Слева пересекал улицу старший лейтенант Астапов. А еще дальше валила через улицу рота лейтенанта Кащанова. Среди бежавших мелькнула высокая, чуть подавшаяся вперед фигура Тропинина с винтовкой наперевес: он не бежал, он шел, даже не пригибаясь.
А справа вел в бой красноармейцев комиссар Браслетов.
Я остановился у колодца с журавлем перевести дух. В груди, освобожденной от накипи ярости, вдруг зазвенела, пронизывая все тело радостью, струна: жив! живой! В душе горячо и мятежно клокотала сила жизни! И Нина жива. И Чертыханов и Мартынов...
Немцы были выбиты из села. Вон они убегают по огородам, и бойцы, преследуя, стреляют им вслед... Вот Чертыханов, привстав на колено, прицелился и выстрелил, и солдат, перелезая через изгородь, повис на жердях, потом тяжело сполз на землю.
Я послал связных в роты с приказом: занять траншеи за селом. Я гордился своим батальоном, гордился своей победой. Удача, как хмель, кружила голову. Возбуждение постепенно улеглось, опьяненное боем сознание прояснилось...
Из-за стремительности удара потери были незначительны. Убитые лежали посреди улицы, раненые ползли к домам. Мы заняли вырытые нами траншеи. Немцы, не торопясь, отступали, и на некоторое время перепало затишье. Женщины и подростки, крадучись, понесли бойцам только что сваренную картошку, молоко в крынках.
Я вернулся в штаб. Там уже находились комиссар Браслетов, Тропинин, Скнига и Чигинцев. Затем подошли командиры рот. Все они, взволнованные боем, говорили громко, перебивая и не слушая друг друга, точно пытались заглушить в себе ощущение того еще не испытанного, страшного и гибельного, что неотвратимо должно было наступить. Это ощущение как бы носилось в воздухе и воспринималось каким-то неподвластным сознанию чувством.
Передышку мы использовали для того, чтобы вывезти из села раненых и захоронить убитых. Подсчитали оставшихся в батальоне людей, оборону организовали с учетом наиболее опасных мест. Командиры разошлись по ротам с приказом держаться до последнего.
Проводив товарищей, я вышел на крылечко. Прямо передо мной лежала площадь, угольно-черная, прокаленная пламенем, на ней - закопченные коробки танков и остовы автоцистерн с развороченными боками. За площадью - пруд, окруженный редкими ветлами: из воды торчал ствол противотанковой пушки да плавали деревянные обломки и щепки, заброшенные сюда взрывами от бомбежки. А дальше - темная гряда леса, за грядой протекала Ока. Я невольно глядел на эту гряду, мысленно определяя расстояние до нее.
А слева от нас глухо грохотали орудийные раскаты - немцы шли к Серпухову.
Чертыханов со скрежетом расковыривал ножом банки с консервами, угощал мясом связных, телефонистов, разведчиков, расположившихся на полу у порога. Бойцы, побывавшие в контратаке, переживали страх, как это часто бывает, задним числом.
- Если бы немец повел автоматом чуть левее, он скосил бы меня, проговорил Петя Куделин, изумляясь и радуясь счастливой случайности.
- Это что! - отозвался Иван Лемехов. - На меня здоровенный верзила винтовкой замахнулся. Не увернись я - разбил бы голову... Но я всадил в него очередь...
- А ты, Чертыхан, не раз, видать, бывал в таких заварушках: как ты рявкнул, как кинулся!.. Зверь! И гранаты бросаешь на сто метров. Не меньше.
Немцы начали контратаку через два часа. Волновое стояло на пути к магистралям, к переправам через Оку. Они пустили против нас больше двух десятков танков, пехота подступила к селу с трех сторон, отрезав нам пути отхода к своим. Солдаты в длиннополых шинелях беспрепятственно двигались за машинами, и нам нечем было осечь их, бросить на землю. Танки, рассыпавшись по всему полю, не торопясь, не стреляя, неумолимые в своей медлительности и молчании, приближались к селу. Сейчас они разорвут нашу оборону, как ниточку...
Бойцы покидали траншеи и отходили к селу. Ползли по огородным грядкам раненые. По улице, прижимаясь к избам, торопливо отстреливаясь, стекались к сельсовету красноармейцы. Их гнали немцы, подхлестывая секущими струями огня... Первым из командиров я увидел лейтенанта Рогова. Он шагал в расстегнутой шинели, прихрамывая, загребая сапогами воду в лужах. За ним россыпью бежали бойцы его роты. Четверо несли тяжело раненного старшего лейтенанта Чигинцева. Я послал красноармейца сказать, чтобы его несли, не задерживаясь, за пруд, в сторону рощи...
С последней партией бойцов шел комиссар Браслетов.
С левой стороны села отступали остатки второй и третьей рот. Бойцы собирались на площади за сельсоветом, безоружные, закопченные, израненные; смертельный ужас уже коснулся их окровавленных щек, медленно скапливался в глазах.
Браслетов, подойдя, молча и вопросительно взглянул мне в лицо. Я сказал:
- Отходить в сторону рощи.
Немцы вытеснили нас на окраину, а затем и совсем выбили из села. Мы отступали, оставляя убитых, не успев подобрать раненых. Немцы гнали нас до самой рощи, точно бичами, подхлестывая очередями разрывных пуль и треском мин.
Реденький перелесок, разбросанный вдоль берега, прошивался пулями насквозь. Но именно здесь мы и решили "стоять до последнего", чтобы не быть сброшенными в черную ледяную воду реки. "Не останется боеприпасов, - думал я, - пойдем в штыковую контратаку, последнюю в жизни нашего батальона, в жизни каждого из нас..."
Я прошел в дальний конец рощи. На берегу, почти у самой воды, лежали раненые на плащ-палатках, на ветвях, брошенных на мокрую траву, сидели на пеньках и у деревьев, привалясь спиной к сырым стволам. Нина с санитаркой перевязывала красноармейцев. Дядя Никифор в гимнастерке без ремня срубал тесаком тоненькие деревца, чтобы связать носилки для дальней дороги: повозки с лошадьми давно были отправлены. Я вглядывался в лица раненых, землисто-темные, с ввалившимися глазами. Мне было жалко до слез, до боли в сердце этих молодых, только начинающих жить ребят. Но другого выхода не было, и я сказал:
- Кто может держать оружие - становись в строй. - Бойцы, взглянув на меня, зашевелились. Те, у кого еще остались силы, молча и безропотно двинулись туда, к краю рощи, где бойцы наскоро копали окопы, поглубже зарываясь в землю. Раненые опирались на самодельные костыли, на палки, придерживались за стволы... "Тринадцать человек, - подумал я, пересчитав раненых, направлявшихся в оборону. - Не к добру, наверно..."
Немцы посылали в наш перелесок мины. Здесь они рвались гулко, словно стволы берез отзывались на разрывы чистым звоном. Понизу синим туманом зыбился дым взрывчатки. После каждого взрыва Нина вздрагивала, вбирая голову в плечи. Она молча поглядела на меня, как бы спрашивая: "Что же будет, Дима?" Видно было, что она до смерти устала от боя, от выстрелов, от крови и стонов раненых. Положение наше было безвыходное:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81