— Я двумастный, — сказал он. — Благодарю вас, юные герои. Без вас мой скорбный путь имел бы бесславное завершение…
— Чего ж ты сидел, словно куль с дерьмом? — спросил грубый Терентий. Бонжурским он владел хуже Тихона, но уж слово-то merde как-нибудь знал.
— Разве вы не видите, что я убил по крайней мере троих? — возмутился всадник.
— Это конь твой! Он похрабрее тебя! — не унимался Тихон.
— Так я сам и есть конь!
Только тут братья сообразили, что говорит действительно вороной (белый?) жеребец.
— А что с твоим хозяином? Он заболел или напился пьян? — спросил Терентий.
Белый (вороной?) жеребец с достоинством ответил:
— Всадник, увы, существует лишь для отвода глаз — чтобы у простолюдинов не возникло желания захомутать меня на полевые работы. Такие попытки неоднократно имели место…
— Простите, достойнейший… — Тихон запнулся.
— Дон Кабальо, — представился конь. — Таков мой боевой псевдоним — и, боюсь, подлинного имени мне уже не суждено носить… А эти славные доспехи некогда принадлежали мне. Когда случается встретить мне рыцаря, то он, как правило, вступает в разговор, надеясь обрести во мне либо союзника, либо соперника. Тогда я предлагаю ему кончиком копья поднять мне забрало. Убедившись, что в шлеме пусто, эти бедняги спешат ускакать куда-нибудь подальше. Вероятно, они полагают, что повстречали пресловутого Всадника Без Головы, легенды о котором ходят в любом народе. Я не стараюсь разубедить их. И здесь нет урона моей рыцарской чести — я ведь не оскверняю уста ложью. Еще раз хочу поблагодарить вас за помощь и предложить свои услуги — вижу, что вы утомлены… Куда вы направляетесь?
— В город Плезир, дон Кабальо, — поклонился Тихон. — Наш отец, достойнейший и непобедимый…
Терентий ткнул брата в бок так, что сам охнул.
— Да, батя наш, покойный купец Таскай, в кулачном бою был непобедимый, — сказал он. — Меня зовут Парфений, а брата — Леон.
— Купец? — удивился конь. — Никогда бы не подумал. Вы производите впечатление отпрысков знатного рода. Впрочем, я лишен сословных предрассудков и охотно взял бы вас в оруженосцы… Да доспехи мои давно никто не чистил…
— Нашел холуев… — начал было Терентий, но на этот раз Тихон сунул братцу в бок кулаком и тоже охнул.
— С великой радостью, — сказал он. — Но мы направляемся в Плезир для того, чтобы поступить в старейшую Академию Агенориды.
— В Плезир, — разочарованно сказал конь. — В холодный, рациональный Плезир… На земле Бонжурии перевелись настоящие маги, а эта их наука бессильна мне помочь. Но я с удовольствием отвезу вас туда — обычно я обхожу города стороной во избежание ненужных расспросов. Да и найдется в конце концов какой-нибудь смельчак, снимет с меня эту железную скорлупу, сам сядет в седло и поедет искать подвигов. А я не вижу причины, чтобы одному благородному дону возить другого на горбе! Вы же, отважные Леон и Парфений, будете считаться как бы моими хозяевами, и тогда недоразумений не возникнет.
— Как же ты нас двоих повезешь? Тяжело! — сказал Терентий.
— О, я гораздо сильней, выносливей и долговечней обычной лошади, — сказал дон Кабальо. — Лишь поэтому и таскаю до сих пор копыта по белу свету.
— А почему вы, благородный дон, с одной стороны белый, а с другой — вороной? — спросил Тихон и снова поклонился.
— У вас, мой юный друг, отменные манеры! — похвалил конь. — Что же касается моей масти… Знаете что, дон Парфений и дон Леон, залезайте-ка мне на спину. Оба, оба, не бойтесь. Это для меня не позор, а оказание дружеской услуги. Надо поскорее покинуть сию мрачную сельву, покуда все здешние волки не объединились против нас. А по дороге я расскажу вам свою печальную повесть…
ГЛАВА 20,

в которой дон Кабальо не только рассказывает печальную повесть, но и поет не менее печальную песню
… При рождении нарекли меня Раймундо, и был я единственным наследником одной весьма знатной семьи в славном столичном городе Кособуокко. Родители мои, дон Сенильо и донна Бабуссия, были уже в летах, поэтому рождение мое сочли настоящим чудом и баловали меня, как ни одного ребенка в Неспании. К моим услугам были лучшие лакомства, редчайшие игрушки и мудрейшие наставники.
Увы, наставления их не пошли мне впрок! Выросши до совершенных лет, я начал делить свой досуг между занятиями алхимией, игрой в кости, выпивкой и волокитством. Я сорил золотом, надеясь впоследствии совершить Великое Делание и обрести этот металл в неограниченных количествах.
Едва ли не каждый вечер приходилось мне участвовать в поединках из-за прекрасных глаз, едва ли не каждую ночь проводил я под балконом очередной неприступной сеньориты, а то и замужней дамы, распевая любовные песни собственного сочинения в сопровождении нанятых музыкантов. В девяти случаях из десяти наградой мне была сброшенная веревочная лестница… («Правильный мужик, — заметил Терентий на родном языке. — Знает в жизни толк. Вот только петь-то зачем?») … Иногда же и это живейшее из наших наслаждений мне надоедало, я удалялся на несколько недель в свою лабораторию, оснащенную по последнему слову алхимии. Там, склонившись над атанором, пытался я постичь связь элементов между собою, разделить неделимое и соединить несоединимое, там штудировал древние сарацинские рукописи, разгадывая туманные символы и улавливая самую суть тончайших иносказаний. Мне даже удалось повторить опыт великого Ал-Каши Бухани, после чего я три дня пролежал в беспамятстве и целую неделю мучился головной болью… («Вот дурак, — сказал Терентий. — Надо было опохмелиться — это у нас каждый мужик знает».) … Но и это благороднейшее занятие вскоре начинало меня тяготить, и тогда я устремлялся в таверны, где в компании таких же молодых повес тратил отцовские деньги на дорогие яства и вина, не гнушаясь при этом ласками девиц из низшего сословия… («Опять правильно, — одобрил Терентий. — Кто же на сословие смотрит? Поперек еще ни у одной не было. Надеюсь, что ему при этом хоть песен петь не приходилось…») … И надо же было тому случиться, что на празднике в Майский день судьба моя переменилась.
Как обычно, горожане, разделившись по сословиям и степеням знатности, прогуливались под королевским балконом. Первыми шли славнейшие из грандов, неся личные знамена и портреты членов королевской семьи. Потом следовали верхами благородные доны, овеянные боевой славой, — вместе с походными повозками и осадными орудиями. Купцы показывали и хвалили на ходу лучшие образцы своих товаров, ремесленники, разбившись по цехам, катили громадные бочки и великанские башмаки на колесах, дабы обозначить плоды своего труда.
Король Транспаранд и королева Догорелла стояли на балконе, окруженные верными министрами, и громко приветствовали своих подданных, а те отвечали им раскатистым боевым кличем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78