Просто так было. Пуг, ты мне говорил, что, когда вы в последний раз нашли Маркоса, он начал сливаться с Саригом. Был ли он еще Маркосом или уже Саригом?
— На какое-то время и тем, и другим, но все еще главным образом Маркосом.
— Жаль, что я не могу спросить его: «Когда вы сливались, было у тебя ощущение, что ты перестаешь быть Маркосом?» — На мгновение Накор загрустил, но потом к нему вернулась улыбка. — Я думаю, можно смело утверждать, что чем больше ты становишься одним целым с богом, тем меньше остаешься собой.
— Кажется, я понимаю, — сказал Доминик.
— Что? — спросила Миранда.
— К чему этот чокнутый клонит. — Старый аббат постучал себя пальцем по голове. — Разум. Квинтэссенция божества, «все», которое он называет «материей». Если перед рождением вселенной происходило все одновременно, тогда все было всем. Никакого разделения.
— Да! — крикнул Накор, восхищенный догадливостью аббата.
— И вот, по причинам, которых мы никогда не узнаем, началось разделение целого. Это «рождение» вселенной стало для нее средством… — Глаза аббата расширились. — Это была вселенная, пытающаяся осознать себя!
Глаза Томаса сузились.
— Не улавливаю. Люди могут осознавать себя, как и другие разумные существа или боги, но вселенная… Она просто есть, и все.
— Нет, — сказал Накор. — Почему люди? Почему другие разумные существа?
— Я не знаю, — сказал Пуг.
Накор стал серьезен.
— Потому что обрести смертность для вселенной, для той материи, о которой я говорю, это средство постичь себя, осознать себя. Жизнь в любом проявлении
— эксперимент, проведенный вселенной, и каждый из нас возвращает ей знание о ней самой, когда умирает. Маркос сделал попытку стать одним целым с богом и узнал, что, утрачивая смертности, утрачиваешь и способность сознавать себя. Низшие боги меньше себя понимают, чем смертные, а высшие, готов держать пари, вообще не знают себя.
Доминик кивнул.
— Слеза Богов позволяет нашему ордену говорить с высшими богами. Это очень непросто. Мы редко пробуем это делать, а когда пробуем, чаще всего общение заканчивается ничем. — Старый аббат вздохнул. — Слеза — ценный дар, поскольку позволяет нам творить чудеса, которые убеждают верующих в том, что Ишап еще существует, и мы должны служить ему и готовить его возвращение, но даже природа того бога, которому мы поклоняемся, находится далеко за пределами нашего понимания.
Накор рассмеялся.
— Ну что ж, теперь, если эта вселенная была рождена в тот день, когда Маркос, Пуг и Томас все это видели, что это о ней говорит?
— Я не знаю, — признался Пуг.
— Она — ребенок, — сказал Накор.
Пуг засмеялся и долго не мог успокоиться.
— Вселенной несколько миллиардов лет, по моим подсчетам.
Накор пожал плечами.
— Для нее это может быть то же, что для нас пара лет, и что тогда?
— К чему вообще весь этот разговор? — сказала Миранда.
— Да, — сказал Томас. — Все это замечательно, но у нас еще уйма проблем, которые надо решить.
— Это верно, — кивнул Накор, — но чем больше мы узнаем о том, с чем мы столкнулись, тем больше у нас шансов их решить.
— Согласен, но с чего начать?
— Я спрашивал уже — почему мы думаем? Возможно, у меня есть кое-какая идея. — Накор сделал паузу и продолжал:
— Предположим на мгновение, что все во вселенной, все, что в ней было, есть и когда-либо будет, связано между собой.
— То есть мы сообща пользуемся чем-то одним? — спросил Доминик.
— Нет, не только; мы все одно целое. — Накор посмотрел на Миранду и Пуга.
— Вы называете это магией. Я — фокусами. — Он повернулся к Доминику. — Ты называешь это молитвой. Но все это — одно и то же, а именно…
— Ну? — поторопил Пуг.
— Вот тут я испытываю затруднение. Я не знаю, что это. Я называю это материей. — Накор вздохнул. — Это некая единая сущность, из которой состоит все.
— Можно назвать это духом, — предложил Доминик.
— Можно назвать это прачечной, — сухо сказала Миранда.
Накор засмеялся.
— Как бы там ни было, мы — часть этого, и это — часть нас.
Пуг помолчал немного.
— Так и с ума сойти недолго. Я чувствую, что я почти на грани понимания чего-то, но не могу ухватить.
— И какое это имеет отношение к тому, чтобы восстановить порядок?
— Любое. Никакого. Я не знаю, — покорно сказал Накор. — Просто это то, о чем я думаю.
— Многое из того, о чем ты говорил, похоже на то, что я когда-то знал, будучи Ашен-Шугаром, — заметил Томас.
