- В такую ночь, комбат, - оживленно воскликнул Астапов, приостанавливаясь, - только бы кататься на русской тройке, с друзьями, из одних гостей в другие. С песнями. А, капитан?..
- Ишь чего захотел...
Меня догнал комиссар Браслетов, зашагал рядом, заговорил торопливо, обрывая концы слов, как всегда в минуты возбуждения.
- Побывал во всех ротах, провел беседу с политруками. Еще там, в Росице, надо было пощупать, чем дышат ребята... Бойцы у нас, скажу тебе без хвастовства, богатыри! Честное слово... Не хотят сидеть на одном месте, не хотят ни спать, ни есть - это потом, говорят. Сейчас только вперед!.. Вот что значит успех-то, черт возьми!
Я взглянул на него сбоку и улыбнулся: шел он все той же легкой походкой, в белом маскировочном костюме, с немецким автоматом на груди, шапка чуть сдвинута назад, к затылку, - мороз не остужал его разгоряченного лица.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил я. Он с изумлением обернулся ко мне.
- Отлично! Давно не чувствовал себя так хорошо, как в последние дни, как сейчас, например. Населенный пункт мы захватим, не сомневаюсь ни секунды. Потому что этого хочет каждый красноармеец...
- Твоими бы устами... - Я опять улыбнулся. Как резко меняет людей война! В хорошую или в дурную сторону, но обязательно меняет до неузнаваемости. В одних она открывает неведомые им самим залежи ценнейших человеческих качеств, с других сбивает то, что сверкающим слоем лежало на поверхности, оставляя пустое, ничем не прикрытое место... Я встретился с комиссаром Браслетовым полтора месяца назад. Что значит в жизни человека этот срок... Где он, тот дрожащий за свою жену и дочурку, бледнеющий при каждом упоминании "воздушная тревога"? Где его надоедливые, отдающие трусостью вопросы: "Захватят ли немцы Москву?", "Пошлют ли нас на фронт?" Между тем Браслетовым и этим пролегли лишь несколько боев и атак, а вот он шагает рядом совсем иной, мой боевой товарищ, как бы обновленный, уверенный и безбоязненный.
Наступать решено было с трех сторон: с севера, с востока и с запада. На большак, уводящий на запад, посылалась танковая засада с ротой автоматчиков, чтобы преградить путь подкреплениям; на открытую дорогу, ведущую на юг, рота лейтенанта Рогова: встретить выбитого из села противника, не дать ему уйти...
В четвертом часу мы вышли на исходный рубеж и медленно развернулись в боевые порядки. Примолкшее в ожидании село тонуло во мгле. Луна, все гуще наливаясь тусклой краснотой, клонилась книзу; она уже не светила.
Через определенные промежутки взлетали ракеты - в одном конце села и в другом, - помигав, гасли: немцы осматривали местность. Изредка веером вспыхивала в темноте россыпь трассирующих пуль, затем доносилась сухая, отрывистая очередь выстрелов. Мины с шорохом, со свистом проносились над головой и падали в Росице. Оттуда летели к нам глухие звуки разрывов. Это был хороший признак: немцы обстреливали нас в деревне, не подозревая, что мы стоим рядом с ними.
Мимо меня прошли, толкая перед собой противотанковые пушки, артиллеристы. Они торопились, понукали друг друга, переругиваясь.
- Опаздываешь, старший лейтенант, - заметил я Скниге. - Где твои лошади?
Скнига, подойдя, весело рассмеялся, - я никогда не видел его унывающим.
- Сани разлетелись вдребезги! Ничего, на руках выкатим... Выберемся на большак - там пушки сами покатятся. - Взлетевшая ракета на миг осветила его лицо с подкрученными усами, улыбку, блеск глаз.
А ракеты все взмывали в темное небо, методично, одновременно, как будто ночь спросонья открывала зеленые глаза, озирала все вокруг и опять зажмуривалась...
Терпение достигало предела. Бойцы, занявшие исходный рубеж, самостоятельно, без команды ползли по снегу, приближаясь к селу, - не могли попусту терять время. Меня тоже охватила смутная тревога, медлить дальше было нельзя. Уж не случилось ли что-нибудь непредвиденное, может быть, не подтянулись другие подразделения...
Грохот залпов нашего дивизиона донесся слева, из-за темной кромки леса. И почти в тот же миг перед нашими глазами в селе с надсадным, ухающим треском заметались клубки огня с острыми красными стрелами вверх. Гулко стало вокруг, тревожно и бодряще радостно, как всегда перед началом большой, горячей битвы, которая предвещает удачу.
Танки выдвинулись из укрытий, темные, грозные, рычащие. На них сидели бойцы. Отойдя метров на сто, танки включили фары. В световых струях вспыхнул снег. Огненные лучи взяли село в полукольцо, упираясь в постройки, в деревья, в огороды. На минуту фары погасли. В наступившем мраке видны были тугие стремительные нити трассирующих пуль, летящие навстречу наступающим цепям, вспышки ответных залпов орудий и минометов... Танки, как по команде, снова включили фары, - они были уже у Саратова. Уже ворвались в село. Крик, сливающийся в единый протяжный вопль: - "а-а-а!" - беспорядочная стрельба винтовок, автоматов и пушек - все это носилось над полями в ночи.
- Вошли, товарищ капитан, - сказал Чертыханов, вглядываясь в сторону села. - Глядите!
В разных местах загорелись избы. Потом взметнулось высоко, как бы до самых звезд, густо-красное пламя, постояло трепещущим столбом, отбрасывая прочь темень, просветляя каждую веточку на дереве, каждого бойца, недвижно лежащего на снегу, и осело, разливаясь понизу.
- Горючее поднялось, как по нотам, - отметил Прокофий. - Вот это дали!..
Стрельба в селе постепенно утихала, а огонь все более разрастался: горели избы, горели машины, пылало горючее, лужей расплеснувшееся вдоль улиц. Дым точно дегтем замазал тусклую луну, заволакивал звезды.
Мы вошли в село со стороны большака, ведущего на запад, и увидели хаос ночной битвы.
Я шел по отвоеванной земле, ощущая в себе какую-то огромную силу и правоту. И шаг мой был легок и пружинист, как в момент вдохновения. Мне всегда казалось, что победитель обладает необыкновенной, неотразимой человечной красотой. Освободитель - гуманнейший человек на планете; он освободитель подневольных, он добр, он великодушен, он мститель за содеянное зло. Он красив... Я оглянулся на связных и на разведчиков и улыбнулся от какой-то сердечной преданности им: они шли сторожким шагом, держа наготове автоматы, хорошие, добрые русские ребята, которых война сделала воинами. Я был убежден, что они такими же добрыми пройдут и по чужим землям, по улицам чужих городов, оставляя людям на память свою улыбку и свое крепкое рукопожатие. Им не то что совершать зло, им бы только хватило силы отстоять добро.
Мы вышли на "середину" села, где стояла церковь.
Старинная, просушенная временем церковь пылала и рушилась, источая жар. Купол колокольни, охваченный огнем, чуть осел набок, подержался так мгновение и, отвалившись, с треском полетел вниз, грохнулся на землю, рассыпая искры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81