- Да я готов. Чего со мной говорить? Мстиславич, ты, главное, смотри, чтоб они мою руку не выбросили…
- Так и будешь с собой носить до конца жизни? А? - отец посмотрел на шаманенка безо всякой жалости, - тогда ее высушить надо, а то ведь наутро вонять начнет.
Ширяй сглотнул и приподнял верхнюю губу:
- Не твое дело. Это моя рука!
- Твоя, твоя, - усмехнулся отец.
Млад отвел глаза - он так и не научился понимать отца, хотя не мог с ним не соглашаться. Так и не принял его непробиваемой безжалостности, граничащей с жестокостью, хотя видел, что без этого нельзя.
Даже когда смотрел на острый нож в не дрожащей руке, разрезающий живую плоть - не принимал! Но отдавал должное хладнокровию.
Отец шептал на рану долгий, бесконечный заговор - он говорил, боль от этого заговора не становится слабей, потому что она существует и вне сознания, но меняется отношение к ней, ее просто немного легче переносить.
Зыба держал правое плечо Ширяя, крепко прижимая к широкому и гладкому столу, стоящему за загородкой, куда Млад до этого ни разу не входил. На столешнице проступали пятна крови, хотя, похоже, ее каждый день старательно выскабливали ножом. Млад придерживал Ширяю левую руку, а врач с медицинского факультета сидел у парня на ногах. Ширяй сжимал в зубах обмотанную тряпками короткую палку, сильно стонал и жмурил глаза, по лицу его ручьями катился пот, по телу бежали судороги, и Млад не верил в заговор отца - парень прошел пересотворение, ему хватало мужества терпеть боль и не вырываться, но боль от этого слабей не становилась.
Зыба нашептывал что-то Ширяю на ухо, но не заговор - он не был волхвом, и, прислушавшись, Млад понял, что тот шепчет всего лишь слова утешения - бессвязные и теплые. Сам же Млад ничего не мог выговорить - в горле стоял ком, и на лбу выступали капли пота: он ощущал боль ученика почти как свою. И по телу тоже пробегала судорога, и стоны едва не срывались с губ, и голова кружилась, и зубы скрипели - он надеялся, что его волховская сила принимает хоть немного страданий Ширяя на себя. И если в бою время летело быстрей ветра, то теперь вытянулось в тонкую бесконечную нитку, как капля густой смолы… Лучше бы Млад поменялся с ним местами - ему было бы легче.
Когда отец, наконец, перестал шептать заговор, Младу казалось, что за окном скоро начнет светать, хотя на самом деле прошло не больше часа.
- Ты очень сильный парень, - сказал отец и погладил посеревшую щеку Ширяя, - мне осталось только перевязать.
Млад едва не расплакался от облегчения, но Ширяй не разжал зубов и продолжал вздрагивать.
- Ничего, ничего… - вздохнул Зыба, - скоро отпустит. Вытри ему лицо.
Млад не сразу понял, что это ему.
- Что тебе нужно для твоего шаманского настоя? - спросил отец.
- Зачем? - снова не понял Млад.
- Хорошая вещь, - улыбнулся отец, - шаману больше подойдет, чем кипяток. А ему надо пить много воды.
- Можно просто сладкий чай, - пожал плечами Млад, - там сложный состав, несколько медов, и десяток трав.
- Где бы еще достать чаю! - подмигнул ему отец, - я-то надеялся приберечь для других…
Он выдернул палку из зубов Ширяя и швырнул в кадку с мусором. Зыба с любопытством крутил в руках окровавленный обрубок руки, интересуясь срезом, сделанным отцом, поворачивая его под разными углами к свету - Млад прикрыл глаза, чтоб не видеть этого.
- Ты мастер, Мстислав, - сказал Зыба и хотел отправить обрубок туда же - в мусор, но Ширяй замотал головой и потянулся правой рукой к рубахе Зыбы, но не сразу понял, что схватить рубаху ему нечем…
- Отдай мне, - сказал он зло и твердо, глухим, надтреснутым голосом, - это мое.
