- Боец какой-то, - сказал я, отыскивая взглядом бойца-героя. Тот стоял в толпе, опираясь на свое ружье, и, морщась от запаха, от ужасного зрелища мертвых полуобгорелых летчиков, должно быть, уже позабыл о том, что совершил.
- Я об этом напишу в газету, - сказал Браслетов. - Это подвиг, и пускай о нем узнает вся армия, фронт...
Чертыханов протолкался сквозь толпу, схватил красноармейца за рукав и почти силой притащил к нам. Это был коренастый, с крепкими литыми плечами парень, белобровый, с улыбкой, способной словно обнять.
Браслетов схватил его за расстегнутую шинель и чуть встряхнул.
- Как твоя фамилия?
- Лемехов Иван.
- Откуда родом?
- Из-под Сергача. Недалеко от нас река Пьяна протекает...
- Кем ты был до войны?
- Кем? В колхозе работал.
- Как это было, расскажи... - Браслетов вынул записную книжечку и карандаш. Лемехов Иван пожал плечами.
- Что, товарищ комиссар?
- Как подбил самолет?
- Не знаю. Честно говорю, не знаю. Чистая случайность...
- Как тебе пришло в голову, именно тебе, выстрелить в самолет? настаивал Браслетов.
- Как? Ружье новое, товарищ капитан. - Браслетов, склонив голову, писал, и Лемехов взглянул синими глазами на меня. - Дай, думаю, проверю, как оно бьет... Я и до ранения бронебойщиком был. Два подожженных танка имею на счету... А что, если по самолету пальнуть, пришла мне в голову такая догадка. Ну и пальнул. Попал. С первого выстрела попал... - Он оглянулся на закопченный остов самолета, на обугленные трупы летчиков, сморщил нос и отвернулся.
Начальник колонны, дернув меня за рукав, сказал, опасливо поглядывая то на вереницу машин, то на небо:
- Двигаться надо, капитан. А не то - жди нового налета... - Он снял приплюснутую фуражку и широко взмахнул ею. И тут же прерывисто засигналила машина, за ней вторая, а потом разноголосо загудела вся колонна. И бойцы, взглянув последний раз на догорающий самолет, неохотно потянулись к шоссе.
Разбитую машину столкнули в канаву. Морщины на лице Гремячкина передернулись как от внезапной боли, когда грузовик с треском перевернулся вверх колесами. Начальник колонны не забыл напомнить шоферу с головной машины:
- На обратном пути скаты снять!
Через полчаса колонна благополучно прибыла в небольшой совхозный поселок. Гремячкин, едва лишь встали машины, подбежал и затормошил меня.
- Нам задерживаться нельзя. Ни на секунду.
- Мы вас и не задерживаем, - сказал я. - Можете ехать. Спасибо.
Гремячкин стиснул мою ладонь, потряс ее и как будто отшвырнул от себя.
- Желаю удачи!..
Грузовики развернулись и ушли, в поселке сразу стало пусто и гулко.
11
Ко мне подбежал старший лейтенант Чигинцев.
- Заждались, товарищ капитан. - Он сиял: оттого ли, что мы опять были все вместе, или оттого, что достигли наконец переднего края войны. Командир дивизии два раза спрашивал. Идемте, провожу к нему... - Мы прошли мимо кирпичного скотного двора. Чигинцев, отмеривая широкими шагами дорогу, докладывал: - Разведчиков выслал, бойцов накормил, командный пункт определил, не знаю, понравится ли вам...
После того как мы миновали двор, я услышал позади себя голос, окликнувший меня. Нас догонял лейтенант Рогов.
- ЧП, товарищ капитан, - проговорил он встревоженно. - Командир третьего взвода лейтенант Прозоровский пропал.
- Как пропал? Где?
- Он ехал в той машине, которую разбило бомбой. Но ребята говорят, что он чуть ли не первый выпрыгнул из кузова и побежал в лес. Все бойцы были распределены по другим машинам. Они прибыли, а Прозоровского нет.
- Сбежал, - заметил Чигинцев спокойно, с внутренней презрительной усмешкой. Я вспомнил молодого человека в шинели, туго перетянутой ремнем, его заносчиво привздернутое лицо и улыбку, кривившую губы.
- Все может быть, - сказал я. - Подберите на его место другого, из младших командиров. Потолковей, поопытней...
- Уже назначили, - ответил Рогов.
Командир дивизии, оборонявшей район Тарусы, располагался в небольшом кирпичном здании, где помещалось до этого какое-то учреждение, вовремя эвакуировавшееся в тыл.
У входа Чигинцев задержал меня.
- Я пойду в батальон, товарищ капитан. Мне тут делать нечего.
В это время мимо нас, мимо часового пробежал человек в распахнутой шинели, с растрепанными листками в руках.
- Людей накормить, - сказал я Чигинцеву. - Всем держаться наготове...
Чигинцев ушел, а Чертыханов, как всегда, остался с часовым покурить.
Когда я вошел, полковник Шестаков, поставив одну ногу на табуретку и опершись локтем на колено, кричал в телефонную трубку:
- Что ты атакуешь меня звонками!.. Я тебе сказал: подвезут. Уже отправили. Не будет. Нет, не будет. Обходитесь тем, что есть!.. Где я их возьму? Сам, что ли, встану? Сменим. - Полковник увидел меня, сказал в трубку: - Подожди минуту. - Вопросительно взглянул на меня. Я представился. Он, отвернувшись, крикнул в трубку: - Замена прибыла. Жди. Все. - Полковник кинул трубку телефонисту, затем кивнул мне: - Извините, я сейчас... - Он выхватил из рук прошедшего впереди меня человека листки и нетерпеливо стал читать их, изредка покачивая не то одобрительно, не то возмущенно головой, при этом его жесткие и тучные, словно вздыбленные, волосы вздрагивали. - Это точно? - строго спросил полковник, просмотрев бумаги.
- Точно, товарищ полковник.
- Вы всегда говорите: точно. По сводкам у вас ловко получается. А столкнешься в бою с противником, и все ваши сводки летят вверх тормашками!..
Наблюдая за командиром дивизии, я определил для себя, что человек этот воюет давно, потерял счет контратакам и схваткам, отчаянным и кровопролитным, и исход каждой схватки был одинаков - отступление; он отходил, оставляя населенные пункты, города, теряя людей и технику; бои с обязательным поражением ожесточили его до исступления, до обжигающей душу злобы на себя - не может организовать оборону так, чтобы соединение встало на пути противника, как скала, о которую разбились бы все вражеские накаты; на командиров, которые подчинены ему, - не выполняют в точности его замыслы, его волю; на командиров, которым подчинен он сам, - они только умеют требовать: "В течение ночи организовать наступление и ночным налетом взять населенный пункт... Он уже устал ненавидеть врага, который все жал и жал на него, и эта ненависть от времени спрессовалась и тяжким камнем давила на сердце. В глазах его, было время, плескался страх, метались взрывы ярости, негодования - все было испытано. Теперь серые глаза смотрели холодно и бестрепетно.
Отпустив разведчика, полковник обернулся ко мне и, пожимая руку, провел к столу, усадил.
- Хотите чаю с холодной котлетой? - спросил он. - Вкусно... - Я отказался. - Пожалеете, капитан... - Он налил из чайника желтоватого чаю, поставил на краешек стола накрытый газетой котелок с котлетами. Газету отшвырнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81