Помогала своим моделям не только в замужестве, но и в карьере. Несколько ее протеже смогли добиться успеха, снимаясь в кино, благодаря посредничеству Ротти нескольким девушкам удалось выйти замуж за весьма высокопоставленных лиц. Но бывали и неудачные примеры сотрудничества, заканчивающиеся трагедиями. Впрочем, Ротти всегда стремилась избавиться от неподходящих девиц раньше, чем случалось что-нибудь плохое.
Но Кларисса была хорошей девушкой, без тяги к саморазрушению, и если бы не попала в модельный бизнес, то, скорее всего, стала бы вести самый обыденный образ жизни.
Ее брак был вполне закономерен. Я полностью разделял мнение Роттвейлер насчет Клариссы – она могла стать идеальной женой богатого человека и никогда не сожалеть о том, что не достигла вершин славы, – именно поэтому Кларисса и не сделала карьеру супермодели, ведь в глубине ее души скрывалась самая обычная лишенная амбиций домохозяйка.
Я подъехал к студии Веблена на старом «крайслере» в компании Тельмы, Инее, Мин и Клариссы. Студия была освещена со всех сторон. Девушки привыкли к такому ослепительному сиянию, но я поначалу ощущал себя не в своей тарелке. Не знал, куда идти и к кому обратиться, пока одна из моих спутниц не стала нашим проводником, а я взял Клариссу под руку, инстинктивно пытаясь найти у нее моральную поддержку.
Я относился к ней как к другу. Мы могли часами беседовать об искусстве, книгах, семейном прошлом, которое нас сильно сближало. Я не раз давал ей советы, как лучше вести себя с Ротти, предостерегал ее от ошибок. Возможно, я проявлял излишнюю заботливость, казавшуюся ей назойливостью…
Заметив впоследствии, что Кларисса одиноко сидит под огромным полотном Веблена – примитивным изображением пирамиды, увенчанной открытым глазом, с надписью «Зигмунд», – я подошел к ней с парой бокалов шампанского и предложил выпить. Но она сделала отрицательный жест рукой.
– Как ты можешь?!
– Хм… – Я не понимал, о чем она.
Кларисса покраснела. Уверен, что ее возмутило то, что я предложил ей шампанское.
– Извини, ты что, собираешься выступать здесь?
– Ты знаешь, о чем я…
Но я даже не догадывался.
– Взял меня под руку, когда мы входили в студию, чтобы все думали, будто ты мой бойфренд. Это низко, Чарли, как ты использовал меня.
Воистину мне такое и в голову не пришло бы. Я изумился, что она могла додуматься до столь странного обвинения. Никогда еще я не делал столь необычных выводов.
– Послушай, я абсолютно ни о чем не думал, схватился за твою руку просто в спонтанном порыве.
– Да, конечно! Теперь ты извиняешься, черт тебя побери! – воскликнула она гневно.
Я был изумлен и расстроен и, не говоря больше ни слова, повернулся и пошел прочь, отдав бокал шампанского первому встреченному официанту.
Веблен считался легендой. Он добился известности не только картинами, но и экстравагантными выходками. Плавал на плоту в Китай и путешествовал по заброшенным городам майя и ацтеков, любил распускать слухи о том, что над некоторыми полотнами работал двадцать лет. Безусловный талант к самопиару! Возможно, кто-то мог рисовать лучше, чем он, но никто не рисовал картины таких размеров. И уж точно никому не удавалось так эффектно разыгрывать рыцаря от искусства.
Он носил, берет и блузку, но не в качестве маскарада, а всерьез. Его студия поражала огромными размерами. Большинство художников предпочитают работать в одиночестве, но у Веблена в студии всегда толпились помощники, ученики, натурщики, рабочие, химики, смешивающие краски, и просто непонятно откуда берущиеся гости, внимающие его бесконечным разглагольствованиям. Он любил принимать посетителей в студии даже в период активной работы, причем не отказывал ни друзьям, ни газетным репортерам, ни просто любопытствующим, искренне полагая, что гению нечего скрывать. Фотографироваться тоже обожал, и если в студии появлялись фотографы, специально стремился встать таким образом, чтобы вместе с ним в кадр попали развешанные на стенах фотографии Пикассо, Поллока и других мастеров современного искусства. Беседуя с очередным гостем, он обычно торжественно окунал гигантскую кисть в краски и смешивал их на палитре с таким видом, что ему мог бы позавидовать Господь в то время, когда создавал своих динозавров и птеродактилей, настолько все позы и выражение лица Веблена дышали гордостью и творческим пафосом.
