Фламенги добились своего. Но их можно остановить, вернув Камень морферов на место. Сюда – в курортную зону. Тогда и морферы займут свое место в Последовательности. Цепь замкнется. Каждый будет на своем месте.
– Я так понимаю, Камень придется добывать мне, – тяжело вздохнула Вера.
– Нам, – поправила ее Лариса.
– Тут уж ничего не поделаешь. – Графиня развела руками. – Это традиция.
– Какая? – поинтересовалась Лариса. Вера хмыкнула:
– Не знаешь, что ли… Чтобы спасти мир, парочке идиоток нужно вляпаться в капитальные приключения. Причем, уверяю тебя, мир даже не заметит, что мы его спасти собираемся.
– Может, это не так уж и плохо…
Резкий ветер превратился в метель, где хлопья снега немного напоминали пепел.
– Мне пора, – сказала графиня. – Даже у призраков есть свое расписание. Прощайте.
– Стоп-стоп! – заволновалась Вера. – Как это – “прощайте”? Вы, значит, нас порученьицем загрузили, а указаний не дали! Где искать камни, как организовывать сопротивление, явки-пароли, туда-сюда…
Графиня рассмеялась. Было немного жутковато слышать этот смех.
– Вера, ты же писательница. Придумай что-нибудь сама. Глядишь, это будет материалом для новой книги. Той самой, о написании которой ты так мечтала…
– Ни хре… – сказала было Вера, но осеклась, поняв, что они стоят с Ларисой вдвоем посреди растерзанного метелью поля.
– Что-то стало холодать, – хмыкнула Вера.
– Да.
– Это потому, что, общаясь с призраком, мы находились в трансе. Как в состоянии алкогольного опьянения. А сейчас протрезвели.
– Ты как себя чувствуешь, писательница?
– В целом бодро, если учесть, что недавно у меня вот здесь была дырка, а спина напоминала пережаренный бифштекс. Спасибо тебе, Лариска.
– За что?
– За то, что ты мне поверила. Ведь ты поверила, что я твоя сестра?
– Да.
– Это здорово меня утешает. Если грядет конец света, то мне хоть будет с кем пива попить напоследок.
– Вер, мы так и будем здесь стоять до полного охлаждения наших организмов? Не забывай, мы вроде бы должны мир спасти.
– Да, точно. Пойдем.
– А почему ты идешь на северо-восток?
– Не знаю. Хочешь, пойдем на юго-запад, один хрен. Курортной зоны больше нет.
– Ну и что? Разве мы не сможем отсюда выбраться без этого ориентира?
– Я давно никуда не выходила и не выезжала, Лариса. Даже не представляю себе, а есть ли он – мир за пределами этих полей и лесов?
– Нам ничего не остается, как проверить это на собственном опыте.
…Они все-таки вышли куда-то. На их волосах и плечах толстой коркой лежал обледенелый снег, пальцы распухли и почернели, а лица были ужасны – с провалившимися щеками, бессмысленными глазами и синюшными губами. Они стояли посреди неожиданно возникшей заасфальтированной дороги, идущей неизвестно откуда и неизвестно куда. Но они смотрели не на дорогу. Они смотрели на небо. Оно было безумно салатового цвета с режущими глаза разводами розового и оранжевого. Одна из них посмотрела на другую и слабо шевельнула рукой.
Такого неба не бывает…
Да…
– Слушай, Эдик, а чё их к нам-то привезли?
– Буйные. – Эдик был немногословен. У него сегодня день не задался. Позвонил Наташке насчет вечерней рюмки с трахом – Наташка взбеленилась ни с того ни с сего и послала его к черту. Позвонил Светке насчет того же – вместо Светки трубку поднял ее внезапно явившийся из экспедиции муж-археолог. Археолог выматерил его не хуже чем бомж у пивного ларька. А Маринкин мобильник отвечал только, что его хозяйка временно недоступна, хотя Эдик понимал, что это не временно, а навсегда. Словом, паршивый день, как ни крути. К гому же пришлось принимать этих двух телок с полностью поехавшей крышей. Ладно хоть симпатичные были бы, вроде Пенелопы Крус в “Готике”, а то страшны, как незнамо что: одна бесформенная толстуха с исполосованной рубцами от ожогов спиной, другая – скелетоза чахоточная, краше в гроб кладут…
– Говорят, их на каком-то шоссе подобрали. Валялись посреди дороги в коме. А почему же они теперь буйные, а, Эдик?
– Хрен их знает, я тебе что, доктор? С психами такое бывает: лежит как мертвый, а потом начинает по потолку бегать и орать про полный абзац всему.
– Во, они тоже про конец света орали, я слышал вчера, когда Михалыч пошел им аминазин колоть. Про фермеров каких-то, про птиц этих… с шеями…
– Страусов?
– Не… Во, фламинго! Точно, еще песня есть: “Розовый фламинго в очаг закатан”.
– Чё-то ты путаешь.
