– Они – злые? – неожиданно для себя самой задала смешной, какой-то детский вопрос Лариса.
Графиня медленно покачала головой:
– Они не злые. Они не добрые. Они слишком благородные.
– И?..
– Иногда это даже страшнее . Однако выродок прав. Настает время. Время отдавать старые долги… И тебе, как человеку, я обязана отдать это. Идем за мной.
Делянова черной тенью медленно двинулась к центральной части амвона – солее. Пока она шла, лампады у икон вспыхивали ярким, режущим глаза светом. Графиня поднялась по невысоким ступенькам на солею и взмахом руки заставила медленно распахнуться царские врата. А потом скользнула сквозь золотую арку врат в сверкающее парчой и серебром полукружие алтаря. Замерла у престола. Поманила Ларису:
– Иди за мной. Сюда.
Но Ларису словно остановила невидимая ладонь, упершаяся в грудь.
– Нет, – сказала профессиональная убийца, сама не понимая, откуда в ней могут взяться такие знания и речи. – Я женщина, а по церковному уставу женщина не может проходить в алтарь, да еще сквозь царские врата.
– Дура! – услышала она вопли Ежинского. – Иди за ней, за сволочью призрачной этой! Иди и возьми все, что даст! Я что, зря тебя сюда тащил?! Не принесешь – убью!
– Умна… – прошелестел голос графини. – Очень умна.
И царские врата беззвучно захлопнулись.
– Все пропало! – где-то в запредельном далеке вопил Ежинский. – Все погибло!
А Лариса услышала шепот Деляновой:
– Сделай три земных поклона перед иконой Казанской Божией Матери…
Что-то сместилось в сознании, и теперь Лариса видела себя как со стороны: земно кланяющуюся перед большой, сияющей золотыми ризами оклада иконой. А потом оказалось, что Лариса опять стоит посреди развалин церкви и в обеих ладонях сжимает…
…камень.
Бриллиант, лучащийся светом, как ледяная звезда.
– Прощай, – словно вся церковь шепнула Ларисе голосом покойной красавицы-графини. – На печаль тебе этот Камень, на беду им … Но то воля Божья. А теперь оставьте меня. Всенощную служить пора. Полночь.
И невидимая удерживающая Ларису ладонь исчезла. Лариса потеряла равновесие и поняла, что падает.
В холодную липкую грязь. Под сыплющийся с нерадостных небес колючий снег. Снег сыпался сквозь провал, оставшийся от купола церкви. Словно белесая плесень, оседал на грязные остатки каменной кладки и груды битого кирпича.
А на развалинах отплясывает безумный танец голый Ежинский, машет всеми четырьмя руками и вопит:
– Вышло! Вышло! Что-с?! Сволочью да подлецом меня соплеменнички костерили, а подлец-то свое взял! Взял! Да-с!
– На тебе твой бриллиант. – Лариса устало поднялась с четверенек, стряхнула грязь с кулака, в котором зажата была проклятая драгоценность. – Получай. И гони мне капсулу. Мою.
– Погоди-погоди, – засуетился морфер, в глазах его заплескался непонятный страх. – Ты его пока у себя попридержи. Сейчас в зону вернемся, другой дорогой, есть тут у меня заветная тропа. Ты сразу иди в свой коттедж. Умойся там, поужинай. Запрись и никого не впускай. А завтра встретимся, как толковые люди, опять в моем номере, якобы чтоб обручение совершить, и как раз произведем обмен…
– Издеваешься?! – взревела Лариса, вымокшая, усталая и обозленная. До завтра ждать – мучиться, не выдумал ли клятый морфер еще какую каверзу! – Да я тебя сейчас…
Но она не успела придумать, что сделает “сейчас” с окаянным морфером. Потому что со всех сторон их ослепил свет, мощностью и яркостью напоминавший студийные софиты. А за светом последовал громоподобный голос:
– Морфер Антуан Ежинский и человек Раиса Данникова, ни с места! Вы арестованы!
“Вот и вляпалась”, – подумала Лариса устало. И еще:
“Только сейчас узнала, что у этого придурка такое красивое имя. Антуан”.
Глава тринадцатая
НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО
В жизни нужно испробовать все, кроме инцеста и народных танцев.
Т. Бичем
– Дамы и господа, просим всех встать! Суд идет!
Лариса подумала, что при звуке этой классической реплики доселе безмолвствующий зал наполнится шумом, немного напоминающим шум на сезонной распродаже дубленок или норковых шуб. Ничего подобного. Ряды зрителей поднялись бесшумно и так же сели, едва Суд Чести Общества Большой Охоты занял свои места. Только Вера чихнула и скрипнула своим хлипковатым стулом – словно напоминала Ларисе: я здесь, не падай духом, все будет хорошо, как поется в песне моей ряженой однофамилицы… Лариса внутренне усмехнулась. Верино присутствие для нее сейчас столь же важно, как, допустим, важно растущему в кадке фикусу присутствие на стене картины Ван Гога “Подсолнухи”. Но это не означает, что Лариса растерялась и пала духом. Ничего подобного. Наоборот. Ей даже было любопытно .
Все-таки она впервые оказалась на суде. Да еще таком странном! Пусть в роли обвиняемой, но ведь в театре жизни надо примерить на себя все роли, не так ли?..
К тому же этот Суд представлялся ей несерьезным. Здесь вообще все попахивало некой педагогической буффонадой. Прежде всего потому, что ни одного представителя официального судопроизводства и карательной власти в зале не было. Как Лариса говорила Аркадии Ефимовне?
Выносить сор из избы – последнее дело.
Вот и не стали выносить.
Только Лариса еще не определила – к добру это или к худу. Одно хорошо. Сейчас она хотя бы способна определять. Анализировать. И даже немного иронизировать.
…Не то что в те жуткие первые минуты, когда их с Ежинским взяли тепленькими (точнее, мокренькими и холодненькими) в развалинах церкви. Лариса тогда могла только взвизгнуть придушенно и, повинуясь какому-то внезапному порыву, сунуть бриллиант себе в рот. Дело в том, что у Ларисы во рту в верхней челюсти справа вместо зуба мудрости имелся аккуратно высверленный тайник. Бриллиантик туда поместился как от нечего делать, однако Лариса понимала, что, если уж ее арестовали и если (а вдруг!) дело касается не ее специальности, а именно бриллианта, морферы его не то что у нее из челюсти – из яйцеклетки вынут, при условии что она ухитрится туда этот чертов камушек засунуть.
На момент ареста ни Ларисе, ни Ежинскому никаких обвинений не предъявили (опять нестыковка с человеческим судопроизводством!), просто отвели под конвоем в две камеры. Лариса отметила, что пол камеры им отвели неизвестного назначения кирпичные клетушки в подвале под служебным сектором Дворца. В клетушках поначалу не было ничего, кроме нескольких деревянных ящиков из-под консервов (Лариса слышана, как Ежинский в своей камере по этому поводу весьма возмущается), но уже через четверть часа в камеру Ларисы люди с размытыми, незапоминающимися лицами втащили компактный биотуалет, раскладушку, табуретку и три коробочки с очищающими салфетками “Хигена”. Салфетки, видимо, должны были заменить умывание, мытье рук и прочие гигиенические процедуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78