Надо было, надо было дотащить его до палат посадника! Всего несколько минут…
В нише никого не было.
Млад в недоумении осмотрелся вокруг, но Ширяя не разглядел. Наверное, кто-то успел его подобрать! Отец или Зыба могли пройти мимо, или студенты оттащили своего в больницу. Или кто-то из ополченцев помог парню…
Млад не мог бежать, но ноги сами понесли его к палатам посадника - убедиться в том, что Ширяй жив. А если он жив - ему нужна поддержка, нужен кто-то рядом, кто успокоит, кто поймет…
В больнице Ширяя никто не видел. Были двое с отрубленными руками, но не молодые, и на Ширяя совсем не похожие. Млад, обойдя все палаты и избы, бегом направился обратно к стене.
Совсем стемнело, и факелов вокруг становилось все меньше. Млад забрал две штуки у попавшихся навстречу студентов - они тоже не видели Ширяя.
Бредя вдоль стены и заглядывая в лица мертвецов - и русичей, и немцев - Млад забывал, что ищет парня без руки, и частенько нагибается к земле лишний раз. Однажды ему показалось, что лицом вниз у него под ногами лежит Добробой… Боль сжала ему зубы, и ком подкатился к горлу. Сначала один ученик, а теперь и второй… Это напомнило Младу что-то, какое-то ускользающее пророчество, какое-то не предсказание даже, а предупреждение…
«И чем ты готов пожертвовать ради ответов на свои вопросы? А? Жизнью своего ученика, того, который из них поздоровей и повыше».
Сияющие доспехи громовержца ослепили глаза до слез: это вовсе не будущее, которого не знают даже боги - это судьба, это жребий. Что имел в виду Перун, когда говорил об этом? Говорил об этом злорадно, с затаенной горечью: словно знал о том самом будущем гораздо больше, чем предполагал Млад. «Правую руку второго твоего ученика. Того, который любит рассуждать о том, в чем человек ничего не смыслит». Или громовержец на самом деле забрал то, что ему причиталось за дерзость шамана, осмелившегося задавать вопросы?
Млад застонал и прислонился к холодной шершавой стене. Нет!
«Мне не нужны ни ваши жизни, ни ваши руки. Я пошутил».
Шутки богов… Шутки богов, делящих власть между собой. Млад с трудом оторвался от стены и побрел дальше, нагибаясь над мертвыми телами. Он дошел до лестницы, на которой они с Ширяем стояли спиной к спине, и посмотрел наверх - там не горело ни одного факела, раненых давно подобрали, а мертвых подберут утром: когда все отдохнут, когда станет светло.
Он сам во всем виноват. Он никогда не умел заставить их себя слушать. Если бы он имел в глазах учеников хоть немного веса, они бы не плевали на его слова. И тогда… И тогда Добробой отступил бы, когда ему велели отступать… И тогда бы Ширяй спустился вниз на минуту раньше…
Млад сел на ступени - у него догорел один факел, а второго он не зажег. Как это получилось? Почему он не прикрыл Ширяя своим щитом? Почему не подставил меч под удар алебарды?
Холод пополз под пропотевшую стеганку: холод зимней ночи, холод серых камней и холод необратимости прошлого. То, что еще несколько часов назад было будущим, которого не знали даже боги, стало вдруг необратимым прошлым. И можно сколь угодно долго рассуждать о том, что надо было сделать, прошлое от этого не изменится…
Дана не велела ему сидеть на камнях. Воспоминание о ней кольнуло его чувством вины еще острее: она не знает, она представить себе не может, как ему тяжело здесь, насколько он не готов брать на себя ответственность за чужие жизни.
Млад поднялся и пошел по ступеням наверх - посмотреть, что он сделал не так. На несколько минут представить прошлое будущим, которого не будет. Кровь замерзла на камнях, но не скользила, покрыла их заскорузлой коркой. Сколько крови… От его сотни еще вчера в живых оставалась половина… А когда он гадал девушкам в Карачун, у него получилось больше двух третей. Может быть, боги и не знают будущего, но будущее от этого не меняется. И каждому на челе давно начертан жребий. Шутки богов…
Он достал из огневицы кресало и зажег второй факел - на ступеньках ему попалось чье-то мертвое тело с раскинутыми в стороны руками. И только когда факел загорелся, Млад снова вспомнил, что ищет парня без руки.
На стене мертвецов оказалось больше, чем внизу: он посветил вокруг, вздыхая - немцы лежали на русичах и наоборот. Интересно, они примирились навсегда? Или, оказавшись рядом с предками, снова пойдут друг на друга?
Кто-то сидел на коленях, прислонившись боком к стене. Сначала Млад думал, что это покойник, но тело вдруг несильно качнулось вперед, и тут же выпрямилось обратно. Русич - каплевидный шлем не оставлял никаких сомнений.
- Эй! - потихоньку окликнул его Млад, но человек не шевельнулся.