– А еще они орали и про мировой пожар, про камни с неба…
– Славик, ты больше психов слушай. И скоро сам на аминазин сядешь.
– Иди ты!
Эдик пожал плечами:
– Не я разговор затеял. И без тебя хреново. Тут у Эдика зазвонил мобильник. Он схватился за свою подержанную “Моторолу”, как утопающий за соломинку:
– Але! Ася? Лапуля моя, приветик! Ой, что ты, конечно рад! Сегодня? В девять вечера? Лады! Не вопрос, дорогая! Целую, мой котенок!
Эдик убрал трубку. Лицо его излучало самодовольство. Все-таки удача в мире есть.
– Так-то, Славик, – сказал он приятелю. – Жизнь – это не только психбольница.
– Я разве против? Только эти бабы какие-то интересные.
– Ничего. У нас и от этого лечат. Пошли, наша смена заканчивается.
Славик и Эдик, два санитара, вышли из блока одиночных палат для особо буйных больных психиатрического диспансера №1, что в поселке Метелино Олегсинского района. За окнами дома скорби висели густые зимние сумерки, располагающие к дополнительным депрессиям, истерикам и кататоническим ступорам, поэтому за плотно прикрытыми дверями палат раздавались вопли, рыдания, безумный хохот или стоны. Только в двух “одиночках” царила полная тишина – в тех, куда поместили женщин, найденных на автотрассе в состоянии глубокого шока. Женщины лежали на жестких холодных койках, не подавая признаков жизни. Однако в полночь они синхронно открыли глаза – каждая в своей палате – и синхронно произнесли одно слово:
– Пора.
…Очаровательная рыжеволосая девушка с безупречной фигурой и ногами такой длины, что они казались ненастоящими, села в гондолу, исторгнув из уст гондольера поток блестящих венецианских комплиментов.
– Я не понимаю по-итальянски, – пленительно улыбнулась она в ответ.
Гондольер чуть не выронил весло и спросил на языке Толстого и Черномырдина:
– Из России?
– Да, – теперь удивилась девушка. – А вы… тоже?
– Ага. Вот не ожидая соотечественницу встретить! Наши редко ездят в Венецию, в основном на курорты мотаются, куда потеплее. На Гавайи, Борнео.
– Там я побываю позже. – Девушка с комфортом расположилась в гондоле, закурила ментоловую сигаретку и принялась глазеть по сторонам. – В этом году я решила путешествовать по Европе. Отдохнуть, развеяться…
– Шикарно живете. – Гондольер вздохнул. – Я в свое время, как уехал еще из СССР, гоже помотался – правда, в поисках работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Я так понимаю, Камень придется добывать мне, – тяжело вздохнула Вера.
– Нам, – поправила ее Лариса.
– Тут уж ничего не поделаешь. – Графиня развела руками. – Это традиция.
– Какая? – поинтересовалась Лариса. Вера хмыкнула:
– Не знаешь, что ли… Чтобы спасти мир, парочке идиоток нужно вляпаться в капитальные приключения. Причем, уверяю тебя, мир даже не заметит, что мы его спасти собираемся.
– Может, это не так уж и плохо…
Резкий ветер превратился в метель, где хлопья снега немного напоминали пепел.
– Мне пора, – сказала графиня. – Даже у призраков есть свое расписание. Прощайте.
– Стоп-стоп! – заволновалась Вера. – Как это – “прощайте”? Вы, значит, нас порученьицем загрузили, а указаний не дали! Где искать камни, как организовывать сопротивление, явки-пароли, туда-сюда…
Графиня рассмеялась. Было немного жутковато слышать этот смех.
– Вера, ты же писательница. Придумай что-нибудь сама. Глядишь, это будет материалом для новой книги. Той самой, о написании которой ты так мечтала…
– Ни хре… – сказала было Вера, но осеклась, поняв, что они стоят с Ларисой вдвоем посреди растерзанного метелью поля.
– Что-то стало холодать, – хмыкнула Вера.
– Да.
– Это потому, что, общаясь с призраком, мы находились в трансе. Как в состоянии алкогольного опьянения. А сейчас протрезвели.
– Ты как себя чувствуешь, писательница?
– В целом бодро, если учесть, что недавно у меня вот здесь была дырка, а спина напоминала пережаренный бифштекс. Спасибо тебе, Лариска.
– За что?
– За то, что ты мне поверила. Ведь ты поверила, что я твоя сестра?
– Да.
– Это здорово меня утешает. Если грядет конец света, то мне хоть будет с кем пива попить напоследок.
– Вер, мы так и будем здесь стоять до полного охлаждения наших организмов? Не забывай, мы вроде бы должны мир спасти.
– Да, точно. Пойдем.
– А почему ты идешь на северо-восток?
– Не знаю. Хочешь, пойдем на юго-запад, один хрен. Курортной зоны больше нет.
– Ну и что? Разве мы не сможем отсюда выбраться без этого ориентира?
