..
Это оказался Саша Александров, замечательный мужик - но о
нем речь впереди, когда буду рассказывать о Красной Пресне.
А второй раз нам напомнила об этой песне книга века "Архипе-
лаг Гулаг". В конце первого тома Солженицын рассказывает, как
московские студенты сочиняли на нарах свою тюремную песню, и при-
водит два куплета. Вообще-то, Александра Исаевича с нами в камере
не было: он прошел через бутырскую церковь несколько раньше. А
песню услышал, наверно, в Экибастузе от Шурика Гуревича - и одну
строчку воспроизвел не совсем точно. Но человеку, написавшему
"Один день Ивана Денисовича" - лучшее из того, что я читал о ла-
гере, и возможно, лучшее из всего, что он написал - этому челове-
ку можно простить маленькую неточность. Тем более, что у него по-
лучилось интереснее. И потом - шутка ли: благодаря "Архипелагу"
наши два куплета оказались переведены чуть ли не на все языки ми-
ра. Ни одно из других сочинений Дунского и Фрида такой чести не
- 108 -
удостаивалось...
В один прекрасный день в камере появился новый жилец. На нем
была армейская шинель, потрепанная кубанка; остроносый и черня-
вый, он смахивал на кавказца, а по обветренному шершавому лицу мы
решили: этот из лагеря.
Окинув камеру быстрым наметанным глазом, новичок сразу нап-
равился к нам, представился:
- Петька Якир.
Он действительно оказался бывалым лагерником, но сейчас при-
был не из далеких краев, а с Лубянки. Там он проходил следствие
по своему второму делу - вместе со Светланой Тухачевской и Мирой
Уборевич.
С обеими этими девочками он, после расстрела военачальни-
ков-отцов, попал в специальный детский дом, но надолго там не за-
держался: получил срок и отправился путешествовать по лагерям.
Над шустрым и смышленым пацаном - Петьке было лет 13-14 - взяли
шефство обе фракции лагерного контингента, и блатные, и "полити-
ки". Старые большевики считали своим долгом опекать сына прослав-
ленного командарма; что же касается блатных, то замечено, что
ворье с интересом и уважением относится к обладателям каких-ни-
будь выдающихся достоинств - к чемпиону, скажем, по боксу, знаме-
нитому артисту, дважды Герою Советского Союза и так далее. Вот и
малолетний Якир в отблеске отцовской славы пользовался расположе-
нием блатных. Им льстил его интерес к воровской жизни, и они,
опекая Петьку, учили его всяким премудростям лагерной жизни. В
результате, когда мы встретились, руки у него были в наколках и
шрамах от мастырок;******) а от своих покровителей интеллигентнов
он нахватался самых разных сведений из области истории, искусств
- 109 -
и литературы. Со своими семью или восьмью классами средней школы
он на равных беседовал с главными бутырскими эрудитами.
По Петькиным словам, отбыв первый срок, он приехал в Москву,
пробился на прием к самому Берии и закатил блатную истерику: что
ж ему теперь, всю жизнь оставаться сыном врага народа?! И Лаврен-
тий Павлович - опять-таки по рассказу Петьки - распорядился при-
нять его в какую-то чекистскую школу. Там он задержался не доль-
ше, чем в свое время в детдоме: встретился с подругами детства
Светой и Миррой, и в дружеских разговорах они все трое заработали
себе срока; Якир - восемь лет, а девочки по пять.
Петька и в нашей камере делил свое внимание между блатарями
и интеллигенцией - которая состояла в основном из нашей компании
и очкастого однодельца Белинкова, Генриха Эльштейна по кличке
"Мацуока".*******)
Нас Якир просвещал по всем вопросам лагерной жизни, а с Се-
регой из Сиблага вел вполголоса профессиональные разговоры на
странном диалекте, в котором половину слов мы не понимали: "суну-
ли в кандей... отвернул угол... битый фрей... пустили в казачий
стос..."********)
С Петром Якиром мне предстояло - чего я не знал - провести
два года на одном лагпункте и хавать из одного котелка. Но об
этом после. А Серега вскоре исчез из моей жизни, и запомнил я его
только потому, что это был первый встреченный мною вор в законе.
В наши дни, судя по газетам, ворами в законе считаются толь-
ко видные фигуры преступного мира, которых чуть ли не единицы -
что-то вроде крестных отцов мафии. А в те времена в законе счи-
тался любой вор - пока не скомпрометирует себя и за какой-нибудь
поступок, несовместимый с воровской этикой, будет "приземлен".