Млад подошел поближе и нагнулся, освещая опущенное лицо: безумные воспаленные глаза посмотрели на него исподлобья, звериные глаза - Ширяй прижимал к груди отрубленную правую руку и оскалился, будто пес, у которого отнимают кость.
Млад опустился на колени рядом с ним и зажмурился на секунду.
- Мальчик мой… Да что ж ты… - еле-еле выговорил он, глотая ком в горле, - да что же…
Ширяй откинул голову на стену и вдруг сказал, отчетливо и осмысленно:
- Знаешь, Мстиславич, если бы это могло вернуть Добробоя, я бы отдал и вторую руку тоже…
Ширяя пришлось нести - он не мог стоять на ногах, потерял слишком много крови.
- Как же ты сюда добрался? - спросил Млад, надеясь взвалить парня себе на плечи, но тот сполз набок через пару шагов.
- Не помню… На карачках…
Он все так же прижимал к себе правую руку - замороженную, со скрюченными пальцами - поэтому не мог держаться.
- Послушай… Оставь это… не надо, - попытался сказать Млад.
Но парень окрысился на него и выплюнул вместе со слюной:
- Не «это»! Это моя рука, ты понимаешь? Моя рука! Моя!
Млад покачал головой и поднял Ширяя на руки - было очень тяжело, он смог пройти только десяток шагов, а потом опустил парня на вытоптанный снег, снял плащ и дальше потащил его, словно на санках.
- Протрешь хорошее сукно… - проворчал шаманенок еле слышно.
- Лежи себе, - ответил Млад и подумал, что еще недавно о сукне мог бы побеспокоиться Добробой, но никак не Ширяй.
Отец осмотрел обрубок, потрогал парню лоб и покачал головой:
- Омертвело все ниже ремня, надо резать выше, по локоть… Даже если сразу оправится, все равно потом кость загниет, еще хуже будет, выше пойдет. Надо было сразу ко мне.
Ширяй равнодушно повел плечом и сузил глаза. Млад сжал зубы - ну почему, почему он сразу не отвел шаманенка к отцу?
- Ты иди, Лютик, - вздохнул отец и положил руку ему на плечо, - нечего тебе тут делать.
- Нет уж, - скрипнул зубами Млад, - это мой ученик… Мой единственный ученик… Я его не оставлю. И… мне не пятнадцать лет, бать.
- Как знаешь, - ответил отец, - ну… ты поговори с ним, подготовь…
Ширяй поднял голову и пристально посмотрел на отца:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
В нише никого не было.
Млад в недоумении осмотрелся вокруг, но Ширяя не разглядел. Наверное, кто-то успел его подобрать! Отец или Зыба могли пройти мимо, или студенты оттащили своего в больницу. Или кто-то из ополченцев помог парню…
Млад не мог бежать, но ноги сами понесли его к палатам посадника - убедиться в том, что Ширяй жив. А если он жив - ему нужна поддержка, нужен кто-то рядом, кто успокоит, кто поймет…
В больнице Ширяя никто не видел. Были двое с отрубленными руками, но не молодые, и на Ширяя совсем не похожие. Млад, обойдя все палаты и избы, бегом направился обратно к стене.
Совсем стемнело, и факелов вокруг становилось все меньше. Млад забрал две штуки у попавшихся навстречу студентов - они тоже не видели Ширяя.
Бредя вдоль стены и заглядывая в лица мертвецов - и русичей, и немцев - Млад забывал, что ищет парня без руки, и частенько нагибается к земле лишний раз. Однажды ему показалось, что лицом вниз у него под ногами лежит Добробой… Боль сжала ему зубы, и ком подкатился к горлу. Сначала один ученик, а теперь и второй… Это напомнило Младу что-то, какое-то ускользающее пророчество, какое-то не предсказание даже, а предупреждение…
«И чем ты готов пожертвовать ради ответов на свои вопросы? А? Жизнью своего ученика, того, который из них поздоровей и повыше».
Сияющие доспехи громовержца ослепили глаза до слез: это вовсе не будущее, которого не знают даже боги - это судьба, это жребий. Что имел в виду Перун, когда говорил об этом? Говорил об этом злорадно, с затаенной горечью: словно знал о том самом будущем гораздо больше, чем предполагал Млад. «Правую руку второго твоего ученика. Того, который любит рассуждать о том, в чем человек ничего не смыслит». Или громовержец на самом деле забрал то, что ему причиталось за дерзость шамана, осмелившегося задавать вопросы?
Млад застонал и прислонился к холодной шершавой стене. Нет!
«Мне не нужны ни ваши жизни, ни ваши руки. Я пошутил».
Шутки богов… Шутки богов, делящих власть между собой. Млад с трудом оторвался от стены и побрел дальше, нагибаясь над мертвыми телами. Он дошел до лестницы, на которой они с Ширяем стояли спиной к спине, и посмотрел наверх - там не горело ни одного факела, раненых давно подобрали, а мертвых подберут утром: когда все отдохнут, когда станет светло.
