В ней было что-то от богинь древности, что-то свежее и свободное, неземное. Но кажется, мне не суждено увидеть ее когда-нибудь. Я достал карандаш и попробовал зарисовать ее лицо по памяти.
Когда я удостоверился, что Киттен крепко заснула, я взял ее за руку, чтобы разглядеть следы от уколов. Когда я их не нашел, почувствовал облегчение. К счастью, на игле сидел только ее любовник. Но модели нередко ведут себя осмотрительно в таких вещах и выбирают для инъекций менее заметные места, и поэтому на всякий случай я осмотрел и ноги тоже. Но и там не увидел ничего подозрительного.
Три недели спустя в Нью-Йорке Киттен на съемках в студии «Мирамакс» встретила «звездного» Дэниэла, очередной объект своей несчастной страсти. Мне нетрудно было понять, что произошло, когда я на следующий день увидел ее сияющие глаза. Папарацци стали фотографировать их вместе на ступеньках студии, и я подумал, что они с Дэниэлом на редкость красивая пара, только вот на фотографиях Киттен было заметно, что один глаз у нее словно чуть больше другого. Такой странный феномен можно увидеть на фото некоторых звезд и моделей, например, у Мэрилин Монро. Возможно, он связан с каким-то очень сильным аффектом, а может, это просто свойство внешности, отражающее способность или желание всмотреться в будущее.
Но даже на газетных снимках ее взгляд поражал меня своей лучезарной силой.
ТАТУИРОВАННЫЕ
«Киттен и Дэнни» – они сделали себе одинаковые татуировки. Киттен – вокруг своей лодыжки, а Дэниэл – вокруг бицепса. Какое-то суеверное предчувствие подсказывало мне, что идея украсить свои тела именами друг друга не принесет ничего хорошего, а их отношения сложатся крайне неудачно. Но объяснить, почему так считаю, я бы все равно не смог. А между тем в прессе их любовь превращалась в легенду. О парочке писали так, словно они Парис и Елена, Ромео и Джульетта. Повсюду только и говорили о необычайном романе Киттен и Дэнни.
Но вообще-то их отношения были далеки от романтической нежности, скорее походили на постоянную битву. Он устраивал ей скандалы везде, где они появлялись, – и на вечеринках в замках аристократов, и в ресторанах небоскребов, – а она кидала в него бутылками на презентациях и во время застолий. Он называл ее шлюхой публично, а она его – дерьмом, не смущаясь количеством присутствующих при этом свидетелей. Он громил номер в отеле, а она давала ему пощечины на сцене.
Однажды после их очередной ссоры Дэнни разбил свой «астон-мартин» и объяснил полиции, что находился в состоянии отчаяния, а на самом деле в состоянии тяжелого наркотического транса. В другой раз в Японии в состоянии ярости он умудрился сломать теннисный стол, за которым тренировались олимпийские чемпионы, но и тогда отделался только штрафом. Однако такие встряски будто делали их любовь еще сильнее.
Я верил не во все, что сочиняли газеты, некоторые поступки казались мне слишком уж странными и дикими, но связь Киттен и Дэнни была все же далека от идиллии. Киттен очень много работала, и хотя на вечеринках и приемах выглядела веселой и беспечной, у нее хватало проблем. Выручал ее счастливый характер, настоящий дар Божий – она никогда не унывала. Всегда была в превосходном настроении, за которым, впрочем, скрывались робость и неуверенность в себе слишком молоденькой и неопытной девочки.
Дэнни же казался истинным джентльменом в прямом смысле этого слова. Он был скромен, вежлив, потрясающе умен и обладал редкой силы артистическим талантом. Во многом он действительно заботился о Киттен.
Я знал Китген гораздо лучше, чем Дэниэла, но наблюдений за ними было достаточно, чтобы понять: они несчастливая пара. Я убедился в неустойчивости их столь внезапно зародившихся чувств друг к другу чуть позже, когда мы прибыли на открытие выставки Али стера Фер– стона в Лондоне.
Ферстон был весьма самоуверенным и зацикленным на себе, но феноменально успешным лидером молодежного движения в английском искусстве. Он был подобен вихрю темной энергии, его можно было назвать каскадером от искусства. К тому же он обладал даром, граничащим с гениальностью, – умел заводить публику, будоражить ее и приводить в восторг.
