- И вас исключили?
- Исключили бы, не заговори во мне здравый смысл. Во всяком случае,
мой труд "Структура капитализма как организованного насилия", который я
начал писать, так и остался незаконченным. И с этого момента я стал
смотреть на марксистские идеи как на идеи беспочвенные.
- Не понимаю, что может быть общего между марксистскими идеями и
подлостью вашего профессора.
- Разумеется, ничего общего. Я далек от мысли валить вину на марксизм
за двуличие Дэвиса. Просто-напросто с глаз моих свалилась пелена, и я стал
понимать, что идеи, пусть даже самые возвышенные и благородные, теряют
свою ценность в руках человеческого отребья. Я бы даже сказал, что
огромная притягательная сила возвышенных идей, их способность увлекать
людей, вводить в обман так велика, что это создает опасность.
- Вы обладаете редкой способностью ставить все с ног на голову...
- Да, да, знаю, что вы хотите сказать. Только позвольте мне
закончить. Так вот, речь зашла о моем труде, незавершенном и бесполезном,
как любое человеческое дело. Впрочем, не совсем. Когда меня задержали и
после тщательного обыска в моей квартире отвели к сотруднику Федерального
бюро, он мне сказал:
"Судя по этой рукописи, - имелся в виду упомянутый труд, - вы
достаточно хорошо усвоили марксистскую доктрину. Это может очень
пригодиться, если ваши знания будут использованы должным образом. Поймите,
друг мой: кто в свои двадцать лет не был коммунистом, у того нет сердца.
Но тот, кто и после двадцати лет продолжает оставаться коммунистом, тот
лишен разума. Вам, должно быть, уже более двадцати?"
Человек выдал мне еще несколько проверенных временем афоризмов, а
затем приступил к вербовке.
Сеймур замолкает, как бы ожидая, что с моей стороны последует
какой-нибудь вопрос, однако задавать вопросы у меня нет желания, по
крайней мере сейчас.
- Для большей ясности необходимо сказать, что при вербовке я очень
упорствовал, хотя делал это лишь ради того, чтобы придать себе больший
вес. А вот когда меня пытались связать по дружбе с Дэвисом, мне удалось
сохранить твердость до конца. Мне доверили самостоятельное задание, я стал
быстро продвигаться и не только обогнал Дэвиса, но даже, если мне память
не изменяет, сумел ему маленько напакостить. Я человек не мстительный,
Майкл. Не потому, что считаю мщение чем-то недостойным, нет, оно вызывает
излишнее переутомление, трепку нервов. Но в случае с Дэвисом я с этим
считаться не стал. Отомстил ему за попранные иллюзии молодости. Со
временем же я понял, что, по существу, мне бы следовало благодарить его...
Сеймур умолкает, на этот раз надолго.
- Вы возненавидели людей, которых любили, а вместе с ними
возненавидели все человечество, - говорю я ему.
- Зачем преувеличивать? - устало отвечает американец. - Никого я не
возненавидел. А к тем двоим испытываю нечто вроде благодарности за то, что
отрезвили меня.
- Но ведь они жестоко ранили вас.
- Раны пустяковые.
- Да, но зато они постоянно болят.
- Особенно не чувствую, чтобы они болели. В какой-то мере напоминает
застарелый ревматизм - дает о себе знать, как только начинает портиться
погода.
Он смотрит на часы.
- Ну что ж, не пора ли по домам?
"По домам, не по домам, а банки уже закрыты", - отвечаю про себя,
поднимаясь со скамейки.
Мы опять идем по дорожке, но на сей раз к стоящей за рестораном
машине.
- Все это не столь важно, - поводит итог Сеймур, - важнее другое:
понять, как непригляден этот мир людей-насекомых, и почувствовать себя
свободным от всех его вздорных законов, норм и предписаний. Свободным,
Майкл, совершенно свободным, понимаете?
- Неужели вы считаете себя совершенно свободным?
- Да! В пределах возможного, конечно.
- Вы хотите сказать, что теперь свободны и от бюро расследований, и
от разведывательного управления?
- О нет! Я не собираюсь говорить больше того, что уже сказал! -
отвечает Сеймур и неожиданно смеется чуть хриплым смехом.
6
Мне совсем не до научных исследований, но ничего не поделаешь; в
целях легализации и следующий день приходится начать с науки. Опять
наведываюсь в священный храм - Королевскую библиотеку - и даже беру на дом
книгу "Миф и информация" некоего Уильяма Т.Сеймура. Затем, выскользнув на
улицу уже знакомым путем, сажусь в первое попавшееся такси.
Пока машина летит к центру, я бегло листаю книгу Уильяма Т.Сеймура,
чтобы убедиться, что в ней отражены знакомые мне идеи. Труд выдержан в
строго научном стиле, но строгость эта и, пожалуй, сухость скорее
подчеркивают мизантропическое звучание этих идей.
Выйдя из машины в заранее намеченном пункте, я без промедления
впрягаюсь в банковские операции. В это утро ветер сильнее обычного, и в
нем уже ощущается холодное дыхание осени. В данный момент это природное
явление для меня не помеха, напротив, попутный, почти ураганный ветер лишь
ускоряет мой стремительный бег от банка к банку.
Давать подробное описание моих визитов в эти солидные учреждения
означало бы без конца варьировать уже знакомые две фразы. Мою, выражающую
желание внести какую-то сумму на счет господина Тодора, и банковского
чиновника, выражающего недоумение по поводу того, что я ищу какого-то
несуществующего Тодора. Несуществующего - что правда, то правда. И все
же...
Единственное утешение - проверка идет довольно быстро. Перебрасываюсь
на такси в другой, более отдаленный квартал, потом в третий. Список
неисследованных учреждений становится все меньше, а тень сомнения в моей
голове все больше сгущается. Быть может, я иду по следу человека, которого
давно нет в живых? А может, человек этот, живой и здоровый, находится
где-то очень далеко от этого города ветров?
Вхожу в какой-то третьеразрядный банк. Помещение не слишком
респектабельное: вместо мраморных плит - обыкновенный дощатый пол,
почерневший от мастики, вместо бронзовых люстр - засиженные мухами шары,
излучающие слабый свет в полумраке хмурого зала. Подхожу к окошку, где
принимают вклады, и произношу свою обычную фразу. Чиновник, не вставая с
места, выдвигает ящик с карточками. Клиентура этого банка, очевидно, столь
немногочисленна, что картотека легко вместилась в один ящик.
Чиновник выхватывает новую зеленую картонку, подносит ее к очкам,
потом смотрит поверх очков на меня и сообщает:
- У нас есть Тодороф, а не Тодор...
- Проживающий на Риесгаде, двадцать два, не так ли?
- Нет. На Нёрезёгаде, тридцать пять, - отвечает чиновник, еще раз
кинув взгляд на картонку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78