Там теперь сплошная Бонжурия, а я сомневаюсь, чтобы у вас остались какие-нибудь верительные грамоты…
— Да какие грамоты! — в сердцах воскликнула Изора. — Когда лесничий уводил меня в лес, неужели бы я догадалась взять с собой документы? Я-то думала, он меня с благородными намерениями уводит, а он меня там, в чаще, просто-напросто бросил! И кто я теперь? Смазливая пейзанка?
— О нет! — пламенно вскричал Тихон. — Вы будете, непременно будете королевой!
— Бедный мальчик, — улыбнулась принцесса сквозь слезы. — Все вы горазды обещать нам королевские троны… А все-таки жаль, что старая стерва подохла. Уж я бы заставила ее поплясать на раскаленном железном листе!
Тут даже Терентия передернуло.
— Таковы были жестокие нравы того времени! — назидательно пояснил дон Кабальо. — Но, синьорита, не можем же мы вас тут бросить! Вы отстали от жизни, вам необходимо постепенно приспосабливаться…
— Это вам, мужикам, нужно приспосабливаться, — пренебрежительно бросила Изора. — А женщина — всегда женщина!
И она мечтательно потянулась.
— Кажется, еще то сокровище нам досталось, — задумчиво молвил Терентий.
— Как верно сказал ты, брат! Сокровище! — воскликнул Тихон.
Между тем маленькие бородатые проходимцы прощались с прежней жизнью и готовились к новой: сворачивали убранство балагана, меняли детские костюмчики на суровое рабочее платье, доставали из сундуков заржавевшие обушки и шахтерские лампы, в которых давным-давно высохло масло.
— И куда же мы направляемся? — спросил, принцесса, словно все было уже решено.
— В Плезир, мадам! — галантно сказал Терентий.
— В Плезир? — скривилась Изора. — Чего я не видела в этой убогой бонжурской деревушке?
— О нет, прекрасная синьорита! — воскликнул дон Кабальо. — Нынче Плезир — блестящая столица Бонжурии. Там есть все, что необходимо женщине, — портнихи, куаферы, поэты, музыканты, неотразимые кавалеры и, конечно же, его величество Пистон Девятый, галантнейший из владык земных!
— А не врешь? — спросила принцесса.
Время ее, видно, и вправду было посуровей нынешнего. Да и говорящие кони тогда были, надо полагать, обычным явлением.
— Как можно! Я и сам туда направляюсь, сопровождая моих молодых друзей, которые хотят поступить в Академию…
— В Академию… Кушать хочу! — капризно воскликнула Изора.
Наскоро расцеловав прощенных ею рыдающих бородачей, Изора вприпрыжку покинула полуразобранный балаган. Братья и даже дон Кабальо едва за ней поспевали.
Дону Кабальо купили мешок овса и оставили во дворе ближайшего трактира, а сами пошли внутрь.
Все мужские взгляды уставились на Изору. Все, кроме одного. Он устремлен был на посконских принцев.
Обладатель взгляда, средних лет мужчина, высокий и стройный, проезжая границу, записался как посконский граф Пихто.
ГЛАВА 24,
в которой излагается (к счастью, в сильно сжатом виде) история Плезирской Академии
Не было в мире ни одного учебного заведения, хоть сколько-нибудь похожего на Плезирскую Академию.
Возникла она вроде бы не так уж и давно (в королевстве готовились отметить ее четырехсотлетие), а о том, как и почему она возникла, никаких достоверных сведений не сохранилось.
Некоторые говорят, что дело было так: с разных сторон в городишко Плезир, который и столицей-то еще не был, вошли два мудреца, Бабрий и Фесон. Самые грамотные могут возразить, что Бабрий и Фесон жили и работали гораздо раньше, еще до Темных веков, но теория Хомы Хроноложца не оставляет камня на камне от этих придирок.
«Не следует множить число исторических личностей сверх необходимого», — учит он. Так что предполагаемые некоторыми дерзецами фигуры мэтра Дискредитье и мэтра Пульманона можно смело отбросить. Проще ведь запомнить имена двух ученых, чем целой кучи или, как они любят сами себя называть, плеяды.
Так вот, встретившись прямо среди улицы, вышесказанные мудрецы, даже не поприветствовав друг друга, начали яростно обсуждать основной вопрос философии: кто кого сборет — слон или кит?
Философы спорили дотемна, а утром пораженные горожане увидели, что мудрецы и не уходили на покой. Так прошел еще один день и еще одна ночь.
Зеваки подходили и внимали хитро закрученным апориям, простым, но доходчивым зевгмам, примитивным аргументам, изящным тавтологиям, безумным гипотезам, просто тезам и антитезам и даже обыкновенным словесным оскорблениям.