- 110 -
Акт приземления, т.е., исключения из воровской корпорации, не
сопровождался, как в теперешних колониях, омерзительным содо-
митским ритуалом, "опущением". Просто, приземленному перекрывали
доступ к "воровскому куску" - общему котлу.
Согласно неписанной традиции вор в тюрьме имел право отоб-
рать у фраера половину передачи. Из этих половин и складывается
воровской общий котел. Но в нашей камере, как уже сказано, был
установлен закон фраеров, и воры - те, что были поумней - мири-
лись с этим. Серега, вкрадчивый, внимательный, ошивался около
нас, в надежде, что его чем-нибудь угостят. Улыбался, сверкая ры-
жими фиксами - половина зубов у него была под золотыми коронками.
(А может, и не золотыми: блатари для форсу ставили себе и латун-
ные.) Слушал мои умные рассуждения - о том, что вот, скоро окон-
чится война и жизнь станет лучше, кивал, говорил душевно:
- Золотые твои слова, товарищ!
Воровать он не пытался. И правильно делал.
Его приятель рыжий Женька Кравцов украл чью-то пайку (не у
нас), попался с поличным, и нам, камерной полиции Ивана Викторо-
вича, пришлось - второй раз за все время - выполнять свои обязан-
ности, т.е., произвести экзекуцию. Женьку усадили на нары и мы с
Сулимовым стали бить его, требуя признаться: с кем воровал? Ясно
было, что ни с кем, но просто молча лупить человека как-то не по-
лучалось. А так, в ходе допроса, бить было легче.
Я бил его ребром ладони по шее - старательно бил. Кто-то из
свидетелей восхитился:
- Во бьет! Прямо как следователь.
Этот комплимент сильно охладил мой пыл. Женька вырвался из
наших рук и бросился к двери, заколотил руками и ногами:
- 111 -
- Гражданин начальник! Убивают!
Открылась тяжелая дверь. Вертухай мрачно спросил:
- Что тут у вас? - и услышав "Пайку спиздил!" молча захлоп-
нул дверь.
Больше рыжего не били - удовлетворились картиной его униже-
ния: законный вор кинулся за помощью к тюремному начальству! А
Женька был в законе; еще до этого инцидента в камеру заходил оче-
редной "покупатель" (так звали на пересылках вербовщиков рабочей
силы для лагерей). Он спросил и у Женьки:
- Профессия?
- Бандит, - отчеканил рыжий и горделиво оглянулся на нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Это оказался Саша Александров, замечательный мужик - но о
нем речь впереди, когда буду рассказывать о Красной Пресне.
А второй раз нам напомнила об этой песне книга века "Архипе-
лаг Гулаг". В конце первого тома Солженицын рассказывает, как
московские студенты сочиняли на нарах свою тюремную песню, и при-
водит два куплета. Вообще-то, Александра Исаевича с нами в камере
не было: он прошел через бутырскую церковь несколько раньше. А
песню услышал, наверно, в Экибастузе от Шурика Гуревича - и одну
строчку воспроизвел не совсем точно. Но человеку, написавшему
"Один день Ивана Денисовича" - лучшее из того, что я читал о ла-
гере, и возможно, лучшее из всего, что он написал - этому челове-
ку можно простить маленькую неточность. Тем более, что у него по-
лучилось интереснее. И потом - шутка ли: благодаря "Архипелагу"
наши два куплета оказались переведены чуть ли не на все языки ми-
ра. Ни одно из других сочинений Дунского и Фрида такой чести не
- 108 -
удостаивалось...
В один прекрасный день в камере появился новый жилец. На нем
была армейская шинель, потрепанная кубанка; остроносый и черня-
вый, он смахивал на кавказца, а по обветренному шершавому лицу мы
решили: этот из лагеря.
Окинув камеру быстрым наметанным глазом, новичок сразу нап-
равился к нам, представился:
- Петька Якир.
Он действительно оказался бывалым лагерником, но сейчас при-
был не из далеких краев, а с Лубянки. Там он проходил следствие
по своему второму делу - вместе со Светланой Тухачевской и Мирой
Уборевич.
С обеими этими девочками он, после расстрела военачальни-
ков-отцов, попал в специальный детский дом, но надолго там не за-
держался: получил срок и отправился путешествовать по лагерям.