— Надо думать, — кивнул Накор. — Вселенная — это живое существо непостижимой сложности и размеров. Если нет другого слова, назовите это богом. Возможно, Создатель. Я не знаю.
— Маркос называл его Прародителем, — сказал Томас.
— Отлично! — воскликнул Накор. — Бог-Прародитель, Единый над всеми, как ишапианцы называют Ишапа.
— Но ты же говоришь не об Ишапе, — сказал Доминик.
— Нет. Он, конечно, важный бог, но не Прародитель. Я вообще не думаю, что у этого Прародителя есть имя. Он просто есть. — Накор вздохнул. — Вы можете вообразить себе существо с миллиардами звезд в голове? У нас есть кровь и желчь, а у него — миры, кометы и разумные существа… Да все! — Накор был явно взволнован придуманным им самим образом, и Пуг, поглядев на Миранду, заметил, что она улыбается, потому что ее, как и его, позабавила восторженность этого странного человека. — Прародитель, если вам угодно, знает все, является всем, но он — ребенок. Как дети учатся?
Пуг, который когда-то растил детей, сказал:
— Они наблюдают, их поправляют родители, они подражают…
— Но, — перебил Накор, — если вы — Бог, и у вас нет ни Бога-Мамы ни Бога-Папы, как вам учиться?
Миранду развеселила такая постановка вопроса.
— Понятия не имею, — засмеялась она.
— Вы экспериментируете, — сказал Доминик.
— Да, — кивнул Накор, и его улыбка стала еще шире. — Вы пробуете. Вы создаете, например, людей и отпускаете их на волю, посмотреть, что из этого выйдет.
— Так мы что — космический театр кукол? — сказала Миранда.
— Нет, — ответил Накор. — Бог не смотрит, как мы пляшем на космической сцене, потому что бог — тоже марионетка.
— Ничего не понимаю, — признался Пуг.
— Вернемся к вопросу, почему мы думаем, — объяснил Накор. — Если бог — все, то есть разум, дух, мысль, действие, грязь, ветер, — он посмотрел на Миранду, — прачечная, все, что есть и что может быть, тогда каждая вещь, которой он является, должна иметь цель. Для чего служит жизнь? — задал он риторический вопрос. — Для развития мысли. А что такое мысль? Средство для осознания? Некий отрезок между физическим и духовным. А время? Отличный способ разделить вещи. И наконец, для чего служат люди, эльфы, драконы и все существа, которые мыслят?
— Для того, чтобы дух мог осознать себя? — предположил Доминик.
— Правильно! — воскликнул Накор. Казалось, он сейчас пустится в пляс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— На какое-то время и тем, и другим, но все еще главным образом Маркосом.
— Жаль, что я не могу спросить его: «Когда вы сливались, было у тебя ощущение, что ты перестаешь быть Маркосом?» — На мгновение Накор загрустил, но потом к нему вернулась улыбка. — Я думаю, можно смело утверждать, что чем больше ты становишься одним целым с богом, тем меньше остаешься собой.
— Кажется, я понимаю, — сказал Доминик.
— Что? — спросила Миранда.
— К чему этот чокнутый клонит. — Старый аббат постучал себя пальцем по голове. — Разум. Квинтэссенция божества, «все», которое он называет «материей». Если перед рождением вселенной происходило все одновременно, тогда все было всем. Никакого разделения.
— Да! — крикнул Накор, восхищенный догадливостью аббата.
— И вот, по причинам, которых мы никогда не узнаем, началось разделение целого. Это «рождение» вселенной стало для нее средством… — Глаза аббата расширились. — Это была вселенная, пытающаяся осознать себя!
Глаза Томаса сузились.
— Не улавливаю. Люди могут осознавать себя, как и другие разумные существа или боги, но вселенная… Она просто есть, и все.
— Нет, — сказал Накор. — Почему люди? Почему другие разумные существа?
— Я не знаю, — сказал Пуг.
Накор стал серьезен.
— Потому что обрести смертность для вселенной, для той материи, о которой я говорю, это средство постичь себя, осознать себя. Жизнь в любом проявлении
— эксперимент, проведенный вселенной, и каждый из нас возвращает ей знание о ней самой, когда умирает. Маркос сделал попытку стать одним целым с богом и узнал, что, утрачивая смертности, утрачиваешь и способность сознавать себя. Низшие боги меньше себя понимают, чем смертные, а высшие, готов держать пари, вообще не знают себя.
Доминик кивнул.
— Слеза Богов позволяет нашему ордену говорить с высшими богами. Это очень непросто. Мы редко пробуем это делать, а когда пробуем, чаще всего общение заканчивается ничем. — Старый аббат вздохнул. — Слеза — ценный дар, поскольку позволяет нам творить чудеса, которые убеждают верующих в том, что Ишап еще существует, и мы должны служить ему и готовить его возвращение, но даже природа того бога, которому мы поклоняемся, находится далеко за пределами нашего понимания.
