Возможно, кое-кто стал бы меня осуждать: если бы он, вместо того
чтобы упрямиться, сделал вид, что соглашается на предательство, то это на
какое-то время освободило бы его от опеки, дало бы ему возможность
закончить выполнение задания и убраться восвояси. Опасная иллюзия, как
говорит мой дорогой Уильям. Бывают предложения, которые нельзя принимать
даже для видимости - и не только из моральных, но и из практических
соображений. Стоит только сказать "да", как тебя тут же приберут к рукам.
Конечно, они могли это сделать и не дожидаясь моего "да". Притом
значительно раньше, как только я вышел из поезда. Такое случалось, это нам
хорошо известно, но нам хорошо известно также и то, что организаторы
подобных похищений всегда остаются с носом.
Сеймур, очевидно, не из тех, которые набрасывают тебе на лицо платок,
смоченный усыпляющим средством, и увозят на машине, камуфлированной под
такси. То ли я ему нужен как постоянный кадр, то ли как случайная жертва,
сказать трудно, но при всех обстоятельствах он хочет договориться со мной
"полюбовно", он добивается того, чтобы я перешел на их сторону
сознательно, пусть после долгих колебаний, но сознательно.
Было бы, однако, смешно строить иллюзии, что, делая ставку на мое
добровольное согласие, он предоставляет мне какую-то свободу выбора.
Свобода выбора в данном случае лишь кажущаяся. Все дальнейшие ходы
наверняка так запрограммированы, чтобы у меня не было никакого другого
выхода, кроме того, на который рассчитывает Сеймур. И если этот человек
по-прежнему спокоен, либерален и даже великодушен по отношению ко мне, то
это лишний раз говорит о его полной уверенности, что все выходы надежно
закрыты, кроме того единственного, к которому меня неизбежно толкают
обстоятельства, и это, в сущности, не выход, а вход. В западню.
Да, игра действительно предельно ясная, ее правила тоже мне в
достаточной мере понятны, и, хотя я то и дело подбадриваю себя, что пока
ничего особенного не случилось, меня беспокоит неприятное предчувствие,
что я всего в двух-трех шагах от этой западни, а где она и что собой
представляет, я еще толком не знаю. Но оставшиеся два-три шага надо как-то
использовать. Отсрочка слишком короткая: начинается в воскресенье под
вечер, когда я ухожу от Сеймура, и кончается ночью вынужденным рандеву с
Грейс, о котором она шепнула, провожая меня. За мной пока не следят, и в
этот ничтожный отрезок времени надо сделать все необходимое.
Я прихожу в знакомое кафе-кондитерскую, устраиваюсь у шаткого столика
и заказываю чашечку кофе. Хозяйка, видимо, узнает меня, и это позволяет
мне спросить у нее:
- Надеюсь, конфеты отнесли?
- Отнесли и обратно принесли, - сокрушается женщина, орудуя у
кофеварки.
- Как так?
- Ваш друг по тому адресу не проживает.
И, обернувшись к двери, ведущей во внутреннее помещение, хозяйка
громко спрашивает:
- Эрик, куда ты девал конфеты?
В дверях показывается все тот же курьер-практикант с энергично
вздернутым носом, но его былой самоуверенности явно поубавилось. Он кладет
мне на столик красиво упакованную коробку и глядит на меня с горестным
видом.
- Никто не знает такого человека, господин...
- А у портье вы спросили?
- Портье не было на месте, но я обошел все этажи. Никто не знает
такого человека...
- Звонили во все квартиры?
- Во все. На каждом этаже. Только в одной квартире на шестом этаже
мне никто не ответил.
- В какой именно?
- В той, что с правой стороны.
- Жалко. А у тебя когда день рождения?
- Через два месяца.
- Только вот тебе подарок за два месяца вперед.
Паренек смотрит на меня, как бы желая убедиться, что я не шучу, потом
смущенно бормочет слова благодарности и уносит коробку.
- Очень мило с вашей стороны, господин, - подает голос из-за стойки
весело улыбающаяся хозяйка, вероятно очень опасавшаяся, что я могу
потребовать деньги обратно. Она приносит мне кофе и во внезапном приступе
откровенности доверительно сообщает: - Сказать по правде, я против того,
чтобы чересчур баловать детей.
- И правильно, - отвечаю я, доставая монету.
- Оставьте, ради бога! Пусть кофе будет за счет заведения.
- Ладно! - киваю в знак согласия. - Но я тоже не привык, чтобы меня
так баловали.
Скоро восемь часов вечера, но над городом все еще витает сумрак. На
шестом этаже справа... Два окна, относящиеся к этой квартире, не освещены.
Войдя в парадную дверь, прохожу по коридору во внутренний двор. И с этой
стороны в окнах шестого этажа темно. Вернувшись в коридор, поднимаюсь на
лифте вверх.
На дверях квартиры никакой таблички нет. Дверь заперта на секретный
замок новейшего образца. Прежде чем заняться замком, давлю на кнопку
звонка с грубой настойчивостью полицейских и пожарников. Никакого ответа.
Замок, как я уже сказал, секретный, наиновейшего образца, но это не
имеет значения. В моем кармане есть несколько ключей типа "сезам,
откройся!", способных справиться с любым замком.
Операция длится не более минуты и осуществляется почти бесшумно.
Вступаю в темную прихожую и, тщательно закрыв за собой входную дверь,
открываю следующую. Сквозь два окна льется сумеречный свет, при котором
много не увидишь. Достаю карманный фонарик и начинаю бегло осматривать
комнаты, стараясь не поднимать луч фонарика до уровня окна.
Кроме прихожей - гостиная, спальня, кухня, ванная. Стиль мебели меня
не интересует. Орнаменты обоев тоже. Во всяком случае, обстановка никак не
может тягаться с той, что когда-то я видел в софийских апартаментах.
Остается только выяснить, тот ли тут хозяин. Однако здешний обитатель
какой-то странный тип - единственно, что его как-то характеризует, это два
почти новых костюма в платяном шкафу и куча грязного белья в ванной. В
карманах костюмов пусто. Пуст и чемодан, засунутый под кровать. Впрочем,
не совсем пуст: дно чемодана застлано старым номером софийской газеты
"Вечерни новини".
В Софии на валяющуюся в чемодане газету, да еще старую, никто бы не
стал обращать внимания. Но Софию и Копенгаген разделяет большое
расстояние. При виде этого измятого и не очень чистого клочка бумаги мной
овладевает такое чувство, словно какой-то невидимый добряк освобождает от
гипса мою грудь, долго томившуюся в нем. Я глубоко вдыхаю спертый воздух
комнаты и опускаюсь в кресло.
Светящиеся стрелки часов показывают точно восемь тридцать, когда до
моего слуха доносится тихое щелканье замка во входной двери. Открывается и
закрывается дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78