Когда церемония вручения знамен закончилась, генерал Ардынов подозвал Оленина и меня к себе.
- Какая нужна помощь?
- Снарядов побольше, - сказал Оленин. - Пушки в основном молчат. А им положено стрелять. Хорошо бы несколько залпов катюш. И если появятся бомбардировщики - а они обязательно появятся, товарищ генерал, - то пришлите несколько истребителей.
- А у тебя, капитан, прости, гвардии капитан, просьба имеется?
- Имеется, товарищ генерал, та же самая, что и у гвардии подполковника Оленина.
- Постараемся просьбу вашу исполнить, - пообещал Ардынов. - А вам, гвардейцы, держаться до последнего!
Ардынов, попрощавшись, прихрамывая, направился к саням, а Дубровин отвел меня в сторону.
- Как поживаешь, мальчик? - Это невоенное, "прежнее" слово как-то само собой отдалило нас на миг от этого грохочущего взрывами села, от надвигающихся на него вражеских танков, вражеских цепей пехоты в то общежитие на берегу Волги, в те годы, когда мы были действительно мальчиками, да и Сергей Петрович намного моложе, чем сейчас.
- Хорошо, Сергей Петрович, - ответил я. - Если вообще на войне можно жить хорошо.
- Тяжеловато?
- Приходится.
- Мы сделаем все возможное, чтобы помочь вам. Очень важно удержать это село в наших руках. Ну, прощай... гвардеец. - Мы опять, как и недавно в Серпухове, обнялись. Дубровин отошел от меня, остановился и, обернувшись, улыбнулся.
- Знаешь, о чем я хотел попросить тебя? Чтобы ты был осторожен и берег себя. Да раздумал: какой смысл в этой просьбе, если во что бы то ни стало надо выстоять!..
- Правильно сделали, что не попросили. Все равно не послушался бы. Дубровин сел в сани рядом с Ардыновым. - Позвоните, пожалуйста, Нине при возможности. Скажите, что видели меня.
- Скажу, Дима.
Ездовой ударил коня вожжами. Я провожал взглядом сани, пока не зарябило в глазах от внезапно навернувшихся слез.
7
Поставив древко на утоптанный снег, обняв знамя, Браслетов стоял неподалеку от пожарной каланчи в окружении разведчиков и поджидал меня, радостно возбужденный и немного растерянный от значительности момента. Он, казалось, не слышал разгулявшегося в селе вражеского огня и все более частых взрывов... Я сказал, подойдя к нему:
- Надо пронести знамя по переднему краю обороны полка. - Слово "полка" прозвучало непривычно, оно было еще какое-то не обжитое, не свое. - Пусть бойцы увидят знамя, пусть тронут рукой...
- Обязательно. - Комиссар приподнял знамя. По бокам его тотчас встали Мартынов и Куделин с автоматами наготове, как на торжественном марше. Трое шли впереди, мы - Тропинин, Чертыханов и я - позади.
Мы пересекли дымную улицу и вышли на окраину села. На огородах наскоро сооружены были стрелковые ячейки и пулеметные гнезда, заваленные сверху досками, бревнами, закиданные кирпичом; сметливые использовали погреба, в банях и во дворах прорубили самодельные амбразуры, между домами танкисты замаскировали свои машины. И танкисты и стрелки-пехотинцы - все готовились к сражению.
На фоне блеклого зимнего неба и снега знамя проплывало чуть колеблемое, переливающееся и живое, как огонь. Оно задерживалось возле стрелкового отделения или у пулеметной точки, и комиссар, обращаясь к бойцам, кричал, краснея от напряжения:
- Поздравляю вас с высоким воинским званием гвардейцев! Главная заповедь гвардейца - стоять насмерть! Бить ненавистного врага! Не посрамим ленинского красного знамени, товарищи!..
Красноармейцы в полном вооружении, иные в повязках от легких ранений, приближались к бархатному полотнищу, преклоняли колено, касались края знамени губами и возвращались на свое место. А знамя плыло дальше...
У тесовой стены двора под навесом лежали трое раненых. Они ждали, когда за ними приедут санитары, чтобы забрать их и увезти. Увидев нас, они позвали.
- Поднесите к нам, - сказал один из них.
Браслетов подошел и свесил над ними полотнище. Раненые гладили холодную и мягкую ткань, разглядывали портрет Ленина, перебирали кисти. А молоденький красноармеец приложил бархатный уголок к щеке и подержал так. Потом проговорил:
- Не придется походить под этим знаменем... Вылечат - пошлют в другую часть. Не быть мне гвардейцем...
Чертыханов, присев на корточки, объяснил - он почти всех бойцов в батальоне знал по имени, и его все знали:
- Ты, Вася, не горюй, ты уже гвардеец. Встанешь на ноги - дай знать. Сам приеду за тобой. Специальную командировку возьму.
Бледные губы Васи раскрылись в улыбке.
- Правда, приедешь, Чертыхан? Утешаешь небось...
- На меня можешь рассчитывать, Вася. - Прокофий подмигнул ему и встал.