Накор рассмеялся.
— Ну что ж, теперь, если эта вселенная была рождена в тот день, когда Маркос, Пуг и Томас все это видели, что это о ней говорит?
— Я не знаю, — признался Пуг.
— Она — ребенок, — сказал Накор.
Пуг засмеялся и долго не мог успокоиться.
— Вселенной несколько миллиардов лет, по моим подсчетам.
Накор пожал плечами.
— Для нее это может быть то же, что для нас пара лет, и что тогда?
— К чему вообще весь этот разговор? — сказала Миранда.
— Да, — сказал Томас. — Все это замечательно, но у нас еще уйма проблем, которые надо решить.
— Это верно, — кивнул Накор, — но чем больше мы узнаем о том, с чем мы столкнулись, тем больше у нас шансов их решить.
— Согласен, но с чего начать?
— Я спрашивал уже — почему мы думаем? Возможно, у меня есть кое-какая идея. — Накор сделал паузу и продолжал:
— Предположим на мгновение, что все во вселенной, все, что в ней было, есть и когда-либо будет, связано между собой.
— То есть мы сообща пользуемся чем-то одним? — спросил Доминик.
— Нет, не только; мы все одно целое. — Накор посмотрел на Миранду и Пуга.
— Вы называете это магией. Я — фокусами. — Он повернулся к Доминику. — Ты называешь это молитвой. Но все это — одно и то же, а именно…
— Ну? — поторопил Пуг.
— Вот тут я испытываю затруднение. Я не знаю, что это. Я называю это материей. — Накор вздохнул. — Это некая единая сущность, из которой состоит все.
— Можно назвать это духом, — предложил Доминик.
— Можно назвать это прачечной, — сухо сказала Миранда.
Накор засмеялся.
— Как бы там ни было, мы — часть этого, и это — часть нас.
Пуг помолчал немного.
— Так и с ума сойти недолго. Я чувствую, что я почти на грани понимания чего-то, но не могу ухватить.
— И какое это имеет отношение к тому, чтобы восстановить порядок?
— Любое. Никакого. Я не знаю, — покорно сказал Накор. — Просто это то, о чем я думаю.
— Многое из того, о чем ты говорил, похоже на то, что я когда-то знал, будучи Ашен-Шугаром, — заметил Томас.
— Надо думать, — кивнул Накор. — Вселенная — это живое существо непостижимой сложности и размеров. Если нет другого слова, назовите это богом. Возможно, Создатель. Я не знаю.
— Маркос называл его Прародителем, — сказал Томас.
— Отлично! — воскликнул Накор. — Бог-Прародитель, Единый над всеми, как ишапианцы называют Ишапа.
— Но ты же говоришь не об Ишапе, — сказал Доминик.
— Нет. Он, конечно, важный бог, но не Прародитель. Я вообще не думаю, что у этого Прародителя есть имя. Он просто есть. — Накор вздохнул. — Вы можете вообразить себе существо с миллиардами звезд в голове? У нас есть кровь и желчь, а у него — миры, кометы и разумные существа… Да все! — Накор был явно взволнован придуманным им самим образом, и Пуг, поглядев на Миранду, заметил, что она улыбается, потому что ее, как и его, позабавила восторженность этого странного человека. — Прародитель, если вам угодно, знает все, является всем, но он — ребенок. Как дети учатся?
Пуг, который когда-то растил детей, сказал:
— Они наблюдают, их поправляют родители, они подражают…
— Но, — перебил Накор, — если вы — Бог, и у вас нет ни Бога-Мамы ни Бога-Папы, как вам учиться?
Миранду развеселила такая постановка вопроса.
— Понятия не имею, — засмеялась она.
— Вы экспериментируете, — сказал Доминик.
— Да, — кивнул Накор, и его улыбка стала еще шире. — Вы пробуете. Вы создаете, например, людей и отпускаете их на волю, посмотреть, что из этого выйдет.
— Так мы что — космический театр кукол? — сказала Миранда.
— Нет, — ответил Накор. — Бог не смотрит, как мы пляшем на космической сцене, потому что бог — тоже марионетка.
— Ничего не понимаю, — признался Пуг.
— Вернемся к вопросу, почему мы думаем, — объяснил Накор. — Если бог — все, то есть разум, дух, мысль, действие, грязь, ветер, — он посмотрел на Миранду, — прачечная, все, что есть и что может быть, тогда каждая вещь, которой он является, должна иметь цель. Для чего служит жизнь? — задал он риторический вопрос. — Для развития мысли. А что такое мысль? Средство для осознания? Некий отрезок между физическим и духовным. А время? Отличный способ разделить вещи. И наконец, для чего служат люди, эльфы, драконы и все существа, которые мыслят?
— Для того, чтобы дух мог осознать себя? — предположил Доминик.
— Правильно! — воскликнул Накор. Казалось, он сейчас пустится в пляс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159