.. "Как неожиданно обрывается жизнь! - думал я. - Минуту назад он был уверен, что вернется в строй, пусть даже инвалидом, без руки... Как легко, как просто и как страшно..."
4
В избе вокруг стола в одних гимнастерках сидели командиры рот: старший лейтенант Астапов, лейтенант Рогов, комиссар Браслетов, Скнига, начальник штаба Тропинин. После морозной стужи они раскраснелись и ожили в тепле. Удачно проведенный бой воодушевлял и веселил.
- Что ты так долго? - воскликнул Браслетов. - Заждались. Есть хочешь? Картошка давно сварилась.
Я молча снял полушубок, повесил на гвоздь у двери, подпоясал гимнастерку. Ощущение смерти еще не покидало. Я сел к столу. Хозяйка принесла капусты, поставила картошку в эмалированном блюде, разваристую, исходящую горячим паром. Раскрыли банки с консервами, оставленные в избе немцами. Астапов из-под лавки достал жбан с водкой.
- Ругать не станете? - спросил он меня.
- И я выпью. - Я помолчал немного, усмиряя внезапно нахлынувшее чувство жалости к Кащанову, к этим вот сидящим вокруг блюда с картошкой людям, к бойцам, находившимся в обороне на лютом морозе, к себе самому. - Наливай... Лейтенант Кащанов умер, - сказал я.
- Как! - воскликнул Браслетов, вскакивая. - Совсем недавно я с ним разговаривал! Я еще предупредил его, чтобы он не отморозил в пути руки или ноги. Он даже усмехнулся: ничего, говорит, товарищ комиссар, мина не доконала, так мороз не возьмет, он наш, русский... Поди ж ты!..
- Что ж, друзья, - сказал Астапов, вставая. - Помянем добрым словом нашего боевого товарища: толковый был командир, простой, не из трусливых...
Выпили. Закусили. Я спросил Браслетова:
- Люди накормлены?
- Да. Кухни пришли.
- Хорошо. Пусть командиры взводов следят, чтобы не было обмороженных. Через каждые полтора-два часа делайте смену: одна половина в обороне, вторая в избах - пусть греются.
- Все будет сделано, - отозвался Тропинин и, выйдя из-за стола, наскоро оделся. - Я отлучусь в роты. Водку не пью, а поужинал недавно. - Он вышел, но тут же вернулся - встретил в сенях командира бригады. Вместе с Олениным вошли в избу несколько командиров-танкистов. Мы попытались встать, но Оленин остановил.
- Приятного аппетита, товарищи командиры! - Он схватил первый попавшийся стакан. - Что ж, с ходу! - Выпил, сорвал с себя полушубок, шлем, швырнул на лавку. - Раздевайтесь, - сказал он своим спутникам. - Подведем итог дня. Обсудим, что делать дальше. - Оленин разрумянился, тоненькая ниточка усиков потемнела в тепле, русые волосы взъерошились, и выглядел он совсем юным. - Позвольте вам доложить, товарищи, результат боевого дня: сожжено, подбито и захвачено тридцать два вражеских танка.
- Два на счету моих артиллеристов, - сказал старший лейтенант Скнига, вставая.
Чертыханов, приблизившись к столу, обратился к Оленину:
- Разрешите доложить, товарищ подполковник?
Оленин, круто обернувшись на табуретке, с любовным уважением и с улыбкой посмотрел на Прокофия.
- Ну, ефрейтор?..
- Один танк на моем счету, - браво отрапортовал Чертыханов. Бутылочкой поразил!
- Молодец! - Оленин встал и, развеселившийся, довольный первым успешным боем и от этого щедрый на доброту, обнял Прокофия. - Спасибо за службу, ефрейтор.
Чертыханов, вытянувшись, рявкнул во всю силу, так что подполковник вздрогнул и зажал уши:
- Служу Советскому Союзу! - и отступил к порогу, к связным и телефонистам.
Оленин, посмотрев на меня не без зависти, качнул головой.
