и будет обидно,
если ты окажешься в положении мелкого воришки после того, как на весь мир
раструбили, что ты опасный убийца.
Так что пятница проходит словно в летаргии. Я успокаиваю себя тем,
что могло быть и хуже, а раз хуже не стало, то нечего роптать. Дождь
наконец прекратился, да и ветер немного стих; между туч тут и там
виднеются голубые лоскутки неба, и даже солнце, кажется, вот-вот выглянет,
только нет - тучи снова смыкаются, и мир окутывает сумрак, подготовивший
приход ночи.
Субботний день, однако, выдался солнечный, и я решаюсь малость
поразмяться. Чтобы забыть хоть чуть-чуть о голоде, сняв газетное белье,
отправляюсь в путь. Сделав километровый крюк, вхожу в царственный покой
Королевского парка. Нет, о голоде так и не забываешь, в движении
испытываешь его еще сильней. Проходя мимо палатки, где торгуют булками и
сластями, я стараюсь не смотреть в ту сторону, но взгляд мой упрямо
тянется к лакомствам, и мне приходят в голову самые идиотские мысли, вроде
того что вот сейчас, мол, я схвачу булку покрупней - и ходу! Площадку с
каруселями обхожу стороной: слишком много там мамаш и ребятни. У меня
дрожат колени от голода и усталости, поэтому я опускаюсь на скамейку на
боковой аллее и поднимаю к солнцу лицо. В зажмуренных глазах парят и
сталкиваются багровые шары, а в ушах звенят детские голоса, доносящиеся от
каруселей.
По существу, разрыв с Маргаритой произошел из-за ребенка. Правда,
ребенок послужил лишь поводом. И это также произошло в городском саду,
только сад назывался Парк свободы, а я был прилично одет и рядом сидела
Маргарита.
- Мне хочется иметь ребенка, - сказала она как бы про себя, глядя на
девочек, резвившихся на аллее.
- Это вполне можно устроить, - великодушно ответил я, подняв лицо и с
наслаждением подставляя его солнцу.
- Но у ребенка должен быть отец...
- Естественно, он у него будет.
- Я хочу сказать: настоящий отец.
- Ну конечно, настоящий, не из папье-маше.
- Я не желаю быть замужем теоретически и довольствоваться мужем,
взятым напрокат.
- Какая муха тебя укусила? - спросил я.
- Никакая муха меня не укусила, и ты прекрасно понимаешь, что я имею
в виду. Нельзя же всю жизнь ждать и дрожать в страхе за тебя.
- Мне кажется, мы обо всем уже договорились... - мягко ответил я,
подавляя чувство досады.
- Жаль только, что у тебя дальше разговоров дело не идет.
- Не понимаю, о чем ты?
- О том, что ты найдешь себе другую работу.
- На это ты не рассчитывай. Чтобы зря не терять времени, подыщи лучше
себе другого отца для своего будущего ребенка...
- Ну что ж, за этим дело не станет! - вызывающе произнесла Маргарита.
Но этой репликой она не добилась желанного эффекта. Тогда она пускает
в ход другой аргумент:
- Если я тебе не дорога...
- Ты прекрасно знаешь, что ты мне дорога. Но я дорожу и своей
профессией.
- Вот именно. Можно подумать, что других профессий не существует! С
твоим знанием языков, с твоими связями ты давно бы мог найти место
поспокойней - например, в дипломатии или в торговле...
- Как Тодоров.
- Хотя бы. Чем его работа хуже твоей?
- Я этого не говорил.
- Знаю, что ты хочешь сказать. Ну уж если я захочу уйти к Тодорову,
то у тебя не спрошусь. И если в один прекрасный день это случится, то
знай, виноват в этом только ты...
- Каждый человек сам отвечает за свои поступки. Я - за свои, ты - за
свои. Не понимаю, какая тебе надобность говорить, на кого падет вина. А
что касается профессии, то мой выбор окончательный. В отношении же
замужества - тебе решать.
- Вот это я и хотела услышать, - сухо сказала Маргарита. - Пойдем,
если не возражаешь.
Я проводил ее до дому, и это было последнее наше свидание. Маргарита
очень скоро сделала свой выбор и ушла к Тодорову.
По аллее ко мне приближаются два маленьких существа - девочка и
собачонка. Впереди бежит девочка с надкусанной булочкой в руке, следом за
нею - собачонка. Время от времени девочка останавливается, подносит к
морде собачонки булочку, чтобы подразнить ее, и бежит дальше. Собачонку,
как видно, не волнует булочка: она гонится за девочкой, потому что ей
хочется поиграть. Два маленьких существа останавливаются у моей скамейки.
Девочка залезает на скамейку и кладет рядом с собой булочку, чтобы тут же
ее схватить, если к ней потянется собачонка. Но, животное, понюхав
булочку, отводит морду в сторону и навостряет уши: за кустарниками
раздается женский голос: "Эвелина! Эвелина!"
