В день штурма мы сделаем все, чтобы она не пострадала.
— Могу я узнать, в чем заключается этот план? — сказал Стремглав. Только это он и мог сказать, поскольку ничего другого ему в голову не приходило.
— Теперь — да, — сказал король. — Потому что штурм начнется завтра на рассвете. Алатиэль выйдет на крепостную стену в самом ярком платье, какое только можно купить в роскошных лавках Чизбурга. Это и будет сигналом.
— Вздор! — гневно сказал Стремглав. — Кто же пустит женщину на крепостную стену?
— Некому будет задержать ее, доблестный Ларусс. Она решила воспользоваться изобретением мэтра Примордиаля. Алатиэль въехала в город под видом простой маркитантки, только среди ее товаров есть бочонок, набитый дормир-корнем. Она разведала, где находится источник воды, питающий город. Все горожане уснут крепким сном — от ученейшего Примордиаля до последнего нищего. Впрочем, нищих там нет, насколько мне известно. Я знаю, что выглядит все это не слишком рыцарственно, да ведь другого выхода нет, понимаете, отважный Ларусс?
— Я из мужиков, ваше величество, — сказал Стремглав. — Чего уж не понять…
И добавил на посконском:
— Шли бы вы все к медведю на ухо…
ГЛАВА 14,
в которой предвещенное несчастье разворачивается во всей своей красе
Говорят, что город Чизбург стоял на своем месте всегда. Никто не помнит, да и не может помнить, кто и когда его основал. Ясно только, что стены его были воздвигнуты еще в Темные Века, когда уцелевшим людям было не до строительства. Остались только легенды, они же враки.
Стены Чизбурга были сложены из того же камня, из которого состоял положенный в основание города утес, — угольно-черного, с лиловыми прожилками. Неведомые строители — должно быть, великаны — вырубали плиты со стороны моря, одновременно сделав город неприступным и с воды. Для входа дружественных судов высекли проход, и получилась бухта, окруженная отвесными стенами и запираемая цепями.
Легенды гласили, что каменные плиты, и без того достаточно тяжелые, скреплены между собой раствором на птичьих яйцах. Когда-то на скале был птичий базар, но строители напрочь его разорили.
Бедные гагары навсегда улетели из этих мест, но, если приложить ухо к черному камню укреплений, можно, говорят, услышать их отчаянные крики.
Поскольку неведомые великаны делали свою работу в Темные Века, то и громоздить плиты пришлось им вслепую, на ощупь, и стены вышли с наружным наклоном. А может, они нарочно так сделали, правильно понадеявшись на крепость раствора. Взобраться на такие стены было невозможно. То есть находились ловкачи из самих же горожан, но совершали они свои восхождения только по большим праздникам, чтобы показать молодечество, ползли по отвесному камню, как жуки, без веревок и клиньев.
Но ведь целую армию такому не обучишь.
Никому не удавалось взять Чизбург штурмом. С позором отступали из-под его стен даже император Эбистоса Кавтирант Багрянорожий, даже немчурийский маршал фон Тринкенберг, даже уклонинский гетман Полусядько, даже стрижанский адмирал Бульбультон (тот, правда, с позором не отступил, но отплыл), даже сарацинский султан Салоеддин.
Иногда кому-нибудь из окрестных владетелей случалось, действуя переговорами и подкупом, стать номинальным хозяином Чизбурга, чизбургграфом, но только до той поры, покуда горожан устраивало его правление.
Тех же, кто зарывался — ущемлял права жителей, вводил нелепые законы или неподъемные налоги, — торжественно выносили из города на пинках. Для этого самые богатые купцы и самые искусные ремесленники города выстраивались в два ряда, и незадачливый чизбургграф пролетал к воротам сквозь этот пинающий строй, ни разу не коснувшись земли.
Чтобы не утратить этого бесценного навыка, в дни городских праздников пинатели упражнялись, выкидывая за ворота здоровый дубовый чурбан, увенчанный чизбургграфской короной: прошлым владыкам в память, нынешним в острастку.
Умные чизбургграфы, случалось, правили до глубокой старости.
А последние лет сто горожане решили жить вовсе без благородного покровителя, предоставив его военные обязанности избираемому коменданту. Так и жили потихоньку, наживаясь на чужих войнах, пока не появился перед воротами знаменитый мэтр Примордиаль.
Ворота Чизбурга немедленно распахнулись, поскольку имя Примордиаля гремело по всей Агенориде. Заполучить великого ученого к своему двору в качестве военного механика стремились многие короли и вельможи, но мудрец был капризен и непредсказуем, да притом и злопамятен — или, вернее сказать, склонен к справедливости.
