Я не спрашивал, она тоже помалкивала. Хотя ее
подружки любезно сообщили: твоя Шурочка - немецкая подстилка.
Девушек и женщин, живших в оккупацию с немцами, в лагере было
много, и у каждой имелись свои причины и свои обстоятельства; бог
им судья. Но судили-то их не на небесах, а на земле, причем на со-
ветской, и всем подряд давали срока по 58-й - кому больше, кому
меньше. Я их не осуждал - жалел.
Заниматься любовью в бараке, прилюдно, нам с Шурой не хоте-
лось. И мы часами простаивали в темном тамбуре, ожидая, пока прек-
ратится хождение. Только раз нам удалось оттолкнуться (тогда не
говорили "трахнуться"") в относительном комфорте: на опилках, за
штабелем. Курсантов ведь выводили иногда на лесопилку - убирать
территорию; вот мы и воспользовались. Правда, задержались малость,
и когда прибежали к воротам, все те же доброжелательные подруги
стали громко советовать:
- Шур! Хоть отряхнулась бы!..
Вся спина ее серенького довоенного пальтишка была в опилках.
Там, в рабочей зоне, можно было добыть через вольных курево,
а то и выпивку - за деньги, понятно. В Шурин день рождения мне
принесли целых два поллитра. Отпраздновать мы решили вечером, в
бараке. Но вот проблема: как пронести водку в зону? Эту задачу я
решил с гениальной простотой. Заложил по бутылке в каждый рукав
повыше локтя и во время обязательного шмона перед воротами с го-
товностью распахнул бушлат, разведя локти в сторону. Вертухай при-
вычно скользнул ладонями по моим бокам и буркнул:"Ходи." Если б

- 205 -

нашел водку, мне обломилось бы суток десять ШИЗО. Но ради любимой
девушки стоило рискнуть. Да, да, любимой! Шурка была вторая в моей
жизни женщина, которой я сказал это слово - "люблю". Потом говорил
и другим - но не часто. И не в лагере...
Занятия на курсах кончились, мы сдали экзамен - я на пятерку,
Шура на троечку с минусом - и разъехались по свои лагпунктам. Мы
потом переписывались, через бесконвойников. Я старался переправить
ей что-нибудь вкусненькое из маминых посылок; а однажды мы даже
смогли увидеться - но об этом немного погодя.
На выпускном занятии начальник курсов, старший лейтенант, чью
фамилию я, к сожалению, забыл, приятно удивил нас. Свою прощальную
речь он начал давно забытым обращением: "Товарищи!" Оговорился? Не
думаю. Были, были среди лагерного начальства вполне порядочные,
многое понимавшие люди.
На 15-й я вернулся старшим бухгалтером производственной груп-
пы. На меня смотрели с уважением, а девушки с новым интересом:
подружиться со мной, считали они, было бы полезно.
Попадая в тюрьму, женщины в первые же дни узнавали от опытных
сокамерниц: в лагере надо сойтись с кем-нибудь из придурков, лучше
всего с нарядчиком - пристроит на легкую работу. А одной быть
нельзя, дойдешь на общих. И блатные приставать будут.
К нам на 15-й пришел этап из Иванова - молодые девчонки, в
большинстве ткачихи, получившие срок по статье 162-й, воровство:
вынесли с фабрики две-три бобины пряжи и променяли на хлеб.
Пока они все вместе жили в карантинном бараке, их навещали
наши старожилки - познакомиться и узнать, не пришел ли кто из зем-
лячек. Заодно инструктировали: тут на сельхозе с мужиками плохова-
то, человек сто всего, да и то половина доходяги. Но есть в хлебо-

- 206 -

резке грузин Моисей, он баб любит; а в бухгалтерии - очкастый мо-
лодой еврей. У него, вроде, никого нет... Девушки слушали, прини-
мали к сведенью. И жалели свою товарку, которая была на седьмом
месяце беременности:
- Любочка, а ты-то как будешь? С таким-то пузом.
- А я, девочки, рачком.**)
Об этой беседе мне рассказала, хихикая,Люська Беляева, с ко-
торой у нас случился скоротечный роман: она воспользовалась навод-
кой.
У нее было милое курносое личико, тоненькая фигурка и, как
отметил мой друг Леха Кадыков, "подстановочки под ней выполнены
очень аккуратно". (Лешкина речь и по сей день отличается своеобра-
зием; про одну знакомую даму он сказал, что у нее большое обоня-
ние). А подстановочки,т.е., ножки, были у Люськи действительно хо-
роши. И удивительная походка - куда до нее нынешним манекенщицам!
На этапе Люсю постригли: завшивела в тюрьме. И теперь она ходила,
не снимая голубой косынки; каждую ночь проверяла, не отросли ли
волосы. Об этом ее нетерпеливом ожидании знал весь лагпункт. И
Венька Стряснин, зав.ШИЗО, вместе с надзирателем Серовым, сыграли
над Люськой пакостную шутку: сорвали косынку и снова постригли на-
голо, объявив, что у Беляевой вши. Как она рыдала, бедная девка!
Ведь нагло врали, сволочи. Она была чистюля, заботилась о своей
внешности, даже чистила зубы два раза в день - чего я, например,
не делал никогда.
Женщины в этом смысле - да и не только в этом - существа уди-
вительные. Моя тетка Нюрочка, посаженная в 37-м как ЖИР, жена из-
менника родины, рассказывала: в Темниковских лагерях, в женском
бараке, она наблюдала интересную сцену. Новенькая, тоже жена из-

- 207 -

менника из только что прибывшего этапа, делала на нарах массаж ли-
ца, похлопывая по щекам кончиками пальцев. При этом она причитала:
- Ужас, ужас... Мужа, конечно, расстреляли... (Тюп-тюп-тюп.)
Детей отправили в приют... (Тюп-тюп-тюп.) Боже, десять лет, десять
лет! (Тюп-тюп.) Нет, я знаю - я не переживу!..
Сама Нюрочка вышла через пять, сохранив, как видим, чувство
юмора - и ангельский характер. Ее первого мужа расстреляли, а вто-
рым стал мой овдовевший дядька Володька, который мучил ее, думаю,
не меньше, чем лагерное начальство - хотя любил; он еще в гимназии
был влюблен в Нюрочку...
Люська была не Людмила, как полагалось бы, а Лариса. Лариса
Яковлевна Беляева, 1927 года рождения. Расстались мы в сорок вось-
мом, а в шестьдесят первом, уже вольным человеком, я по киношным
делам попал в Иваново. Наугад поинтересовался в справочном киоске:
где живет такая-то? Оказалось, что живет на этой улице, только те-
перь у нее другая, немецкая или еврейская фамилия. Я постоял-пос-
тоял перед ее домом, но так и не решился зайти: наверно, замужем,
наверно, не хвастается своим лагерным прошлым. Зачем осложнять че-
ловеку жизнь? Тем более, что и любви-то не было - ни с ее, ни с
моей стороны. Так "курортное знакомство".
Разнообразием статей, сроков и, соответственно, человеческих
типов наша женская зона превосходила, пожалуй, любой чисто мужской
лагпункт. Кроме воровства, растрат, мошенничества и всех пунктов
58-й статьи, были и специально женские преступления - проституция,
криминальные аборты. В те годы криминальными считались все аборты
- советское законодательство их то разрешало, то запрещало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120