Создавая свои мегаполотна, он мало что принимал в расчет из теории ремесла, которому обучают в художественных колледжах. Если приходило в голову зарисовать что-либо с натуры, его по-прежнему заботили не достоверность деталей и не перспектива, а размеры. Всегда только размеры – главное, чтобы изображение не получилось маленьким! Веблен ощущал себя титаном в мире искусства, и размеры его полотен были всегда больше, чем самое большое знамя международных соревнований по реслингу. Он фактически и стал чем-то вроде представителя реслинга в живописи. Массивный и грузный, Веблен носил волосы до плеч, а сигары предпочитал курить размером с пенис. В его манере одеваться была даже не театральность, а вызывающая вычурность. Кроме беретов и блузок он надевал периодически одежду из шелка, расписанного им самим, несколько раз даже появлялся на публике в килте.
Но при всем этом воспринимать Веблена как великого художника было нереально. Именно так обычно и бывает с человеком, который не подвергает сомнению собственную гениальность. Он мог изумлять, смешить, шокировать, но никто не верил в него так же свято, как он сам верил в себя. Обаяние Веблена заключалось в его легенде, в том, что он единственный живой носитель и наследник духа Пикассо и сюрреалистов. И что примечательно, ему еще и сорока не исполнилось, когда он взялся за мемуары. Он сумел уговорить друзей из Голливуда найти продюсера и снять фильм о его героическом плавании на плоту в Китай, после чего он также нашел продюсеров для записи альбома своих песен и своих джаз-импровизаций. И то и другое было подделкой под стиль великих исполнителей и саксофонистов, но Веблена это не беспокоило. Картины, которые могли бы разместиться на стенах в домах и помещениях средних размеров, Веблен почти не писал, зато для его гигантомании не было помех с тех пор, как он выстроил себе новую студию и музей, занявшие всю земельную площадь бывшего картофельного поля. Пожалуй, сама потребность писать была у него не творческим порывом, а результатом веры в то, что все музеи мира жаждут заполучить его шедевры.
И если вы склонны высоко ценить Веблена как художника, вам следовало еще больше ценить его как дизайнера интерьеров. И здесь я уже говорю без всякой иронии – он сумел сделать огромную комнату уютной, как будуар, завалив ее множеством гобеленов, ковров, драпировок и заставив кушетками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Но Кларисса была хорошей девушкой, без тяги к саморазрушению, и если бы не попала в модельный бизнес, то, скорее всего, стала бы вести самый обыденный образ жизни.
Ее брак был вполне закономерен. Я полностью разделял мнение Роттвейлер насчет Клариссы – она могла стать идеальной женой богатого человека и никогда не сожалеть о том, что не достигла вершин славы, – именно поэтому Кларисса и не сделала карьеру супермодели, ведь в глубине ее души скрывалась самая обычная лишенная амбиций домохозяйка.
Я подъехал к студии Веблена на старом «крайслере» в компании Тельмы, Инее, Мин и Клариссы. Студия была освещена со всех сторон. Девушки привыкли к такому ослепительному сиянию, но я поначалу ощущал себя не в своей тарелке. Не знал, куда идти и к кому обратиться, пока одна из моих спутниц не стала нашим проводником, а я взял Клариссу под руку, инстинктивно пытаясь найти у нее моральную поддержку.
Я относился к ней как к другу. Мы могли часами беседовать об искусстве, книгах, семейном прошлом, которое нас сильно сближало. Я не раз давал ей советы, как лучше вести себя с Ротти, предостерегал ее от ошибок. Возможно, я проявлял излишнюю заботливость, казавшуюся ей назойливостью…
Заметив впоследствии, что Кларисса одиноко сидит под огромным полотном Веблена – примитивным изображением пирамиды, увенчанной открытым глазом, с надписью «Зигмунд», – я подошел к ней с парой бокалов шампанского и предложил выпить. Но она сделала отрицательный жест рукой.
– Как ты можешь?!
– Хм… – Я не понимал, о чем она.
Кларисса покраснела. Уверен, что ее возмутило то, что я предложил ей шампанское.
– Извини, ты что, собираешься выступать здесь?
– Ты знаешь, о чем я…
Но я даже не догадывался.
– Взял меня под руку, когда мы входили в студию, чтобы все думали, будто ты мой бойфренд. Это низко, Чарли, как ты использовал меня.