Горожане же Чизбурга предложили мэтру Примордиалю стать не изобретателем при городской ратуше, а полноценным чизбургграфом, без всяких пинков в случае чего. В связи с этим устав города пришлось изменить.
На изменениях в уставе настоял спутник Примордиаля, мэтр Кренотен. Сам же он как-то нечувствительно заделался комендантом.
Славный Примордиаль, как все мудрецы, в политике не разбирался, доверив все докучные для ученого ума дела верному Кренотену… … В эту ночь бонжурская армия спала, не ведая о грядущем штурме для вящей секретности и неожиданности.
Не спали только предводители.
Горбун Ироня повел Стремглава показывать изготовленную под его, Ирони, руководством таратуту.
Таран, вытесанный из цельного дубового ствола (то-то Стремглаву по возвращении все казалось, что в окружающей природе чего-то не хватает, — ан, оказывается, не пожалели для военного дела даже тысячелетнего, сразу после Темных Веков возросшего дерева, одиноко возвышавшегося на речном берегу и почитавшегося местными за священное Мировое Древо), висел на толстых цепях, соединявших его с крепкой, дубовой же, треугольной рамой.
— Вот я и придумал укрепить раму на колесах! — хвалился Ироня. — Прикатим, шибанем черепом Акилы Пробивного — и дорога открыта. Ведь других-то способов нет!
— Как же ты за Алатиэлью недоглядел? — в который раз попрекнул его Стремглав.
— За ней доглядишь! — оправдался Ироня. — Ее наши прекрасные бабы из зависти к твоей любви травили-травили, даже мамаша Мандраж девушку пожалела. Как ее только эти бабы не честили, не позорили, как будто сами — взаправдашние маркизы с герцогинями. Вот она и не выдержала, решила их на место поставить. Да ты не печалься, она девка настырная, все у нее получится, и укроется она в надежном месте, подальше от случайной стрелы, да и никто из наших ее не тронет — тебя побоятся…
— Позор, — сказал Стремглав. — Сотни рыцарей, тысячи пехотинцев — а в логово врага девчонку послали. Что же, наемных шпионов недостало?
— Наемным веры нет, — сказал Ироня, — нам сейчас рисковать нельзя. Сорвется приступ — вот когда истинный позор-то настанет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Могу я узнать, в чем заключается этот план? — сказал Стремглав. Только это он и мог сказать, поскольку ничего другого ему в голову не приходило.
— Теперь — да, — сказал король. — Потому что штурм начнется завтра на рассвете. Алатиэль выйдет на крепостную стену в самом ярком платье, какое только можно купить в роскошных лавках Чизбурга. Это и будет сигналом.
— Вздор! — гневно сказал Стремглав. — Кто же пустит женщину на крепостную стену?
— Некому будет задержать ее, доблестный Ларусс. Она решила воспользоваться изобретением мэтра Примордиаля. Алатиэль въехала в город под видом простой маркитантки, только среди ее товаров есть бочонок, набитый дормир-корнем. Она разведала, где находится источник воды, питающий город. Все горожане уснут крепким сном — от ученейшего Примордиаля до последнего нищего. Впрочем, нищих там нет, насколько мне известно. Я знаю, что выглядит все это не слишком рыцарственно, да ведь другого выхода нет, понимаете, отважный Ларусс?
— Я из мужиков, ваше величество, — сказал Стремглав. — Чего уж не понять…
И добавил на посконском:
— Шли бы вы все к медведю на ухо…
ГЛАВА 14,
в которой предвещенное несчастье разворачивается во всей своей красе
Говорят, что город Чизбург стоял на своем месте всегда. Никто не помнит, да и не может помнить, кто и когда его основал. Ясно только, что стены его были воздвигнуты еще в Темные Века, когда уцелевшим людям было не до строительства. Остались только легенды, они же враки.
Стены Чизбурга были сложены из того же камня, из которого состоял положенный в основание города утес, — угольно-черного, с лиловыми прожилками. Неведомые строители — должно быть, великаны — вырубали плиты со стороны моря, одновременно сделав город неприступным и с воды. Для входа дружественных судов высекли проход, и получилась бухта, окруженная отвесными стенами и запираемая цепями.
Легенды гласили, что каменные плиты, и без того достаточно тяжелые, скреплены между собой раствором на птичьих яйцах. Когда-то на скале был птичий базар, но строители напрочь его разорили.
Бедные гагары навсегда улетели из этих мест, но, если приложить ухо к черному камню укреплений, можно, говорят, услышать их отчаянные крики.
