- Что? - Лейтенант с трудом уяснил, о чем я его спрашиваю. - Да.
- Ваш отец расстрелял бы вас за дезертирство. Я сделал бы то же самое... в другой обстановке. Вот ваши документы, оружие. И марш в роту!.. Связной, проведите лейтенанта к Астапову. - Я посмотрел на Прозоровского. В обморок падать не советую - в другой раз не встанете. Идите.
Едва оторвав испуганный взгляд от приближающихся немецких цепей, Прозоровский сжался, став еще тоньше и выше, и пошел, чуть качаясь, за связным к выходу... Немного погодя где-то в стороне разорвалось несколько мин, и я видел в "амбразуру", как Прозоровский сунулся головой в кочку, приподнявшись, прополз несколько метров и опять уткнул голову в бугорок возле окопа. Связной стоял рядом и ждал, когда он очнется от страха.
Я был уверен, что там, на дороге, лейтенант Прозоровский просто струсил. Он очень хотел жить, и страх за жизнь погнал его в лес, все дальше и дальше от дороги, страх кидал его на землю лицом в грязные кочки. Страх сломил его волю. Страх - унизительный и часто неизлечимый недуг...
Вторая немецкая цепь, наступая вслед за первой, забирала левее, как будто знала, что там, в промежутке между нами и соседом, двери открыты настежь - проходите.
Танки, точно сорвавшись с привязи, выкатились из леса и устремились к городу. Поравнялись с цепями, и солдаты, увлекаемые ими, побежали по полю, крича и стреляя.
Вся линия обороны, наша и соседняя справа, ожила. Пулеметные очереди и ружейные выстрелы слились в единый и продолжительный гул. В этот гул неистовым хриплым лаем врывались минометные залпы.
- Их надо положить, - сказал Чертыханов, находясь рядом со мной и наблюдая за боем.
- Сейчас лягут. - Я был уверен, что немцы не выдержат такого длительного напряжения, устрашатся потерь, которые они несли все больше и больше - цепи редели на глазах. И когда бойцы стали кидать в наступавших гранаты, немцы залегли. Воздух рвался от пулеметных очередей, от треска мин, от рева машин.
Танк, должно быть, приметил замаскированное противотанковое орудие. Оно палило по машине и не могло ее поразить. Разбрызгивая мокрую землю, танк устремился на пушку и всей тяжестью навалился на нее; бойцы успели разбежаться, в сторону покатилось лишь уцелевшее колесо. Затем танк, ведя огонь, пересек наш передний край. Возле нашего наблюдательного пункта развернулся, словно угадав, что мы находимся здесь, смахнул изгородь, выдрал с корнем яблоню и врезался в сарай. Затрещали доски, рухнула крыша, накрывая всех, кто в нем находился.
Я ощутил удар в плечо - упала тесина. Оглянувшись, я увидел лицо Чертыханова, землисто-бурое, с оскаленными от злобы зубами. Он схватил две гранаты и бутылку с горючей жидкостью, перепрыгивая через обломки досок, погнался за танком. Вскоре раздались два сильных взрыва...
Рядом с собой из-под обломков я услышал голос телефониста: "Я тюльпан, я тюльпан..." Я раскидал тесины. Телефонист лежал на животе и разговаривал по телефону. Увидев меня, улыбнулся.
- Связь цела, товарищ капитан. - Из щеки его сочилась кровь.
- Соедини меня с Роговым.
Я предупредил командира роты, чтобы он следил за своим левым флангом. Лейтенант ответил кратко:
- Вижу.
Вернулся Чертыханов, до неузнаваемости осунувшийся, с ввалившимися глазами, как всегда после глубокого потрясения. Встал на прежнее место. В такие моменты он утрачивал разговорчивость, и на мой вопросительный взгляд он лишь утвердительно кивнул головой. Потом добавил:
- Танкисты отстреливались. Пришлось применить ответные меры...
Из-под груды теса, расшвыривая обломки, выбирались бойцы, уже шутили, осознав, что уцелели:
- Вот это накрыло!
- Материал налицо, строгай и сколачивай гробик...
От сарая остались лишь две стены на покосившихся столбах - достаточно легкой взрывной волны, чтобы их унесло...
Позвонил Рогов, доложил, что немцы, до двух отделений, просачиваются слева по кустарникам, что они нащупывают разрыв в обороне и могут проникнуть в тыл. По голосу я определил, что лейтенант встревожен, он понимал опасность: если немцы ударят с тыла - беда.
Я срочно вызвал старшего лейтенанта Чигинцева. Тот прибежал, гремя прогибающимися под шагами тесинами, прыгнул ко мне в окопчик...
- Жив! - Схватив мою ладонь, Чигинцев сильно сдавил ее, как будто мы не виделись с ним неделю. - Дает он нам жару! - Стащив с головы пилотку, он вытер ею мокрый лоб. - Я все время был у минометчиков. Хорошо работают ребята. Только сдерживать приходится, терпения не хватает. - Оглядел поваленный сарай. - Вот треску, наверно, было, когда он вломился! А если бы по центру пропахал? - От волнения Чигинцев говорил и говорил, пока я его не прервал.
- Возьмите резервный взвод и выдвиньтесь на левый фланг, - сказал я. Там пусто, и немцы могут зайти нам в тыл.
- Понял. - Чигинцев накинул на взлохмаченные волосы пилотку, выпрыгнул из окопчика и побежал к штабу, где находился резервный взвод.
Третий танк застрял на дороге с перебитой гусеницей. Поворачивая башню, он вел огонь в направлении оставшегося противотанкового орудия, установленного правее от дороги. Артиллеристы отвечали огнем, видно было, как снаряды ложились рядом с танком, даже отмечались прямые попадания, но поджечь танк не могли...
Это сделал бронебойщик Иван Лемехов. Я видел, как он полз, таща за собой ружье, влево вдоль окопов. Остановился, взглянул на танк и опять пополз, пока не нащупал у танка уязвимое место и не поразил его. Когда Лемехов убедился, что танк действительно горит, он так же ползком вернулся в свой окопчик.
Начало смеркаться. Еще один военный день, наперекрест простреленный, оглушенный взрывами, обожженный огнем, умирал. Скупо и жалко сочащийся свет иссякал, и вечерние тени, подобно темным бинтам, плотно ложились на раны земли.
Уже в полной темноте к сараю пришел лейтенант Тропинин. Он привел связного, которого я еще днем посылал в дивизию с донесением. Голова бойца была небрежно забинтована: пока шел сюда, попал под минометный обстрел. Морщась от боли, он обессиленно опустился на груду теса. Посидев так с закрытыми глазами, он повторил то, что сообщил Тропинину: батальону приказано отступать в направлении Серпухова.
- Дорога, по которой мы прибыли сюда, захвачена противником, - добавил связной.
- Письменного приказа об отступлении нет. Что ты думаешь по этому поводу, комиссар? - спросил я появившегося Браслетова.
- Думаю, обстановка сложилась так, что тут не до письменных распоряжений, - сказал он. - Успели передать устно - и на том спасибо. А если задержимся здесь до утра, от нас останется мокрое место.
14
Батальон снялся незаметно и бесшумно.
Ветер утих. Начался моросящий, едва слышный дождик. Захлюпали под ногами свежие лужи. Темнота обступила со всех сторон, липкая, плотная, стесняющая движения, и люди угадывались лишь по шуму шагов, по неясным очертаниям, по голосам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81