Воистину мне такое и в голову не пришло бы. Я изумился, что она могла додуматься до столь странного обвинения. Никогда еще я не делал столь необычных выводов.
– Послушай, я абсолютно ни о чем не думал, схватился за твою руку просто в спонтанном порыве.
– Да, конечно! Теперь ты извиняешься, черт тебя побери! – воскликнула она гневно.
Я был изумлен и расстроен и, не говоря больше ни слова, повернулся и пошел прочь, отдав бокал шампанского первому встреченному официанту.
Веблен считался легендой. Он добился известности не только картинами, но и экстравагантными выходками. Плавал на плоту в Китай и путешествовал по заброшенным городам майя и ацтеков, любил распускать слухи о том, что над некоторыми полотнами работал двадцать лет. Безусловный талант к самопиару! Возможно, кто-то мог рисовать лучше, чем он, но никто не рисовал картины таких размеров. И уж точно никому не удавалось так эффектно разыгрывать рыцаря от искусства.
Он носил, берет и блузку, но не в качестве маскарада, а всерьез. Его студия поражала огромными размерами. Большинство художников предпочитают работать в одиночестве, но у Веблена в студии всегда толпились помощники, ученики, натурщики, рабочие, химики, смешивающие краски, и просто непонятно откуда берущиеся гости, внимающие его бесконечным разглагольствованиям. Он любил принимать посетителей в студии даже в период активной работы, причем не отказывал ни друзьям, ни газетным репортерам, ни просто любопытствующим, искренне полагая, что гению нечего скрывать. Фотографироваться тоже обожал, и если в студии появлялись фотографы, специально стремился встать таким образом, чтобы вместе с ним в кадр попали развешанные на стенах фотографии Пикассо, Поллока и других мастеров современного искусства. Беседуя с очередным гостем, он обычно торжественно окунал гигантскую кисть в краски и смешивал их на палитре с таким видом, что ему мог бы позавидовать Господь в то время, когда создавал своих динозавров и птеродактилей, настолько все позы и выражение лица Веблена дышали гордостью и творческим пафосом.
Создавая свои мегаполотна, он мало что принимал в расчет из теории ремесла, которому обучают в художественных колледжах. Если приходило в голову зарисовать что-либо с натуры, его по-прежнему заботили не достоверность деталей и не перспектива, а размеры. Всегда только размеры – главное, чтобы изображение не получилось маленьким! Веблен ощущал себя титаном в мире искусства, и размеры его полотен были всегда больше, чем самое большое знамя международных соревнований по реслингу. Он фактически и стал чем-то вроде представителя реслинга в живописи. Массивный и грузный, Веблен носил волосы до плеч, а сигары предпочитал курить размером с пенис. В его манере одеваться была даже не театральность, а вызывающая вычурность. Кроме беретов и блузок он надевал периодически одежду из шелка, расписанного им самим, несколько раз даже появлялся на публике в килте.
Но при всем этом воспринимать Веблена как великого художника было нереально. Именно так обычно и бывает с человеком, который не подвергает сомнению собственную гениальность. Он мог изумлять, смешить, шокировать, но никто не верил в него так же свято, как он сам верил в себя. Обаяние Веблена заключалось в его легенде, в том, что он единственный живой носитель и наследник духа Пикассо и сюрреалистов. И что примечательно, ему еще и сорока не исполнилось, когда он взялся за мемуары. Он сумел уговорить друзей из Голливуда найти продюсера и снять фильм о его героическом плавании на плоту в Китай, после чего он также нашел продюсеров для записи альбома своих песен и своих джаз-импровизаций. И то и другое было подделкой под стиль великих исполнителей и саксофонистов, но Веблена это не беспокоило. Картины, которые могли бы разместиться на стенах в домах и помещениях средних размеров, Веблен почти не писал, зато для его гигантомании не было помех с тех пор, как он выстроил себе новую студию и музей, занявшие всю земельную площадь бывшего картофельного поля. Пожалуй, сама потребность писать была у него не творческим порывом, а результатом веры в то, что все музеи мира жаждут заполучить его шедевры.
И если вы склонны высоко ценить Веблена как художника, вам следовало еще больше ценить его как дизайнера интерьеров. И здесь я уже говорю без всякой иронии – он сумел сделать огромную комнату уютной, как будуар, завалив ее множеством гобеленов, ковров, драпировок и заставив кушетками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109