Ребенок что-то кричит в ответ и бежит обратно, преследуемый
собачонкой. Оглядевшись, словно вор, я беру надкусанную булочку и иду в
другую сторону. Булочка для меня - настоящая роскошь, однако ею сыт не
будешь. И все же благодаря булочке суббота прошла значительно легче, чем
воскресенье.
Весь воскресный день, терзаемый голодом, я брожу по окрестностям
города. Вначале держусь подальше от шоссе, довольствуюсь полевыми тропами,
потом, не устояв перед искушением, начинаю обследовать придорожные рвы в
надежде на то, что мне попадутся какие-нибудь остатки пищи, выброшенные из
проходящих автомобилей. Но, по-видимому, люди в этой стране либо не едят
во время движения, либо съедают все дочиста, потому что я нашел лишь
несколько бутылок из-под пива.
Когда этот бесконечный день все же подходит к концу и спускается
густой сумрак, я направляюсь к заранее облюбованной ферме, обхожу ее и
пролезаю сквозь ограду из колючей проволоки в фруктовый сад. Яблоки на
невысокой яблоне крупные и тяжелые, я сую их за пазуху, вздрагивая от
холодного прикосновения плодов. Пазуха сильно отяжелела, но я торопливо
рву плоды. Из темноты доносится собачий лай. Возможно, собака лает не на
меня, однако я не намерен проверять, на кого она лает, и снова пролезаю
сквозь колючую проволоку, прикрывая одной рукой вырез комбинезона, чтобы
не высыпались драгоценные плоды.
Не успев очутиться на поле, я пробую яблоки и убеждаюсь, что они
ужасно кислые и твердые, как дерево. Но пусть они будут во сто раз кислее,
это все же пища, это можно есть, и я грызу яблоки всю дорогу, а потом и в
бараке, словом, до тех пор, пока не начинаю чувствовать тяжесть в желудке.
Мне кажется, что я переел, но тем не менее насыщения не испытываю. "Все же
обманул голод", - успокаиваю себя и в ту же минуту чувствую, как мой
пищевод заполняет ужасная кислота, меня тошнит, и я выбегаю из барака.
Первую половину ночи я борюсь с отвратительным чувством тошноты, а
вторая половина проходит в борьбе с пробудившимся снова чувством голода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
если ты окажешься в положении мелкого воришки после того, как на весь мир
раструбили, что ты опасный убийца.
Так что пятница проходит словно в летаргии. Я успокаиваю себя тем,
что могло быть и хуже, а раз хуже не стало, то нечего роптать. Дождь
наконец прекратился, да и ветер немного стих; между туч тут и там
виднеются голубые лоскутки неба, и даже солнце, кажется, вот-вот выглянет,
только нет - тучи снова смыкаются, и мир окутывает сумрак, подготовивший
приход ночи.
Субботний день, однако, выдался солнечный, и я решаюсь малость
поразмяться. Чтобы забыть хоть чуть-чуть о голоде, сняв газетное белье,
отправляюсь в путь. Сделав километровый крюк, вхожу в царственный покой
Королевского парка. Нет, о голоде так и не забываешь, в движении
испытываешь его еще сильней. Проходя мимо палатки, где торгуют булками и
сластями, я стараюсь не смотреть в ту сторону, но взгляд мой упрямо
тянется к лакомствам, и мне приходят в голову самые идиотские мысли, вроде
того что вот сейчас, мол, я схвачу булку покрупней - и ходу! Площадку с
каруселями обхожу стороной: слишком много там мамаш и ребятни. У меня
дрожат колени от голода и усталости, поэтому я опускаюсь на скамейку на
боковой аллее и поднимаю к солнцу лицо. В зажмуренных глазах парят и
сталкиваются багровые шары, а в ушах звенят детские голоса, доносящиеся от
каруселей.
По существу, разрыв с Маргаритой произошел из-за ребенка. Правда,
ребенок послужил лишь поводом. И это также произошло в городском саду,
только сад назывался Парк свободы, а я был прилично одет и рядом сидела
Маргарита.
- Мне хочется иметь ребенка, - сказала она как бы про себя, глядя на
девочек, резвившихся на аллее.
- Это вполне можно устроить, - великодушно ответил я, подняв лицо и с
наслаждением подставляя его солнцу.
- Но у ребенка должен быть отец...
- Естественно, он у него будет.
- Я хочу сказать: настоящий отец.
- Ну конечно, настоящий, не из папье-маше.
- Я не желаю быть замужем теоретически и довольствоваться мужем,
взятым напрокат.
- Какая муха тебя укусила? - спросил я.