Даже самые прогрессивные представители художественной элиты в Англии приходили в ужас от его «Пейнтбола с носорогом». Он успешно морочил голову репортерам и журналистам, что, мол, и, правда, стрелял красками в белого носорога, одурманенного сверхдозой героина, из специального ружья, рискуя жизнью, на самом же деле он просто покрыл побелкой мертвое животное в зоопарке.
Свою карьеру Ферстон начал с того, что создал ненормальный мир, в котором обезьяны, напичканные кокаином и сильнодействующими таблетками, ходили в костюмах и платьях, рисовали картины и играли на музыкальных инструментах. Фактически шоу было продано еще до того, как его начали демонстрировать.
Дэнни Джейн не почивал на лаврах великого актера на сцене и на экране, он был страстным коллекционером и художником, хотя рисовал настолько плохо, что друзья никогда не высказывали свое мнение по поводу его скромных упражнений в области экспрессионистской живописи. Он предпочитал жить в Лондоне, который отличался от американских мегаполисов тем, что давал свободу гениям и не был жестко подчинен требованиям коммерции, как мир Голливуда. Дэнни заявлял, что этот цивилизованный город позволяет ему находиться подальше от грубой и невежественной публики, хотя, по сути, все было наоборот – в Лондоне он гораздо чаще оказывался на виду, чем в Беверли-Хиллз, изобилующем знаменитостями и звездами. Но Лондон был также и любимым городом Киттен – центром роскошной жизни, местом обитания самых эксцентричных представителей мира моды, авангардистских течений в искусстве и музыке, самой блестящей рок-площадкой Европы, все еще сохранявшей очарование декаданса и шестидесятых годов XX века.
Поскольку Киттен тут же сообщила Дэнни о том, что я некогда занимался живописью, он проникся ко мне небывалым уважением и включил меня в число своих фаворитов. Даже попросил показать мои работы, на что я согласился и был удивлен его неожиданно восторженным отношением. Я создавал картины в определенный период моей жизни и воспринимал свои усилия весьма серьезно, но не предполагал, что они удостоятся столь высокой оценки. Дэнни попросил продать пару картин, но я отказался, несмотря на внушительную сумму, предложенную за них, лишь потому, что все еще не терял надежды когда-нибудь показать их на персональной выставке.
В Лондоне на вечеринке по случаю открытия выставки собрался весь цвет богемы – артисты, художники, коллекционеры, продюсеры, дизайнеры, модели, рок– звезды, аристократы, антиквары, банкиры и даже самые крупные наркобароны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Когда я удостоверился, что Киттен крепко заснула, я взял ее за руку, чтобы разглядеть следы от уколов. Когда я их не нашел, почувствовал облегчение. К счастью, на игле сидел только ее любовник. Но модели нередко ведут себя осмотрительно в таких вещах и выбирают для инъекций менее заметные места, и поэтому на всякий случай я осмотрел и ноги тоже. Но и там не увидел ничего подозрительного.
Три недели спустя в Нью-Йорке Киттен на съемках в студии «Мирамакс» встретила «звездного» Дэниэла, очередной объект своей несчастной страсти. Мне нетрудно было понять, что произошло, когда я на следующий день увидел ее сияющие глаза. Папарацци стали фотографировать их вместе на ступеньках студии, и я подумал, что они с Дэниэлом на редкость красивая пара, только вот на фотографиях Киттен было заметно, что один глаз у нее словно чуть больше другого. Такой странный феномен можно увидеть на фото некоторых звезд и моделей, например, у Мэрилин Монро. Возможно, он связан с каким-то очень сильным аффектом, а может, это просто свойство внешности, отражающее способность или желание всмотреться в будущее.
Но даже на газетных снимках ее взгляд поражал меня своей лучезарной силой.
ТАТУИРОВАННЫЕ
«Киттен и Дэнни» – они сделали себе одинаковые татуировки. Киттен – вокруг своей лодыжки, а Дэниэл – вокруг бицепса. Какое-то суеверное предчувствие подсказывало мне, что идея украсить свои тела именами друг друга не принесет ничего хорошего, а их отношения сложатся крайне неудачно. Но объяснить, почему так считаю, я бы все равно не смог. А между тем в прессе их любовь превращалась в легенду. О парочке писали так, словно они Парис и Елена, Ромео и Джульетта. Повсюду только и говорили о необычайном романе Киттен и Дэнни.
Но вообще-то их отношения были далеки от романтической нежности, скорее походили на постоянную битву. Он устраивал ей скандалы везде, где они появлялись, – и на вечеринках в замках аристократов, и в ресторанах небоскребов, – а она кидала в него бутылками на презентациях и во время застолий. Он называл ее шлюхой публично, а она его – дерьмом, не смущаясь количеством присутствующих при этом свидетелей. Он громил номер в отеле, а она давала ему пощечины на сцене.
