Скинулись по десятке (иметь наличные было
запрещено, но как-то мы устраивались), и механик притащил
"Тарзана" в зону. Сеанс для избранной публики проходил в строгой
секретности. В тесном закутке под сценой клуба (он же столовая)
поставили на табуретку проекционный аппарат, повернули тыльной
сторой снятый со стены портрет Сталина и согнувшись в три погибели
смотрели, как на маленьком экране - не больше телевизионного -
Джонни Вейсмюллер моется под душем, не сняв смокинга, как он
скачет по крышам нью-йоркских автомобилей.
Пока начальником ОЛПа был полковник Новиков - спокойный
полноватый человек с грустным лицом - режим был достаточно
либеральным: полковник ни во что не вмешивался. Поговаривали, что
был он не чекистом, а кадровым офицером и что у него у самого кто-
то из родни сидит. А его заместитель по хозяйственной части майор
Картежкин - тот был просто симпатяга. (За глаза все его называли
Картошкин.) Коренастый, кривоногий, он и говором, и ухватками был
больше похож на старшину, чем на старшего офицера. Да и
обязанности у него были старшинские.
Уголь, доски для ремонта и все прочее лагерь полулегально
добывал на "своих" шахтах: у Минлага и у комбината "Интауголь" был
один начальник, полковник Халеев - кстати, тоже не самый вредный.
Однажды мы с Юликом стали свидетелями такого диалога: Картежкин
пришел на шахту, увидел заведующего пилорамой з/к Вербицкого Адама
Ивановича, и крикнул:
- Ты, хуй очкастый! Ты чего мне одну сороковку присылаешь? Ты
двадцатку дай!
(Т.е., дай доску толщиной в два, а не в четыре сантиметра).
Адам Иванович очень оскорбился. Покраснел, надулся и сказал
сдавленным от обиды голосом:
- Вот вы назвали меня хуем очкастым, а между прочим вы,
гражданин начальник, только майор, а я был полковником и служил в
генеральном штабе!
- Обиделся? - беззлобно сказал Картежкин. - Ну хочешь, назови
ты меня хуем очкастым. Только двадцатку дай!
Не знаю, как кому, но у меня язык не повернется, рассказывая о
таких, как Картежкин и Новиков, называть их по сегодняшней моде
палачами. Система была свирепая, безжалостная, но служили ей
разные люди - и по-разному.
Вот сменивший Новикова полковник Бородулин действительно был
злодеем, я о нем уже писал. По слухам, на Инту он попал как
штрафник: был чуть ли не министром внутренних дел в какой-то из
прибалтийских республик, провинился и был разжалован. Может,
поэтому так и злобствовал, выслуживался, карабкался наверх.
Мелких пакостников среди лагерного офицерства было полно. У нас
особенно отличался кум Генрих Иванов. Меня он заставил сдать в
каптерку отцовские хромовые сапоги,++) а подловив на минутном
опоздании к разводу, посадил на пять суток в карцер.
Там я познакомился с забавным мужичком - прототипом нашего с
Дунским сектанта Володи в фильме "Жили-были старик со старухой".
Вспоминаю его с симпатией и уважением. Это знакомство, я считаю,
вполне окупило мое недолгое сиденье на штрафной пайке.
"Прототип" был молод, но бородат - редкое в те времена сочетание. А
глаза у него светились невероятной - так и хочется написать
"небесной" - голубизной. Ко мне он проникся доверием, узнав, что я
читал и даже помню Евангелие. Я не очень понял, к какой именно
секте он принадлежал; на ОЛПе его и двух-трех его однодельцев
называли "апостолами". А причина, по какой он попал в карцер,
заключалась в том, что по ихней вере работать в субботу - великий
грех. Он и не выходил на работу по субботам, пока об этом не
пронюхал Генрих Иванов. Напрасно бригадир пытался объяснить оперу,
что сектант труженик, он и за субботу отработает и еще за много
дней. Иванов объяснений слушать не стал и посадил "отказчика" на
десять суток. Тот безропотно принял очередную несправедливость
советской власти, но в карцере объявил молчаливую голодовку. То
есть, не объявил, конечно - раз молчаливая, какое же "объявил"?
Просто он не ел полагающиеся на день триста граммов хлеба. Брал и
не съедал. Мы пробовали уговорить его поесть: ведь сектанта уже
стало, как он выразился "поднимать" от легкости... Или уж отдал бы
пайку кому-нибудь из соседей... Но он не отдавал и с тихим
упрямством твердил свое:
- Вот выйду отсюда, пойду к Иванову, положу все паечки на
стол и скажу: "Вы, гражданин начальник, мне хлеба пожалели. Нате,
возьмите!"
Я вышел из карцера раньше и не знаю, удался ли кроткому
мстителю его план - мы были в разных колоннах. Если удался, боюсь,
страдалец за веру по новой загремел в кандей.
А я снова стал ходить на шахту. Года через полтора начальство
сообразило построить огороженный колючей проволокой коридор - от
вахты лагпункта до рабочей зоны. А пока что нас каждое утро
выстраивали за воротами ОЛПа, пересчитывали и начальник конвоя
косноязычной скороговоркой читал "молитву":
- Внимание, колонна! По пути следования в строю не
разговаривать, шаг вправо, шаг влево считаю - побег; неподчинение
законных требований конвоя оружие принимаю без предупреждения"
(Почему-то никому из них не давалось простое слово "применяю".)
В конце молитвы вместо "аминь" звучало:
- Ясно?
В ответ колонна хором должна была орать:
- Ясно!
Но за семь-восемь лет сидки всем так осточертела эта
бессмысленная процедура, что вместо стройного хора зековских
голосов начинался кошачий концерт:
- Я-я-я-сно! Я-яу-сно! Яу-яу!.. - завывали мы - и не в
унисон, а нарочно отставая на полтакта.
Этот безобидный саботаж, зачинщиков которого обнаружить было
невозможно, кончился тем, что конвойные перестали интересоваться,
все ли нам ясно. Постановили считать, что ясно.
Как-то раз, слякотной осенью, в ожидании команды "следуй вперед"
мы от скуки глазели по сторонам. К домику перед вахтой, где жил
кто-то из начальства, направились три офицера. Мой сосед по
шеренге Славка Батанин вдруг засмеялся:
- Хочешь, скажу, кто из них в этом доме живет?.. Вон тот,
капитан.
- Откуда знаешь?
- А он один перед порогом ноги вытер.
Этот Славка был первым, с кем мы подружились на шахте 13/14.
Родом из Горького, он учился в Москве и часто бывал в моем
Столешникове переулке - а конкретно, в том снесенном сейчас
двухэтажном доме, где жила Леля, жена нашего Моньки Когана. Там
же, оказывается, жила и Славкина возлюбленная. Он рассказал про
такой случай: только это они с ней собрались заняться делом, как
вдруг звонок. А в том доме - это мы с Юликом помнили - на замок
закрывалась дверь парадного: внизу квартир не было, на втором
этаже - только две.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120