- Да зачем оно тебе? - усмехнулся Зыба.
- Не твое дело.
- Забирай, - хмыкнул он и водрузил кусок мертвой плоти Ширяю на живот - тот вцепился в обрубок левой рукой и по лицу его прошла корча.
- Мстиславич, пожалуйста… - шепнул Ширяй и посмотрел на Млада с надеждой, - возьми, пожалуйста… Упадет…
Млад кивнул и сглотнул ставшую вдруг вязкой слюну.
Он кутал Ширяя в свой плащ - тот дрожал от холода, и горячий чай не помогал ему согреться.
- Мстиславич, если я засну, ты им не отдавай мою руку, ладно? - шептал шаманенок, - я знаю, они ждут, когда я усну.
- Не отдам, - кивал Млад, - спи, ничего не бойся.
- Холодно…
- Это из тебя много крови вытекло. Заснешь и согреешься, - Млад положил руку ему под голову, обнимая оба плеча, - так теплей?
- Теплей.
- Спи.
Когда Ширяй, наконец, задремал, к Младу неслышно подошел отец.
- Спит? - спросил он шепотом.
Млад кивнул.
- Больше я никогда не пущу тебя туда, - отец кивнул на загородку в углу палаты.
- Почему? - спросил Млад.
- Потому что я думал, тебя вынесут оттуда. Мне хватало одного больного, чтоб еще возиться с тобой, - отец поморщился.
- Но меня же не вынесли? - улыбнулся Млад.
Отец пожал плечами - он не сердился, он переживал. С тех пор, как Младу минуло шестнадцать лет, он научился понимать, когда отец сердится по-настоящему, а когда просто ворчит.
- Давай руку у него заберем, - отец кивнул на Ширяя, - нехорошо это. Правда, вонять начнет.
Млад покачал головой:
- Не надо.
- Лютик, ты как ребенок! Я понимаю, ему очень тяжело. Я понимаю, ему будет больно, но так надо. Ему будет еще больней, когда вместо своей руки он увидит разлагающуюся плоть. Многие так делают, я сотни раз это видел - поплачут наутро и успокоятся.
- Не надо, - повторил Млад, качая головой, - он не такой как все. Он шаман, он… Он гораздо уязвимей остальных, понимаешь? Я боюсь за его рассудок.
- Я тоже, - отец сжал губы, - если бы он бился головой об стену, или кидался на всех, или нес какую-нибудь ерунду - я бы не боялся. Но он становится одержимым, только когда речь идет о том, чтоб забрать руку. А это нехороший знак.
- Бать, оставь его. Не надо делать этого против его воли. Я завтра с ним поговорю.
- Смотри. Если хочешь, я принесу тебе тюфяк - все равно ведь не уйдешь.
- Принеси. Я его еще немного погрею - он мерзнет.
Перед рассветом Млад ушел к своей сотне, а вернулся в больницу незадолго до полудня. Он ни разу не был тут днем, и замер, открыв двери: солнечный свет широкими полосами проходил через цветные стекла множества окон, ложился на стены, дополняя тонкий узор, и словно раздвигал своды - палата показалась ему огромной и удивительно светлой. Деревянные нары уродовали ее, но не могли затмить великолепия.
- Красиво, правда? - неожиданно спросила его женщина, стоявшая у входа - высокая и одетая с роскошью.
- Очень, - кивнул Млад, оглядываясь вокруг, и даже не успел удивиться, что здесь делает эта женщина.
- Зимой особенно красиво, когда солнце стоит не так высоко. Эти палаты нам строили греки, а они понимают толк в красоте. Надеюсь, новгородцам здесь уютно.
Млад посмотрел на женщину внимательней: так это посадница?
- Да, - он смущенно кивнул, - спасибо тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154