Однажды после их очередной ссоры Дэнни разбил свой «астон-мартин» и объяснил полиции, что находился в состоянии отчаяния, а на самом деле в состоянии тяжелого наркотического транса. В другой раз в Японии в состоянии ярости он умудрился сломать теннисный стол, за которым тренировались олимпийские чемпионы, но и тогда отделался только штрафом. Однако такие встряски будто делали их любовь еще сильнее.
Я верил не во все, что сочиняли газеты, некоторые поступки казались мне слишком уж странными и дикими, но связь Киттен и Дэнни была все же далека от идиллии. Киттен очень много работала, и хотя на вечеринках и приемах выглядела веселой и беспечной, у нее хватало проблем. Выручал ее счастливый характер, настоящий дар Божий – она никогда не унывала. Всегда была в превосходном настроении, за которым, впрочем, скрывались робость и неуверенность в себе слишком молоденькой и неопытной девочки.
Дэнни же казался истинным джентльменом в прямом смысле этого слова. Он был скромен, вежлив, потрясающе умен и обладал редкой силы артистическим талантом. Во многом он действительно заботился о Киттен.
Я знал Китген гораздо лучше, чем Дэниэла, но наблюдений за ними было достаточно, чтобы понять: они несчастливая пара. Я убедился в неустойчивости их столь внезапно зародившихся чувств друг к другу чуть позже, когда мы прибыли на открытие выставки Али стера Фер– стона в Лондоне.
Ферстон был весьма самоуверенным и зацикленным на себе, но феноменально успешным лидером молодежного движения в английском искусстве. Он был подобен вихрю темной энергии, его можно было назвать каскадером от искусства. К тому же он обладал даром, граничащим с гениальностью, – умел заводить публику, будоражить ее и приводить в восторг.
Даже самые прогрессивные представители художественной элиты в Англии приходили в ужас от его «Пейнтбола с носорогом». Он успешно морочил голову репортерам и журналистам, что, мол, и, правда, стрелял красками в белого носорога, одурманенного сверхдозой героина, из специального ружья, рискуя жизнью, на самом же деле он просто покрыл побелкой мертвое животное в зоопарке.
Свою карьеру Ферстон начал с того, что создал ненормальный мир, в котором обезьяны, напичканные кокаином и сильнодействующими таблетками, ходили в костюмах и платьях, рисовали картины и играли на музыкальных инструментах. Фактически шоу было продано еще до того, как его начали демонстрировать.
Дэнни Джейн не почивал на лаврах великого актера на сцене и на экране, он был страстным коллекционером и художником, хотя рисовал настолько плохо, что друзья никогда не высказывали свое мнение по поводу его скромных упражнений в области экспрессионистской живописи. Он предпочитал жить в Лондоне, который отличался от американских мегаполисов тем, что давал свободу гениям и не был жестко подчинен требованиям коммерции, как мир Голливуда. Дэнни заявлял, что этот цивилизованный город позволяет ему находиться подальше от грубой и невежественной публики, хотя, по сути, все было наоборот – в Лондоне он гораздо чаще оказывался на виду, чем в Беверли-Хиллз, изобилующем знаменитостями и звездами. Но Лондон был также и любимым городом Киттен – центром роскошной жизни, местом обитания самых эксцентричных представителей мира моды, авангардистских течений в искусстве и музыке, самой блестящей рок-площадкой Европы, все еще сохранявшей очарование декаданса и шестидесятых годов XX века.
Поскольку Киттен тут же сообщила Дэнни о том, что я некогда занимался живописью, он проникся ко мне небывалым уважением и включил меня в число своих фаворитов. Даже попросил показать мои работы, на что я согласился и был удивлен его неожиданно восторженным отношением. Я создавал картины в определенный период моей жизни и воспринимал свои усилия весьма серьезно, но не предполагал, что они удостоятся столь высокой оценки. Дэнни попросил продать пару картин, но я отказался, несмотря на внушительную сумму, предложенную за них, лишь потому, что все еще не терял надежды когда-нибудь показать их на персональной выставке.
В Лондоне на вечеринке по случаю открытия выставки собрался весь цвет богемы – артисты, художники, коллекционеры, продюсеры, дизайнеры, модели, рок– звезды, аристократы, антиквары, банкиры и даже самые крупные наркобароны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109