Гвардейское знамя зачехлили. Браслетов в сопровождении разведчиков унес его в штаб.
Лейтенант Тропинин взял меня под руку, проговорил доверительно, душевно размягченный и в то же время полный решимости и торжественного воодушевления:
- Знаете, Митя, - прежде он никогда не называл меня по имени, - никогда в моей жизни еще не было такого дня... Такого, знаете, значительного и красивого. - Всегда подтянутый, несколько замкнутый, малоречивый, Тропинин казался мне холодноватым и каким-то отчужденным. Сейчас же глаза его потеплели и увлажнились от нахлынувших чувств; они сделались голубыми и чистыми. - Невероятно! Столько сражается батальонов на всех фронтах!.. А отметили наш. Это хорошо, что мы показали бойцам знамя. У меня у самого оно до сих пор плещется перед глазами. Разве думали об этом, когда сидели в Пробирной палате в "аквариуме"? Гвардейский полк!.. Ну, я в штаб.
- Передай комиссару, пусть поспешит к Рогову. Противник на этот раз может переменить маневр и ударить именно с юга. Надо проверить, успел ли Рогов заминировать дорогу. Неплохо бы заглянуть к старшему лейтенанту Скниге...
- Это я сделаю сам. - Тропинин, опустив взгляд, пяткой валенка засверлил в снегу ямку; вскинув голову, он застенчиво улыбнулся и сказал: Попрощаемся, гвардии капитан?
- Попрощаемся. - Мы обнялись, похлопав друг друга по спинам, по задубенелым на морозе полушубкам.
- Знаете, о ком я все время думаю? - сказал Тропинин. - В самые, кажется, неподходящие моменты думаю о Тоне. Жив буду, вернусь к ней. Только к ней. Пусть решает.
- Она тебя ждет, - сказал я. - Она будет счастлива, Володя.
Тропинин огородами, перелезая через изгороди, направился в сторону штаба. Неподалеку от него хлопнула мина, выплеснув фонтан снега и земли. Лейтенант ткнулся лицом в снег. Чертыханов, наблюдая за ним, отметил упавшим голосом:
- Готов.
Но Тропинин встал, невредимый, обернувшись, помахал нам рукой и пошел дальше, мимо притаившихся в укрытиях красноармейцев.
Огонь противника усилился. Трескучие разрывы мин глушили все звуки. Обстрел выводил из строя людей. Но подавить батареи было нечем: наша артиллерия экономила снаряды. В два часа дня немцы предприняли вторую массированную танковую атаку на Саратово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
- Какая нужна помощь?
- Снарядов побольше, - сказал Оленин. - Пушки в основном молчат. А им положено стрелять. Хорошо бы несколько залпов катюш. И если появятся бомбардировщики - а они обязательно появятся, товарищ генерал, - то пришлите несколько истребителей.
- А у тебя, капитан, прости, гвардии капитан, просьба имеется?
- Имеется, товарищ генерал, та же самая, что и у гвардии подполковника Оленина.
- Постараемся просьбу вашу исполнить, - пообещал Ардынов. - А вам, гвардейцы, держаться до последнего!
Ардынов, попрощавшись, прихрамывая, направился к саням, а Дубровин отвел меня в сторону.
- Как поживаешь, мальчик? - Это невоенное, "прежнее" слово как-то само собой отдалило нас на миг от этого грохочущего взрывами села, от надвигающихся на него вражеских танков, вражеских цепей пехоты в то общежитие на берегу Волги, в те годы, когда мы были действительно мальчиками, да и Сергей Петрович намного моложе, чем сейчас.
- Хорошо, Сергей Петрович, - ответил я. - Если вообще на войне можно жить хорошо.
- Тяжеловато?
- Приходится.
- Мы сделаем все возможное, чтобы помочь вам. Очень важно удержать это село в наших руках. Ну, прощай... гвардеец. - Мы опять, как и недавно в Серпухове, обнялись. Дубровин отошел от меня, остановился и, обернувшись, улыбнулся.
- Знаешь, о чем я хотел попросить тебя? Чтобы ты был осторожен и берег себя. Да раздумал: какой смысл в этой просьбе, если во что бы то ни стало надо выстоять!..
- Правильно сделали, что не попросили. Все равно не послушался бы. Дубровин сел в сани рядом с Ардыновым. - Позвоните, пожалуйста, Нине при возможности. Скажите, что видели меня.
- Скажу, Дима.
Ездовой ударил коня вожжами. Я провожал взглядом сани, пока не зарябило в глазах от внезапно навернувшихся слез.
7
Поставив древко на утоптанный снег, обняв знамя, Браслетов стоял неподалеку от пожарной каланчи в окружении разведчиков и поджидал меня, радостно возбужденный и немного растерянный от значительности момента. Он, казалось, не слышал разгулявшегося в селе вражеского огня и все более частых взрывов... Я сказал, подойдя к нему:
- Надо пронести знамя по переднему краю обороны полка. - Слово "полка" прозвучало непривычно, оно было еще какое-то не обжитое, не свое. - Пусть бойцы увидят знамя, пусть тронут рукой...