- Повезло тебе, комбат. С таким парнем воевать можно. - Он рассмеялся, темная полоска усиков оттенила белизну зубов. - А что, если я заберу его у тебя?
- Не пойдет, - сказал я.
- Не пойдет? Ко мне? Сейчас спросим. - Он опять крутанулся на табуретке, слегка задетый моей уверенностью и категоричностью. - Ефрейтор Чертыханов!
Прокофий с готовностью очутился перед глазами комбрига. Оленин спросил, заглядывая ему в глаза:
- Пойдешь ко мне служить?
- Никак нет, товарищ подполковник.
- Я сделаю тебя своим помощником. Научу танком управлять.
Прокофий польщенно ухмыльнулся.
- Танк - это хорошо. Это славно. Крепость! Но пехота лучше. Мы пехотинцы. В пехоте вольготней живется. Шагай себе на своих на двоих, как по нотам. Так что извините, товарищ подполковник: характером мы с вами не сойдемся.
И командиры и красноармейцы, находившиеся в избе, притихли, прислушиваясь к разговору. Оленин, зажигаясь непокорностью Чертыханова, возвысил голос:
- А я прикажу.
- А я сбегу.
- Сбежишь? Это будет дезертирство! А за дезертирство что бывает?
- Смерть, - спокойно ответил Прокофий.
- Ты не боишься смерти?
- Смерть не теща, пилить не будет. Раз обнимет - и каюк. Шаль только, товарищ капитан останется без моего прикрытия.
Оленин расхохотался.
- Ну черт! Ну пехота!.. - Он дружески толкнул Чертыханова кулаком в плечо. Прокофий даже не качнулся, стоял как врытый. - Молодец!
- Рад стараться! - крикнул Чертыханов с усердием.
- Рюмку выпьешь?
- Никак нет, не могу. Свое, положенное уже выпил. Сверх положенного не позволяю: обстановка такая... серьезная. - И опять отодвинулся к порогу, где скопились сумерки.
Старший лейтенант Астапов крикнул, порываясь высказаться:
- Тихо, товарищи! Тихо! Позвольте и мне доложить... - И когда за столом поутихли, повернулся к Оленину. - Товарищ подполковник, на счету моей роты тоже один танк. Конкретно, на счету бронебойщика Лемехова Ивана. Сам видел, как он подбил. В мотор попал, потому что танк встал, а вскоре и загорелся...
- Подтверждаю, - сказал я. - Лемехов из бронебойки даже самолет сбил.
5
Саратово располагалось у пересечения дорог. Противник превратил его в перевалочную базу снабжения своих войск. С захватом Саратова немецкая группировка, рвущаяся к магистралям на соединение с танковыми частями Гудериана, теряла важную коммуникацию. Время на внезапность было упущено. А гарнизон Саратова будет драться ожесточенно. Оставалась надежда на темноту немцы боялись ночных налетов: они к ним не привыкли, - и на необыкновенный, почти восторженный подъем красноармейцев, которые неудержимо рвались в бой.
Я шел с ротой старшего лейтенанта Астапова.
Луна поднялась и побелела от стужи. Она щедро устилала землю холодным, зеленоватым сиянием. В этом сиянии все заколдованно застыло, все пылало и искрилось. Тени от предметов, от идущих по дороге людей казались осязаемыми и черными, как уголь.
- Ну мороз завернул, черт возьми! - Астапов с восхищением озирался вокруг и толкал меня локтем. - А ночь-то какая, ночь-то! Взгляните, комбат, сюда!..
Слева от дороги стеной стояли темные ели, от вершин до корней обсыпанные снегом. С самой верхней ветки упал комок, ударился в белый пласт, покоящийся на широкой ветви ниже, отломил ком побольше, а тот, в свою очередь, обрушил уже нижний, тяжело нависший пласт, и потекла книзу раздробленная пыль, легчайшая, едва колеблемая в воздухе, усеянная лунными искрами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81