На третий день какой-то сердобольный торговец (имени которого неблагодарная история не сохранила) соорудил над спорщиками небольшой навес, поскольку намечался дождь.
Именно в этот день к Бабрию и Фесону присоединился третий философ, Семулянд. Он бесстрашно ввел в ткань дискуссии так называемую «фигуру третьего лишнего», предложив отдать пальму первенства в воображаемой борьбе слона с китом — жирафу.
Спорщики мигом заключили временное перемирие и набросились на несчастного с кулаками, вследствие чего избитый мудрец угодил в больницу. Только тогда диспутанты опомнились, навестили пострадавшего от них же коллегу и над его постелью поклялись считать основной вопрос философии навеки неразрешимым.
Но проблема уже проникла глубоко в народное сознание. Плезирские дворяне и купцы разделились на две партии, поспорили на очень крупную сумму и снарядили проверочную экспедицию, в результате которой один пойманный слон был утоплен ударом китового хвоста, а один пойманный кит был растоптан удачливым слоном. Жирафа, к счастью для последнего, поймать не удалось.
Только тогда до невежд-эмпириков дошла вся глубина теоретической науки, и они, устыдившись, постановили все собранные деньги отдать на строительство Академии, чтобы никто больше не повторил их трагической ошибки. Всем было жалко погибших кита и слона, все дружно презирали жирафа-дезертира.
«Наука суть лабиринт проблем!» — сказал, умирая, избитый Семулянд. Поэтому Академию в Плезире и построили в виде лабиринта. В этом лабиринте не было ни обширных аудиторий, ни уютных кабинетов, ни мрачных лабораторий, ни подземных карцеров для наказания нерадивых.
Не было даже крыши. Предполагалось, что подлинная истина может родиться только так: встоячку и под открытым небом, как в случае Бабрия и Фесона.
Студент волен был гулять по этому лабиринту совершенно свободно, мог задержаться возле того или иного лектора, чтобы напитаться мудрости, и немедля перейти к следующему. Мог и вообще заблудиться в дебрях знания навсегда. Останки его в таком случае служили суровым предупреждением для легкомысленных новичков.
Да и сами преподаватели то и дело меняли места: сегодня вот в этом закутке ты слушал лекцию по толотологии, а завтра там же другой ученый муж объяснял тебе все прелести четвероневтики.
Вести какие-либо записи считалось предосудительным, но, увы, многие преподаватели, увлекшись, испещряли побеленные стены с помощью угля различными формулами, графиками, диаграммами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Да какие грамоты! — в сердцах воскликнула Изора. — Когда лесничий уводил меня в лес, неужели бы я догадалась взять с собой документы? Я-то думала, он меня с благородными намерениями уводит, а он меня там, в чаще, просто-напросто бросил! И кто я теперь? Смазливая пейзанка?
— О нет! — пламенно вскричал Тихон. — Вы будете, непременно будете королевой!
— Бедный мальчик, — улыбнулась принцесса сквозь слезы. — Все вы горазды обещать нам королевские троны… А все-таки жаль, что старая стерва подохла. Уж я бы заставила ее поплясать на раскаленном железном листе!
Тут даже Терентия передернуло.
— Таковы были жестокие нравы того времени! — назидательно пояснил дон Кабальо. — Но, синьорита, не можем же мы вас тут бросить! Вы отстали от жизни, вам необходимо постепенно приспосабливаться…
— Это вам, мужикам, нужно приспосабливаться, — пренебрежительно бросила Изора. — А женщина — всегда женщина!
И она мечтательно потянулась.
— Кажется, еще то сокровище нам досталось, — задумчиво молвил Терентий.
— Как верно сказал ты, брат! Сокровище! — воскликнул Тихон.
Между тем маленькие бородатые проходимцы прощались с прежней жизнью и готовились к новой: сворачивали убранство балагана, меняли детские костюмчики на суровое рабочее платье, доставали из сундуков заржавевшие обушки и шахтерские лампы, в которых давным-давно высохло масло.
— И куда же мы направляемся? — спросил, принцесса, словно все было уже решено.
— В Плезир, мадам! — галантно сказал Терентий.
— В Плезир? — скривилась Изора. — Чего я не видела в этой убогой бонжурской деревушке?
— О нет, прекрасная синьорита! — воскликнул дон Кабальо. — Нынче Плезир — блестящая столица Бонжурии. Там есть все, что необходимо женщине, — портнихи, куаферы, поэты, музыканты, неотразимые кавалеры и, конечно же, его величество Пистон Девятый, галантнейший из владык земных!
— А не врешь? — спросила принцесса.
Время ее, видно, и вправду было посуровей нынешнего. Да и говорящие кони тогда были, надо полагать, обычным явлением.
