Вот такой порядок был установлен в Посконии, а менять порядки никто не любит: вдруг станет еще хуже? Да ведь боляр с хворянами и настоящие болезни с хворобами не обходили, и на погост их носили, как всяких прочих.
К тому времени, как появиться бонжурским гостям на посконской земле, всем уже все стало ясно: боляре и хворяне делали вид, что страдают за народ, а народ делал вид, что верит в это.
Таков был неписаный общественный договор.
На счастье Посконии, в течение долгих лет никто не посягал на беспредельные ее пределы: степные орды откочевали пытать счастья в Чайной Стране и, как водится, застряли там надолго, перенимая нравы и обычаи побежденных, а державы Заката терзали друг дружку в малых и больших войнах.
В сборниках самых старинных карт, чертежей земных сразу за Уклониной помещалось пустое место — никаких тебе гор и лесов, рек и озер. Вместо них обычно красовалась надпись:
ЗДЕСЬ МОГУТ ВОДИТЬСЯ ЛЮДИ. А МОГУТ И НЕ ВОДИТЬСЯ.
… — Да-а, — сказал горбун, выслушав рассказ сына шорника. — Чудна и удивительна посконская держава! Я, например, другой такой страны не знаю. А ты, Стремглав Обухсон, любишь ли свою землю?
— Люблю: иной-то ведь не видал! — признался Стремглав и потупился.
Но чем дальше они ехали, тем более мучили его стыд и обида за все, что попадалось на пути: за плохие дороги, за покосившиеся избы, за скудную пищу, за жадных и трусливых боляр, за коварных хворян, за продажных дружинников и дозорных, за похабные песни, за пьяные речи. Как назло, ничего хорошего по дороге не встречалось, словно попряталось оно, это хорошее, в болота зыбучие от греха подальше… А ведь, кажется, было же, было!
«Почему я стыжусь-то? — думал сын шорника. — Ведь я здесь ни за что не отвечаю!» А на последнем в Посконии ночлеге окрестные мужики проводили их печальной песней:
Меж снегов и болот затерялася
Непутевая наша страна.
А вчера еще спьяну казалося -
Велика и обильна она!
Но когда поутру мы проснулися,
Истребили остатний рассол,
Огляделися и ужаснулися -
Что за изверг сюда нас завел?
Наши реки — отнюдь не молочные,
Берега их — отнюдь не кисель.
Ветры веют тут злые, восточные,
Так не лучше ль податься отсель?
Но куда бы мы ни устремилися,
Получаем суровый отказ:
"Земли эти давно населилися,
Тут хватает народу без вас!"
Эх, сердечный!
Не сладить с соседями!
Оглядимся: кругом-то враги!
Значит, будем брататься с медведями,
Волк-товарищ, а ну,помоги!
Но и звери от нас отшатнулися,
Не желают нам шкуры сдавать.
Эх, зачем поутру мы проснулися?
Лучше было б совсем не вставать!
На высоких горах ли, в долине ли
Невеселое наше житье!
За основу мы жизнь эту приняли.
Скоро в целом уж примем ее…
Конец у песни был, впрочем, неожиданный:
Но сурово насупим мы бровушки,
Если враг нас захочет сломать,
Из него мы повыпустим кровушки
И весьма огорчим его мать!
ГЛАВА 7,
которую автор вполне мог бы развернуть по размера полноценной скандинавской саги, но пожалел читателя
Как-то на привале Стремглав спросил у Ирони:
— Слушай, отчего это все время я развожу костер? Ты что, особенный? Так не по-товарищески! А еще я вижу, ты всегда садишься спиной к пламени: в лесу ли, в избе ли. Я слыхал, что у варягов разные зароки бывают: не пить молока, не ездить верхом в такой-то день, не мыться, пока дятел не простучит. У тебя тоже такой зарок?
Ироня ответил не сразу, долго думал, после вздохнул.
— Сперва боялся я, что выдадут меня люди ярла Пистона, а теперь понимаю: не выдали бы. Да и ушли мы дальше… или далеко? Ты учи меня посконскому, учи, а то я его очень задумал…
— Забыл, — подсказал Стремглав.
— Забыл! — обрадовался горбун. — Правильно, забыл!
— Забыть можно лишь то, что раньше знал, сказал Стремглав.
— Я знал, — вздохнул Ироня. — Я не варяг и никогда им не был.
— Кто же ты? Морквин или индулиец?
— Я — как ты. Поскончик, посконец…
— Посконич! — обрадовался Стремглав. — Так вот ты кто! Ну и зря молчал! Разве этого нужно стыдиться?
— Рабу всего нужно стыдиться, потому что он не свободный человек…
— Так ты, выходит, раб? — удивился сын шорника.
— А тогда бы ты мной гнусился? — спросил горбун.
— Гнушался, — поправил Стремглав. — Да никогда. Мы же товарищи. … Детства своего Ироня почти не помнил. Вспоминалась ему изба — высокая, в два яруса, с крытыми дворовыми пристройками. Вспоминалась мать — она была всех красивее. А отец был сильнее всех других рыбаков. Он один мог выкатить ладью на берег.
Потом пришли варяги. Не морем, откуда их всегда ждали, — из леса. Когда все мужчины были на промысле.
Дом сожгли. Стариков и старух зарубили. Всех остальных увели с собой в лес. Долго шли, пока не вышли к варяжским ладьям. Там Ироню разлучили с мамой. Мама плакала.
Потом долго плыли и чуть не утонули в шторм. Вторая ладья утонула. На ней была мама.
Хозяина Ирони звали Фальстарт Торопливые Ноги. Он был рыжий и пузатый. Дом у него был еще больше отцовского, потому что у Фальстарта было много сыновей и дочерей, братьев и сестер, слуг и рабов. Все жили в одном доме, и потому в нем было трудно дышать.
Сначала Ироня рос как все дети. Хозяин не отличал его от своих сыновей. Они играли вместе…
Варяжский мяч для игры очень тяжелый. Он сделан из тюленьей шкуры и набит песком. Поэтому играть им следует осторожно.
Однажды старший сын Фальстарта, которого звали Бренд Торговая Марка, нарочно изо всех сил метнул мяч прямо в грудь маленькому Ироне. Ироня упал и ударился спиной о камень так, что перестал себя понимать. Сыновья хозяина захохотали и ушли. Ироня лежал на камнях до ночи.
Подобрал его старый раб, тоже когда-то вывезенный из Посконии. Раба все звали не по имени, а просто Костлявый.
Ироня знал: когда кто-нибудь в доме заболеет, к нему зовут старую Гунду, укрывают мехами и поят настоями. И очень удивился, что с ним не поступили так же.
Костлявый объяснил ему, что лечат лишь свободных людей, ярлов и конунгов, а раб должен выживать сам.
Ироня выжил, но спереди и сзади у него выросли горбы, а голова втянулась в плечи.
Над ним стали смеяться, потому что у варягов считается очень смешным, когда у человека два горба.
Когда Ироня выжил, он стал исполнять всякую работу наравне с другими, потому что раб, даже со смешными горбами, все равно остается рабом.
Когда к Фальстарту приезжали гости, всегда устраивался пир. Тогда Ироню освобождали от работы и велели плясать перед гостями, потому что у варягов считается очень смешным, когда у человека два горба.
Когда танцы всем надоели, его даже научили обращаться с мечом — ведь когда на мечах дерется горбатый с нормальным человеком, это же очень смешно у варягов.
Потом Ироню стали брать с собой в море в другие земли, в том числе и в Посконию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78