Поскольку неведомые великаны делали свою работу в Темные Века, то и громоздить плиты пришлось им вслепую, на ощупь, и стены вышли с наружным наклоном. А может, они нарочно так сделали, правильно понадеявшись на крепость раствора. Взобраться на такие стены было невозможно. То есть находились ловкачи из самих же горожан, но совершали они свои восхождения только по большим праздникам, чтобы показать молодечество, ползли по отвесному камню, как жуки, без веревок и клиньев.
Но ведь целую армию такому не обучишь.
Никому не удавалось взять Чизбург штурмом. С позором отступали из-под его стен даже император Эбистоса Кавтирант Багрянорожий, даже немчурийский маршал фон Тринкенберг, даже уклонинский гетман Полусядько, даже стрижанский адмирал Бульбультон (тот, правда, с позором не отступил, но отплыл), даже сарацинский султан Салоеддин.
Иногда кому-нибудь из окрестных владетелей случалось, действуя переговорами и подкупом, стать номинальным хозяином Чизбурга, чизбургграфом, но только до той поры, покуда горожан устраивало его правление.
Тех же, кто зарывался — ущемлял права жителей, вводил нелепые законы или неподъемные налоги, — торжественно выносили из города на пинках. Для этого самые богатые купцы и самые искусные ремесленники города выстраивались в два ряда, и незадачливый чизбургграф пролетал к воротам сквозь этот пинающий строй, ни разу не коснувшись земли.
Чтобы не утратить этого бесценного навыка, в дни городских праздников пинатели упражнялись, выкидывая за ворота здоровый дубовый чурбан, увенчанный чизбургграфской короной: прошлым владыкам в память, нынешним в острастку.
Умные чизбургграфы, случалось, правили до глубокой старости.
А последние лет сто горожане решили жить вовсе без благородного покровителя, предоставив его военные обязанности избираемому коменданту. Так и жили потихоньку, наживаясь на чужих войнах, пока не появился перед воротами знаменитый мэтр Примордиаль.
Ворота Чизбурга немедленно распахнулись, поскольку имя Примордиаля гремело по всей Агенориде. Заполучить великого ученого к своему двору в качестве военного механика стремились многие короли и вельможи, но мудрец был капризен и непредсказуем, да притом и злопамятен — или, вернее сказать, склонен к справедливости.
Горожане же Чизбурга предложили мэтру Примордиалю стать не изобретателем при городской ратуше, а полноценным чизбургграфом, без всяких пинков в случае чего. В связи с этим устав города пришлось изменить.
На изменениях в уставе настоял спутник Примордиаля, мэтр Кренотен. Сам же он как-то нечувствительно заделался комендантом.
Славный Примордиаль, как все мудрецы, в политике не разбирался, доверив все докучные для ученого ума дела верному Кренотену… … В эту ночь бонжурская армия спала, не ведая о грядущем штурме для вящей секретности и неожиданности.
Не спали только предводители.
Горбун Ироня повел Стремглава показывать изготовленную под его, Ирони, руководством таратуту.
Таран, вытесанный из цельного дубового ствола (то-то Стремглаву по возвращении все казалось, что в окружающей природе чего-то не хватает, — ан, оказывается, не пожалели для военного дела даже тысячелетнего, сразу после Темных Веков возросшего дерева, одиноко возвышавшегося на речном берегу и почитавшегося местными за священное Мировое Древо), висел на толстых цепях, соединявших его с крепкой, дубовой же, треугольной рамой.
— Вот я и придумал укрепить раму на колесах! — хвалился Ироня. — Прикатим, шибанем черепом Акилы Пробивного — и дорога открыта. Ведь других-то способов нет!
— Как же ты за Алатиэлью недоглядел? — в который раз попрекнул его Стремглав.
— За ней доглядишь! — оправдался Ироня. — Ее наши прекрасные бабы из зависти к твоей любви травили-травили, даже мамаша Мандраж девушку пожалела. Как ее только эти бабы не честили, не позорили, как будто сами — взаправдашние маркизы с герцогинями. Вот она и не выдержала, решила их на место поставить. Да ты не печалься, она девка настырная, все у нее получится, и укроется она в надежном месте, подальше от случайной стрелы, да и никто из наших ее не тронет — тебя побоятся…
— Позор, — сказал Стремглав. — Сотни рыцарей, тысячи пехотинцев — а в логово врага девчонку послали. Что же, наемных шпионов недостало?
— Наемным веры нет, — сказал Ироня, — нам сейчас рисковать нельзя. Сорвется приступ — вот когда истинный позор-то настанет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78