— Как можно! Я и сам туда направляюсь, сопровождая моих молодых друзей, которые хотят поступить в Академию…
— В Академию… Кушать хочу! — капризно воскликнула Изора.
Наскоро расцеловав прощенных ею рыдающих бородачей, Изора вприпрыжку покинула полуразобранный балаган. Братья и даже дон Кабальо едва за ней поспевали.
Дону Кабальо купили мешок овса и оставили во дворе ближайшего трактира, а сами пошли внутрь.
Все мужские взгляды уставились на Изору. Все, кроме одного. Он устремлен был на посконских принцев.
Обладатель взгляда, средних лет мужчина, высокий и стройный, проезжая границу, записался как посконский граф Пихто.
ГЛАВА 24,
в которой излагается (к счастью, в сильно сжатом виде) история Плезирской Академии
Не было в мире ни одного учебного заведения, хоть сколько-нибудь похожего на Плезирскую Академию.
Возникла она вроде бы не так уж и давно (в королевстве готовились отметить ее четырехсотлетие), а о том, как и почему она возникла, никаких достоверных сведений не сохранилось.
Некоторые говорят, что дело было так: с разных сторон в городишко Плезир, который и столицей-то еще не был, вошли два мудреца, Бабрий и Фесон. Самые грамотные могут возразить, что Бабрий и Фесон жили и работали гораздо раньше, еще до Темных веков, но теория Хомы Хроноложца не оставляет камня на камне от этих придирок.
«Не следует множить число исторических личностей сверх необходимого», — учит он. Так что предполагаемые некоторыми дерзецами фигуры мэтра Дискредитье и мэтра Пульманона можно смело отбросить. Проще ведь запомнить имена двух ученых, чем целой кучи или, как они любят сами себя называть, плеяды.
Так вот, встретившись прямо среди улицы, вышесказанные мудрецы, даже не поприветствовав друг друга, начали яростно обсуждать основной вопрос философии: кто кого сборет — слон или кит?
Философы спорили дотемна, а утром пораженные горожане увидели, что мудрецы и не уходили на покой. Так прошел еще один день и еще одна ночь.
Зеваки подходили и внимали хитро закрученным апориям, простым, но доходчивым зевгмам, примитивным аргументам, изящным тавтологиям, безумным гипотезам, просто тезам и антитезам и даже обыкновенным словесным оскорблениям.
На третий день какой-то сердобольный торговец (имени которого неблагодарная история не сохранила) соорудил над спорщиками небольшой навес, поскольку намечался дождь.
Именно в этот день к Бабрию и Фесону присоединился третий философ, Семулянд. Он бесстрашно ввел в ткань дискуссии так называемую «фигуру третьего лишнего», предложив отдать пальму первенства в воображаемой борьбе слона с китом — жирафу.
Спорщики мигом заключили временное перемирие и набросились на несчастного с кулаками, вследствие чего избитый мудрец угодил в больницу. Только тогда диспутанты опомнились, навестили пострадавшего от них же коллегу и над его постелью поклялись считать основной вопрос философии навеки неразрешимым.
Но проблема уже проникла глубоко в народное сознание. Плезирские дворяне и купцы разделились на две партии, поспорили на очень крупную сумму и снарядили проверочную экспедицию, в результате которой один пойманный слон был утоплен ударом китового хвоста, а один пойманный кит был растоптан удачливым слоном. Жирафа, к счастью для последнего, поймать не удалось.
Только тогда до невежд-эмпириков дошла вся глубина теоретической науки, и они, устыдившись, постановили все собранные деньги отдать на строительство Академии, чтобы никто больше не повторил их трагической ошибки. Всем было жалко погибших кита и слона, все дружно презирали жирафа-дезертира.
«Наука суть лабиринт проблем!» — сказал, умирая, избитый Семулянд. Поэтому Академию в Плезире и построили в виде лабиринта. В этом лабиринте не было ни обширных аудиторий, ни уютных кабинетов, ни мрачных лабораторий, ни подземных карцеров для наказания нерадивых.
Не было даже крыши. Предполагалось, что подлинная истина может родиться только так: встоячку и под открытым небом, как в случае Бабрия и Фесона.
Студент волен был гулять по этому лабиринту совершенно свободно, мог задержаться возле того или иного лектора, чтобы напитаться мудрости, и немедля перейти к следующему. Мог и вообще заблудиться в дебрях знания навсегда. Останки его в таком случае служили суровым предупреждением для легкомысленных новичков.
Да и сами преподаватели то и дело меняли места: сегодня вот в этом закутке ты слушал лекцию по толотологии, а завтра там же другой ученый муж объяснял тебе все прелести четвероневтики.
Вести какие-либо записи считалось предосудительным, но, увы, многие преподаватели, увлекшись, испещряли побеленные стены с помощью угля различными формулами, графиками, диаграммами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78