- Никакая муха меня не укусила, и ты прекрасно понимаешь, что я имею
в виду. Нельзя же всю жизнь ждать и дрожать в страхе за тебя.
- Мне кажется, мы обо всем уже договорились... - мягко ответил я,
подавляя чувство досады.
- Жаль только, что у тебя дальше разговоров дело не идет.
- Не понимаю, о чем ты?
- О том, что ты найдешь себе другую работу.
- На это ты не рассчитывай. Чтобы зря не терять времени, подыщи лучше
себе другого отца для своего будущего ребенка...
- Ну что ж, за этим дело не станет! - вызывающе произнесла Маргарита.
Но этой репликой она не добилась желанного эффекта. Тогда она пускает
в ход другой аргумент:
- Если я тебе не дорога...
- Ты прекрасно знаешь, что ты мне дорога. Но я дорожу и своей
профессией.
- Вот именно. Можно подумать, что других профессий не существует! С
твоим знанием языков, с твоими связями ты давно бы мог найти место
поспокойней - например, в дипломатии или в торговле...
- Как Тодоров.
- Хотя бы. Чем его работа хуже твоей?
- Я этого не говорил.
- Знаю, что ты хочешь сказать. Ну уж если я захочу уйти к Тодорову,
то у тебя не спрошусь. И если в один прекрасный день это случится, то
знай, виноват в этом только ты...
- Каждый человек сам отвечает за свои поступки. Я - за свои, ты - за
свои. Не понимаю, какая тебе надобность говорить, на кого падет вина. А
что касается профессии, то мой выбор окончательный. В отношении же
замужества - тебе решать.
- Вот это я и хотела услышать, - сухо сказала Маргарита. - Пойдем,
если не возражаешь.
Я проводил ее до дому, и это было последнее наше свидание. Маргарита
очень скоро сделала свой выбор и ушла к Тодорову.
По аллее ко мне приближаются два маленьких существа - девочка и
собачонка. Впереди бежит девочка с надкусанной булочкой в руке, следом за
нею - собачонка. Время от времени девочка останавливается, подносит к
морде собачонки булочку, чтобы подразнить ее, и бежит дальше. Собачонку,
как видно, не волнует булочка: она гонится за девочкой, потому что ей
хочется поиграть. Два маленьких существа останавливаются у моей скамейки.
Девочка залезает на скамейку и кладет рядом с собой булочку, чтобы тут же
ее схватить, если к ней потянется собачонка. Но, животное, понюхав
булочку, отводит морду в сторону и навостряет уши: за кустарниками
раздается женский голос: "Эвелина! Эвелина!"
Ребенок что-то кричит в ответ и бежит обратно, преследуемый
собачонкой. Оглядевшись, словно вор, я беру надкусанную булочку и иду в
другую сторону. Булочка для меня - настоящая роскошь, однако ею сыт не
будешь. И все же благодаря булочке суббота прошла значительно легче, чем
воскресенье.
Весь воскресный день, терзаемый голодом, я брожу по окрестностям
города. Вначале держусь подальше от шоссе, довольствуюсь полевыми тропами,
потом, не устояв перед искушением, начинаю обследовать придорожные рвы в
надежде на то, что мне попадутся какие-нибудь остатки пищи, выброшенные из
проходящих автомобилей. Но, по-видимому, люди в этой стране либо не едят
во время движения, либо съедают все дочиста, потому что я нашел лишь
несколько бутылок из-под пива.
Когда этот бесконечный день все же подходит к концу и спускается
густой сумрак, я направляюсь к заранее облюбованной ферме, обхожу ее и
пролезаю сквозь ограду из колючей проволоки в фруктовый сад. Яблоки на
невысокой яблоне крупные и тяжелые, я сую их за пазуху, вздрагивая от
холодного прикосновения плодов. Пазуха сильно отяжелела, но я торопливо
рву плоды. Из темноты доносится собачий лай. Возможно, собака лает не на
меня, однако я не намерен проверять, на кого она лает, и снова пролезаю
сквозь колючую проволоку, прикрывая одной рукой вырез комбинезона, чтобы
не высыпались драгоценные плоды.
Не успев очутиться на поле, я пробую яблоки и убеждаюсь, что они
ужасно кислые и твердые, как дерево. Но пусть они будут во сто раз кислее,
это все же пища, это можно есть, и я грызу яблоки всю дорогу, а потом и в
бараке, словом, до тех пор, пока не начинаю чувствовать тяжесть в желудке.
Мне кажется, что я переел, но тем не менее насыщения не испытываю. "Все же
обманул голод", - успокаиваю себя и в ту же минуту чувствую, как мой
пищевод заполняет ужасная кислота, меня тошнит, и я выбегаю из барака.
Первую половину ночи я борюсь с отвратительным чувством тошноты, а
вторая половина проходит в борьбе с пробудившимся снова чувством голода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78