Кроме выпивки его мало что интересовало.
Нашего песа Фаина просто обожала - (Она была карелка и говорила не
"пса", а "песа". И еще "стретились"). И очень уважала Юлика, хотя
поначалу робела перед ним.
До Фаины я ухаживал за красивой уборщицей общежития Шурой -
кстати, тоже Александровой. Даже предлагал жениться, но ангел-
хранитель Васька услышав, с кем я завел шашни, это дело поломал:
он хорошо знал ей цену и знал ее прежнего любовника,
профессионального вора. Сама Шурка не воровала, она была
наводчицей... Я бы все равно не отступился - тогда, после лагеря,
каждой женщине, которая соглашалась лечь со мной в постель, я
немедленно делал предложение. Но Шура испугалась Васькиных
угроз...
На водонапорном фронте мои успехи были невелики. Я опять, как
тогда на шахте, пережег мотор - на этот раз в насосной. И опять
мне сошло с рук. Меня вернули в бухгалтерию - правда, в другой
отдел.
А Юлик на новой, но привычной работе преуспевал. Перед ним
заискивали теперь работяги совсем другого толка, чем на шахте.
Когда началась массовая разгрузка минлаговских ОЛПов, без дела
оказались офицеры-охранники, надзиратели, кумовья.
Ленивые и неграмотные - а пастухам к чему грамота? - они не способны
были справиться с мало-мальски квалифицированной работой. Из
оперов на Инте сколотили целую пожарную команду. Пока пожаров не
было, они благоденствовали. Но на грех загорелся копер девятой
шахты. Приехали пожарники-экскумовья, стали метаться по шахте, как
петухи с отрубленными головами, не зная, за что браться...
Потушили пожар зеки - в т.ч. Борька Печеневхх) и Жора Быстров. А
пожарную команду с позором разогнали.
И оперы пошли работать грузчиками и чернорабочими в ОРС, в ОТС,
на ТЭЦ.
Юлик своими ушами слышал, как двое грузчиков, отдыхая на тяжелых
мешках, обсуждали политическую ситуацию:
- Это два авантюриста мутят, Никитка с Николкой... Ну ничего,
скоро им укорот сделают! Будет, как было.
Никитка с Николкой - это Хрущев с Булганиным. А на "укорот"
разжалованные чекисты крепко надеялись. В их среде ходили свои
параши, полные таких же несбыточных надежд, как зековские мечты об
амнистии.
- Скоро опять будут на Инте лагеря, - передавали они друг
другу неизвестно кем пущенный слух. - Маленькие, но с большим
штатом.
В городской бане двое пьяных грузчиков поскандалили с майором
Блиндером, которого из органов погнали еще в 52 году, в разгар
антисемитской кампании - и грозный эмгебист пошел заведовать
пекарней. Над ним тогда потешалась вся Инта. А теперь недавние
коллеги накинулись на него с руганью:
- Ваша нация хитрая! Знаете, когда слинять, куда устроиться!
Действительно, ведь обидно: он сидит в кабинете, а они для
него мешки ворочают. Один из грузчиков даже стукнул бывшего майора
шайкой...
Зеки освобождались в ту зиму пачками. Вышел из зоны и Самуил
Галкин. Его с почетом встретили местные евреи - даже те, кто ни
строчки его не читал, как например, Ян Гюбнер. На улице Кирова мы
увидели смешную и трогательную процессию: соплеменники вели
Cалкина, поддерживая под локотки, как цадика; каждый норовил хотя
бы дотронуться до знаменитого поэта. А он шел, растерянно и
счастливо улыбаясь.
Продолжить знакомство нам так и не удалось: к сожалению (хотя, почему к
сожалению? К счастью!) Галкин на Инте не задержался, уехал в
Москву.
Освободился и сразу пришел к нам Жора Быстров: так было уговорено еще в
зоне. Тогда мы и не подозревали, что он успел перевести со своего
лицевого счета на наши по тысяче рублей каждому: знал, что у нас
там копейки, а он на инженерской должности и зеком зарабатывал
прилично. Эти две тысячи очень пригодились нам на первых порах.
А теперь мы взяли под расписку железную кровать со склада ЖКО и
Жорапоселился у нас в домике. Кровать встала вдоль задней стенки,
под углом к нашей. Все оставшееся пространство занял квадратный
стол, но это было даже удобно. Для стульев места все равно не
хватало, и мы рассаживали гостей на двух кроватях. Человек
пятнадцать умещалось: все были тощие.
Жорка сразу подружился с Робином. Он подзывал его каким-то особым,
почти неслышным причмокиванием. По его словам, так фронтовые
разведчики подманивают сторожевых собак. (Надо полагать, чтобы
"произвести бесшумное снятие", т.е., зарезать.)
А Голда Мейерсон признала Жору за главного в доме и к нашей
обиде, как собака провожала его до ворот шахты 9 - его, а не нас.
Вместе мы стали готовиться к приезду мам. Моя должна была вот-вот
привезти к нам на жительство Минну Соломоновну.
В день приезда мы приготовили вкусную еду - Ян Гюбнер помог. Я
сбегал в магазин за тортом, но споткнулся и у самого порога
шлепнулся вместе с тортом на грязный снег. Времени бежать за
вторым уже не было. Срезали крем, отдали Робину, а остальные
поставили на стол.
Со станции вез мам рысак; на козлах -безотказный Васька Никулин.
Собственный выезд произвел на них впечатление. А чтобы наше жилье
своим убожеством не омрачило радость встречи, мы заранее приняли
меры.
Дверь из кухни в комнату завесили драным лагерным одеялом. Через
так называемые сени -тамбур из тарных дощечек - провели приезжих в
кухню и торжественно объявили:
- Вот наша комната!
- А вы писали, еще кухня есть? - робко поинтересовалась Елена
Петровна, моя мама. Мы объяснили, что сени - это и есть наша
кухня.
- А почему на стене тряпка?
- Это чтоб не дуло. Там в стене большая щель.
Мама еще раз огляделась и храбро сказала:
- Что ж, очень мило.
Вот тогда мы сорвали со стены тряпку и ввели мам в комнату, где
их уже ожидал роскошно сервированный стол. Эффект был именно
такой, какого мы добивались: по контрасту с кухней наша комната
выглядела вполне сносно.
Пришли гости, и все без исключения понравились нашим матерям. А те -
им. Мамы сразу получили приглашение в несколько солидных интинских
домов - к Шварцам, к Гарри с Тамарой, к Тоне Шевчуковой...
Минна Соломоновна с ее астмой и глаукомой по гостям ходить не
могла, а Елена Петровна ходила. С испугом смотрела, как "мальчики"
вместе с хозяевами хлещут водку стаканами, но помалкивала: в чужой
монастырь со своим уставом не совалась.
Погостив неделю, моя мама уехала, а Минна Соломоновна осталась у нас
на вечном поселении. Ее это нисколько не угнетало: потом, в
Москве, она говорила, что эти полтора года в Инте она считает
лучшими годами своей жизни.
С Юликом она вспоминала всякие случаи из его детства:
- Помнишь, Юленька: когда мы пришли в гости к дяде Мише, во
двор выбежала маленькая девочка, совсем голенькая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120