Приехал, мы спешно подготовили вступительные работы: он пере-
вод стихотворения, и я перевод стихотворения (он - Гейне, я -
Бернса); он экранизацию рассказа О.Генри, и я экранизацию рассказа
О.Генри... Мы прошли по конкурсу - и в институте, в отличие от
школы, учились хорошо. Но не успели мы сдать экзамены за первый
курс, как началась война.
Всем курсом поехали на трудфронт: копать эскарпы, контрэскар-
пы и противотанковые рвы в Смоленской области, под Рославлем. Нас
вернули в Москву за день до немецкого наступления. А в октябре
немцы уже подошли к самой Москве.
Похоже было, что столицу сдадут: еще раньше из Москвы эвакуи-
ровали все важные учреждения и предприятия, а теперь отгоняли по-
- 307 -
дальше весь вагонный парк, вывозили на грузовых платформах мос-
ковские троллейбусы.
У Юлия на руках была очень больная мать - астматичка, да еще
почти слепая. Отец нашего однокурсника Игоря Пожидаева*) руководил
эвакуацией своего наркомата. Сотрудников с семьями грузили на па-
роходы и по каналу Москва-Волга отправляли в Ульяновск. Игорь до-
был два билета - для Юлика и его мамы. Юлик тут же их потерял и
стеснялся пойти попросить дубликаты - но я его заставил. Сам же я
решил пока остаться и посмотреть, что будет. Семнадцатого числа я
увидел пожарную машину, груженую чемоданами, узлами и матрасами.
Подумал: ну, дело плохо, это последний звонок - пора удирать.
Набил едой один рюкзак, обувкой второй - даже "гаги" отвинтил
от конёчных ботинок. Один рюкзак на груди, другой на спине, обе
руки свободны. И пошел на Казанский вокзал, чтобы отъехать на
электричке хотя бы до Раменского, километров пятьдесят. А дальше
можно пешком - как мой отец, когда уходил под бомбежкой из Минска.
Вот тут-то и выяснилось, что электричек уже нет - угнали на
восток. Зато стоял готовый к отправке эшелон с эвакуированными. Я
нахально влез в теплушку, набитую людьми так плотно, как и гула-
говские краснухи не набивались зеками. Куда повезут, никто не
знал. Поехали потихоньку... На какой-то станции я увидел поезд
"Москва-Казань"; двери вагонов были заперты изнутри. Но я уцепился
за поручень и на подножке отправился к Мише Левину - он с родите-
лями был в Казани.**)
Из Казани так же зайцем я поплыл на пароходе в Куйбышев - там
была Военно-медицинская академия, где работал мой отец. А по доро-
ге, в Ульяновске, увидел у причала пароход - кажется, "Профессор
Мечников", - который увез из Москвы Юлика с мамой. Побежал искать
- 308 -
их, но не нашел. Еле вытащил ноги из черной и вязкой, как вар,
ульяновской грязи и двинулся дальше, к своим.
В Куйбышеве - нечаянная радость. Моего отца разыскал Юлик,
чтобы узнать, что со мной, и рассказать о себе. Они с матерью про-
бирались в Чкаловск - в тамошнем госпитале лежал мамин брат пол-
ковник Иоффе, тяжело раненный.***) (Мы обнялись на прощанье - как
тогда, на Лубянке - когда еще доведется увидеться?)
Через пару дней произошла еще одна неожиданная встреча: уви-
дел на улице Валентина Морозова, однокурсника. Он эвакуировался
вместе со ВГИКом. До Куйбышева ребята путешествовали в тех самых
троллейбусах, которые уехали из Москвы на грузовых платформах.
Институт направлялся в Алма-Ату. В Куйбышеве ВГИКу дали целый ва-
гон - пассажирский, бесплацкартный.
Я простился с родителями и поехал дальше с ребятами.
По дороге мы подобрали еще двух гиковцев - студентку и препо-
давателя; а когда выгрузились на станции Алма-Ата-I, я увидел еще
издали знакомое бежевое пальто с черным мазутным пятном на ягоди-
це: это Юлик в Куйбышеве присел отдохнуть на шпалу.
Я побежал, догнал его - и вовремя; в его паспорте уже стоял
лиловый штамп: "эвакуируется в Усть-Каменогорск". Оказывается, в
госпитале у дяди Миши они встретились со вторым братом Минны Соло-
моновны, Ароном. И решили путешествовать дальше втроем.
Я категорически потребовал, чтобы Юлик остался с нами. Будет
учиться, а мама пускай едет в Усть-Каменогорск, дядька присмотрит
за ней. Минна Соломоновна горячо поддержала мою идею, но Арон - не
лучший из ее братьев - был не в восторге. В письме из Усть-Камено-
горска он потом спросил Юлика: "Как поживает твой пройдоха Фрид?
Он пройдоха, это точно"... Точно, не точно - но теперь-то я пони-
- 309 -
маю, что только эгоизм молодости не дал подумать, какую ношу я
взваливаю на чужого мне человека. По счастью, все обернулось хоро-
шо, и Юлик ездил из Алма-Аты в Усть-Каменогорск навещать маму.
В эвакуации ВГИК оставался до осени 1943 г. В октябре мы вер-
нулись в Москву, новый 44-й год встретили со старыми друзьями - и
с ними же чуть погодя угодили в тюрьму. После бутырской "церкви"
наши с Юликом дорожки разошлись. Домой он писал не обо всех своих
приключениях - не хотел, чтоб волновались. А волноваться были при-
чины.
В первом же лагере, куда он попал, на него полез с топором
приблатненный собригадник. Юлик топор отнял, отбросил и как следу-
ет отметелил этого типа. Силенки набрался в Бутырке, на передач-
ках, а храбрости ему хватало: у Дунских это семейное. Всегда веж-
ливый и мягкий, он впадал прямо-таки в беркерскую ярость, если его
оскорбляли - его или кого-то из близких. Как тогда полез на топор,
мог и на танк попереть. Уже после лагеря, в Москве, наш сосед по
дому Фимка, будущий американский писатель Эфраим Севела, очень
точно определил: у Юлика мягкости - на один миллиметр.
Эта твердость характера была его главной опорой в лагере: пе-
редач из дома он не получал. Отец к этому времени умер, мать была
совершенно беспомощна, а брат Виктор отрекся от него, узнав, по
какому пункту пятьдесят восьмой статьи Юлик получил срок. Отрекся
не по трусости: в первые дни войны он ушел на фронт добровольцем,
хорошо воевал, был ранен и снова воевал. Но Виктор Дунский был
идейный коммунист, в партию его приняли чуть ли не семнадцати лет
от роду; и он совершенно искренне считал своего любимого младшего
брата врагом народа. А раз так, то следовательно... Какая-то дикая
слепота - хуже, чем глаукома Минны Соломоновны. Черная магия ста-
- 310 -
линизма.
К чести Виктора надо сказать, что всё поняв - но только после
ХХ-го съезда, как и многие такие же - он трижды приходил к брату
каяться. Два раза Юлик прогонял его, но на третий простил. И ни-
когда не вспоминал об этой позорной странице их семейной хроники...
Чувство собственного достоинства привлекало к Юлию самых раз-
ных людей. В первом его лагере - это было в Курской области -
вольный прораб обратил внимание на несуетливого молодого человека
в очках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120