– Я давно никуда не выходила и не выезжала, Лариса. Даже не представляю себе, а есть ли он – мир за пределами этих полей и лесов?
– Нам ничего не остается, как проверить это на собственном опыте.
…Они все-таки вышли куда-то. На их волосах и плечах толстой коркой лежал обледенелый снег, пальцы распухли и почернели, а лица были ужасны – с провалившимися щеками, бессмысленными глазами и синюшными губами. Они стояли посреди неожиданно возникшей заасфальтированной дороги, идущей неизвестно откуда и неизвестно куда. Но они смотрели не на дорогу. Они смотрели на небо. Оно было безумно салатового цвета с режущими глаза разводами розового и оранжевого. Одна из них посмотрела на другую и слабо шевельнула рукой.
Такого неба не бывает…
Да…
– Слушай, Эдик, а чё их к нам-то привезли?
– Буйные. – Эдик был немногословен. У него сегодня день не задался. Позвонил Наташке насчет вечерней рюмки с трахом – Наташка взбеленилась ни с того ни с сего и послала его к черту. Позвонил Светке насчет того же – вместо Светки трубку поднял ее внезапно явившийся из экспедиции муж-археолог. Археолог выматерил его не хуже чем бомж у пивного ларька. А Маринкин мобильник отвечал только, что его хозяйка временно недоступна, хотя Эдик понимал, что это не временно, а навсегда. Словом, паршивый день, как ни крути. К гому же пришлось принимать этих двух телок с полностью поехавшей крышей. Ладно хоть симпатичные были бы, вроде Пенелопы Крус в “Готике”, а то страшны, как незнамо что: одна бесформенная толстуха с исполосованной рубцами от ожогов спиной, другая – скелетоза чахоточная, краше в гроб кладут…
– Говорят, их на каком-то шоссе подобрали. Валялись посреди дороги в коме. А почему же они теперь буйные, а, Эдик?
– Хрен их знает, я тебе что, доктор? С психами такое бывает: лежит как мертвый, а потом начинает по потолку бегать и орать про полный абзац всему.
– Во, они тоже про конец света орали, я слышал вчера, когда Михалыч пошел им аминазин колоть. Про фермеров каких-то, про птиц этих… с шеями…
– Страусов?
– Не… Во, фламинго! Точно, еще песня есть: “Розовый фламинго в очаг закатан”.
– Чё-то ты путаешь.
– А еще они орали и про мировой пожар, про камни с неба…
– Славик, ты больше психов слушай. И скоро сам на аминазин сядешь.
– Иди ты!
Эдик пожал плечами:
– Не я разговор затеял. И без тебя хреново. Тут у Эдика зазвонил мобильник. Он схватился за свою подержанную “Моторолу”, как утопающий за соломинку:
– Але! Ася? Лапуля моя, приветик! Ой, что ты, конечно рад! Сегодня? В девять вечера? Лады! Не вопрос, дорогая! Целую, мой котенок!
Эдик убрал трубку. Лицо его излучало самодовольство. Все-таки удача в мире есть.
– Так-то, Славик, – сказал он приятелю. – Жизнь – это не только психбольница.
– Я разве против? Только эти бабы какие-то интересные.
– Ничего. У нас и от этого лечат. Пошли, наша смена заканчивается.
Славик и Эдик, два санитара, вышли из блока одиночных палат для особо буйных больных психиатрического диспансера №1, что в поселке Метелино Олегсинского района. За окнами дома скорби висели густые зимние сумерки, располагающие к дополнительным депрессиям, истерикам и кататоническим ступорам, поэтому за плотно прикрытыми дверями палат раздавались вопли, рыдания, безумный хохот или стоны. Только в двух “одиночках” царила полная тишина – в тех, куда поместили женщин, найденных на автотрассе в состоянии глубокого шока. Женщины лежали на жестких холодных койках, не подавая признаков жизни. Однако в полночь они синхронно открыли глаза – каждая в своей палате – и синхронно произнесли одно слово:
– Пора.
…Очаровательная рыжеволосая девушка с безупречной фигурой и ногами такой длины, что они казались ненастоящими, села в гондолу, исторгнув из уст гондольера поток блестящих венецианских комплиментов.
– Я не понимаю по-итальянски, – пленительно улыбнулась она в ответ.
Гондольер чуть не выронил весло и спросил на языке Толстого и Черномырдина:
– Из России?
– Да, – теперь удивилась девушка. – А вы… тоже?
– Ага. Вот не ожидая соотечественницу встретить! Наши редко ездят в Венецию, в основном на курорты мотаются, куда потеплее. На Гавайи, Борнео.
– Там я побываю позже. – Девушка с комфортом расположилась в гондоле, закурила ментоловую сигаретку и принялась глазеть по сторонам. – В этом году я решила путешествовать по Европе. Отдохнуть, развеяться…
– Шикарно живете. – Гондольер вздохнул. – Я в свое время, как уехал еще из СССР, гоже помотался – правда, в поисках работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78