- Обязательно. - Комиссар приподнял знамя. По бокам его тотчас встали Мартынов и Куделин с автоматами наготове, как на торжественном марше. Трое шли впереди, мы - Тропинин, Чертыханов и я - позади.
Мы пересекли дымную улицу и вышли на окраину села. На огородах наскоро сооружены были стрелковые ячейки и пулеметные гнезда, заваленные сверху досками, бревнами, закиданные кирпичом; сметливые использовали погреба, в банях и во дворах прорубили самодельные амбразуры, между домами танкисты замаскировали свои машины. И танкисты и стрелки-пехотинцы - все готовились к сражению.
На фоне блеклого зимнего неба и снега знамя проплывало чуть колеблемое, переливающееся и живое, как огонь. Оно задерживалось возле стрелкового отделения или у пулеметной точки, и комиссар, обращаясь к бойцам, кричал, краснея от напряжения:
- Поздравляю вас с высоким воинским званием гвардейцев! Главная заповедь гвардейца - стоять насмерть! Бить ненавистного врага! Не посрамим ленинского красного знамени, товарищи!..
Красноармейцы в полном вооружении, иные в повязках от легких ранений, приближались к бархатному полотнищу, преклоняли колено, касались края знамени губами и возвращались на свое место. А знамя плыло дальше...
У тесовой стены двора под навесом лежали трое раненых. Они ждали, когда за ними приедут санитары, чтобы забрать их и увезти. Увидев нас, они позвали.
- Поднесите к нам, - сказал один из них.
Браслетов подошел и свесил над ними полотнище. Раненые гладили холодную и мягкую ткань, разглядывали портрет Ленина, перебирали кисти. А молоденький красноармеец приложил бархатный уголок к щеке и подержал так. Потом проговорил:
- Не придется походить под этим знаменем... Вылечат - пошлют в другую часть. Не быть мне гвардейцем...
Чертыханов, присев на корточки, объяснил - он почти всех бойцов в батальоне знал по имени, и его все знали:
- Ты, Вася, не горюй, ты уже гвардеец. Встанешь на ноги - дай знать. Сам приеду за тобой. Специальную командировку возьму.
Бледные губы Васи раскрылись в улыбке.
- Правда, приедешь, Чертыхан? Утешаешь небось...
- На меня можешь рассчитывать, Вася. - Прокофий подмигнул ему и встал.
Гвардейское знамя зачехлили. Браслетов в сопровождении разведчиков унес его в штаб.
Лейтенант Тропинин взял меня под руку, проговорил доверительно, душевно размягченный и в то же время полный решимости и торжественного воодушевления:
- Знаете, Митя, - прежде он никогда не называл меня по имени, - никогда в моей жизни еще не было такого дня... Такого, знаете, значительного и красивого. - Всегда подтянутый, несколько замкнутый, малоречивый, Тропинин казался мне холодноватым и каким-то отчужденным. Сейчас же глаза его потеплели и увлажнились от нахлынувших чувств; они сделались голубыми и чистыми. - Невероятно! Столько сражается батальонов на всех фронтах!.. А отметили наш. Это хорошо, что мы показали бойцам знамя. У меня у самого оно до сих пор плещется перед глазами. Разве думали об этом, когда сидели в Пробирной палате в "аквариуме"? Гвардейский полк!.. Ну, я в штаб.
- Передай комиссару, пусть поспешит к Рогову. Противник на этот раз может переменить маневр и ударить именно с юга. Надо проверить, успел ли Рогов заминировать дорогу. Неплохо бы заглянуть к старшему лейтенанту Скниге...
- Это я сделаю сам. - Тропинин, опустив взгляд, пяткой валенка засверлил в снегу ямку; вскинув голову, он застенчиво улыбнулся и сказал: Попрощаемся, гвардии капитан?
- Попрощаемся. - Мы обнялись, похлопав друг друга по спинам, по задубенелым на морозе полушубкам.
- Знаете, о ком я все время думаю? - сказал Тропинин. - В самые, кажется, неподходящие моменты думаю о Тоне. Жив буду, вернусь к ней. Только к ней. Пусть решает.
- Она тебя ждет, - сказал я. - Она будет счастлива, Володя.
Тропинин огородами, перелезая через изгороди, направился в сторону штаба. Неподалеку от него хлопнула мина, выплеснув фонтан снега и земли. Лейтенант ткнулся лицом в снег. Чертыханов, наблюдая за ним, отметил упавшим голосом:
- Готов.
Но Тропинин встал, невредимый, обернувшись, помахал нам рукой и пошел дальше, мимо притаившихся в укрытиях красноармейцев.
Огонь противника усилился. Трескучие разрывы мин глушили все звуки. Обстрел выводил из строя людей. Но подавить батареи было нечем: наша артиллерия экономила снаряды. В два часа дня немцы предприняли вторую массированную танковую атаку на Саратово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81