Он сам во всем виноват. Он никогда не умел заставить их себя слушать. Если бы он имел в глазах учеников хоть немного веса, они бы не плевали на его слова. И тогда… И тогда Добробой отступил бы, когда ему велели отступать… И тогда бы Ширяй спустился вниз на минуту раньше…
Млад сел на ступени - у него догорел один факел, а второго он не зажег. Как это получилось? Почему он не прикрыл Ширяя своим щитом? Почему не подставил меч под удар алебарды?
Холод пополз под пропотевшую стеганку: холод зимней ночи, холод серых камней и холод необратимости прошлого. То, что еще несколько часов назад было будущим, которого не знали даже боги, стало вдруг необратимым прошлым. И можно сколь угодно долго рассуждать о том, что надо было сделать, прошлое от этого не изменится…
Дана не велела ему сидеть на камнях. Воспоминание о ней кольнуло его чувством вины еще острее: она не знает, она представить себе не может, как ему тяжело здесь, насколько он не готов брать на себя ответственность за чужие жизни.
Млад поднялся и пошел по ступеням наверх - посмотреть, что он сделал не так. На несколько минут представить прошлое будущим, которого не будет. Кровь замерзла на камнях, но не скользила, покрыла их заскорузлой коркой. Сколько крови… От его сотни еще вчера в живых оставалась половина… А когда он гадал девушкам в Карачун, у него получилось больше двух третей. Может быть, боги и не знают будущего, но будущее от этого не меняется. И каждому на челе давно начертан жребий. Шутки богов…
Он достал из огневицы кресало и зажег второй факел - на ступеньках ему попалось чье-то мертвое тело с раскинутыми в стороны руками. И только когда факел загорелся, Млад снова вспомнил, что ищет парня без руки.
На стене мертвецов оказалось больше, чем внизу: он посветил вокруг, вздыхая - немцы лежали на русичах и наоборот. Интересно, они примирились навсегда? Или, оказавшись рядом с предками, снова пойдут друг на друга?
Кто-то сидел на коленях, прислонившись боком к стене. Сначала Млад думал, что это покойник, но тело вдруг несильно качнулось вперед, и тут же выпрямилось обратно. Русич - каплевидный шлем не оставлял никаких сомнений.
- Эй! - потихоньку окликнул его Млад, но человек не шевельнулся.
Млад подошел поближе и нагнулся, освещая опущенное лицо: безумные воспаленные глаза посмотрели на него исподлобья, звериные глаза - Ширяй прижимал к груди отрубленную правую руку и оскалился, будто пес, у которого отнимают кость.
Млад опустился на колени рядом с ним и зажмурился на секунду.
- Мальчик мой… Да что ж ты… - еле-еле выговорил он, глотая ком в горле, - да что же…
Ширяй откинул голову на стену и вдруг сказал, отчетливо и осмысленно:
- Знаешь, Мстиславич, если бы это могло вернуть Добробоя, я бы отдал и вторую руку тоже…
Ширяя пришлось нести - он не мог стоять на ногах, потерял слишком много крови.
- Как же ты сюда добрался? - спросил Млад, надеясь взвалить парня себе на плечи, но тот сполз набок через пару шагов.
- Не помню… На карачках…
Он все так же прижимал к себе правую руку - замороженную, со скрюченными пальцами - поэтому не мог держаться.
- Послушай… Оставь это… не надо, - попытался сказать Млад.
Но парень окрысился на него и выплюнул вместе со слюной:
- Не «это»! Это моя рука, ты понимаешь? Моя рука! Моя!
Млад покачал головой и поднял Ширяя на руки - было очень тяжело, он смог пройти только десяток шагов, а потом опустил парня на вытоптанный снег, снял плащ и дальше потащил его, словно на санках.
- Протрешь хорошее сукно… - проворчал шаманенок еле слышно.
- Лежи себе, - ответил Млад и подумал, что еще недавно о сукне мог бы побеспокоиться Добробой, но никак не Ширяй.
Отец осмотрел обрубок, потрогал парню лоб и покачал головой:
- Омертвело все ниже ремня, надо резать выше, по локоть… Даже если сразу оправится, все равно потом кость загниет, еще хуже будет, выше пойдет. Надо было сразу ко мне.
Ширяй равнодушно повел плечом и сузил глаза. Млад сжал зубы - ну почему, почему он сразу не отвел шаманенка к отцу?
- Ты иди, Лютик, - вздохнул отец и положил руку ему на плечо, - нечего тебе тут делать.
- Нет уж, - скрипнул зубами Млад, - это мой ученик… Мой единственный ученик… Я его не оставлю. И… мне не пятнадцать лет, бать.
- Как знаешь, - ответил отец, - ну… ты поговори с ним, подготовь…
Ширяй поднял голову и пристально посмотрел на отца:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154