Над шустрым и смышленым пацаном - Петьке было лет 13-14 - взяли
шефство обе фракции лагерного контингента, и блатные, и "полити-
ки". Старые большевики считали своим долгом опекать сына прослав-
ленного командарма; что же касается блатных, то замечено, что
ворье с интересом и уважением относится к обладателям каких-ни-
будь выдающихся достоинств - к чемпиону, скажем, по боксу, знаме-
нитому артисту, дважды Герою Советского Союза и так далее. Вот и
малолетний Якир в отблеске отцовской славы пользовался расположе-
нием блатных. Им льстил его интерес к воровской жизни, и они,
опекая Петьку, учили его всяким премудростям лагерной жизни. В
результате, когда мы встретились, руки у него были в наколках и
шрамах от мастырок;******) а от своих покровителей интеллигентнов
он нахватался самых разных сведений из области истории, искусств
- 109 -
и литературы. Со своими семью или восьмью классами средней школы
он на равных беседовал с главными бутырскими эрудитами.
По Петькиным словам, отбыв первый срок, он приехал в Москву,
пробился на прием к самому Берии и закатил блатную истерику: что
ж ему теперь, всю жизнь оставаться сыном врага народа?! И Лаврен-
тий Павлович - опять-таки по рассказу Петьки - распорядился при-
нять его в какую-то чекистскую школу. Там он задержался не доль-
ше, чем в свое время в детдоме: встретился с подругами детства
Светой и Миррой, и в дружеских разговорах они все трое заработали
себе срока; Якир - восемь лет, а девочки по пять.
Петька и в нашей камере делил свое внимание между блатарями
и интеллигенцией - которая состояла в основном из нашей компании
и очкастого однодельца Белинкова, Генриха Эльштейна по кличке
"Мацуока".*******)
Нас Якир просвещал по всем вопросам лагерной жизни, а с Се-
регой из Сиблага вел вполголоса профессиональные разговоры на
странном диалекте, в котором половину слов мы не понимали: "суну-
ли в кандей... отвернул угол... битый фрей... пустили в казачий
стос..."********)
С Петром Якиром мне предстояло - чего я не знал - провести
два года на одном лагпункте и хавать из одного котелка. Но об
этом после. А Серега вскоре исчез из моей жизни, и запомнил я его
только потому, что это был первый встреченный мною вор в законе.
В наши дни, судя по газетам, ворами в законе считаются толь-
ко видные фигуры преступного мира, которых чуть ли не единицы -
что-то вроде крестных отцов мафии. А в те времена в законе счи-
тался любой вор - пока не скомпрометирует себя и за какой-нибудь
поступок, несовместимый с воровской этикой, будет "приземлен".
- 110 -
Акт приземления, т.е., исключения из воровской корпорации, не
сопровождался, как в теперешних колониях, омерзительным содо-
митским ритуалом, "опущением". Просто, приземленному перекрывали
доступ к "воровскому куску" - общему котлу.
Согласно неписанной традиции вор в тюрьме имел право отоб-
рать у фраера половину передачи. Из этих половин и складывается
воровской общий котел. Но в нашей камере, как уже сказано, был
установлен закон фраеров, и воры - те, что были поумней - мири-
лись с этим. Серега, вкрадчивый, внимательный, ошивался около
нас, в надежде, что его чем-нибудь угостят. Улыбался, сверкая ры-
жими фиксами - половина зубов у него была под золотыми коронками.
(А может, и не золотыми: блатари для форсу ставили себе и латун-
ные.) Слушал мои умные рассуждения - о том, что вот, скоро окон-
чится война и жизнь станет лучше, кивал, говорил душевно:
- Золотые твои слова, товарищ!
Воровать он не пытался. И правильно делал.
Его приятель рыжий Женька Кравцов украл чью-то пайку (не у
нас), попался с поличным, и нам, камерной полиции Ивана Викторо-
вича, пришлось - второй раз за все время - выполнять свои обязан-
ности, т.е., произвести экзекуцию. Женьку усадили на нары и мы с
Сулимовым стали бить его, требуя признаться: с кем воровал? Ясно
было, что ни с кем, но просто молча лупить человека как-то не по-
лучалось. А так, в ходе допроса, бить было легче.
Я бил его ребром ладони по шее - старательно бил. Кто-то из
свидетелей восхитился:
- Во бьет! Прямо как следователь.
Этот комплимент сильно охладил мой пыл. Женька вырвался из
наших рук и бросился к двери, заколотил руками и ногами:
- 111 -
- Гражданин начальник! Убивают!
Открылась тяжелая дверь. Вертухай мрачно спросил:
- Что тут у вас? - и услышав "Пайку спиздил!" молча захлоп-
нул дверь.
Больше рыжего не били - удовлетворились картиной его униже-
ния: законный вор кинулся за помощью к тюремному начальству! А
Женька был в законе; еще до этого инцидента в камеру заходил оче-
редной "покупатель" (так звали на пересылках вербовщиков рабочей
силы для лагерей). Он спросил и у Женьки:
- Профессия?
- Бандит, - отчеканил рыжий и горделиво оглянулся на нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120