Я вспомнил, как много лет назад вошел под своды Нотр-Дам, а мерзкие маленькие вампиришки, Дети Сатаны, укрылись во тьме вокруг собора и поджида­ли меня. Я вспомнил о своей смертной жизни, о До­ре… Я думал об Армане – бессмертном мальчике, стоявшем во главе общины Избранников Сатаны, обитавшей глубоко под склепами парижского клад­бища, о мальчике, который возомнил себя темным святым и заставлял своих одетых в лохмотья поддан­ных-кровопийц мучить людей, нести им смерть, сеять среди них страх и, подобно эпидемии, одну за другой уносить их жизни. Я буквально задыхался от рыданий.
– Это неправда, – кажется, твердил я. – Нет ни Бога, ни дьявола. Это неправда!
Он не отвечал. Я вновь перевернулся и сел, выти­рая лицо рукавом. Носового платка не было, ведь я отдал его Доре. Я почувствовал слабый запах, исходя­щий от моей одежды, от груди, к которой девушка прижималась, сладостный аромат ее крови. Мне не следовало оставлять Дору в таком отчаянии. Господи, я обязан был позаботиться о ее покое, о ее душевном равновесии! Черт побери!
Я взглянул на Мемноха.
Он сидел все на том же месте, положив руку на спинку кресла Луи, и молча наблюдал за мной.
– Ты не собираешься оставить меня в покое, правда? – со вздохом спросил я.
Мой вопрос, казалось, захватил его врасплох. Он рассмеялся, и лицо его при этом выражало скорее дружелюбие, чем полное равнодушие.
– Конечно нет, – негромко произнес он, словно не желая вновь довести меня до срыва. – Послушай, Лестат, я много столетий искал кого-нибудь вроде тебя. Я много веков ждал именно тебя! Нет, боюсь, я не намерен оставлять тебя в покое. Но я не хочу, что­бы ты страдал и мучился. Как мне успокоить тебя? Быть может, я должен совершить какое-либо малень­кое чудо? Или подарить тебе что-нибудь? Что сделать, дабы мы могли продвинуться дальше?
– А куда и каким образом мы, черт возьми, мо­жем продвинуться?
– Я тебе все объясню. – Он широко развел руки и слегка пожал плечами. – И тогда ты поймешь, поче­му я должен выиграть.
– Суть в том… в том, что я могу отказаться от со­трудничества с тобой, не так ли?
– Вот именно! Никто не в состоянии помочь мне, если будет действовать не по собственной воле. А я устал. Я утомлен этой работой. И нуждаюсь в помо­щи. Когда твоему другу Дэвиду случайно довелось стать свидетелем нашего явления, эту часть разговора он понял совершенно правильно.
– А ваше явление Дэвиду действительно было случайным? Дэвид не должен был видеть тебя и Бога вместе?
– Мне трудно сейчас что-либо тебе объяснить. Практически это невозможно.
– Сделав Дэвида одним из нас, я что, расстроил какие-то твои планы?
– И да, и нет. Суть в том, что Дэвид верно уловил смысл нашей беседы. Моя задача трудна, и я очень устал! Что же касается некоторых других предполо­жений Дэвида, связанных с тем видением… – Он по­качал головой. – В общем, ты именно тот, кто мне сейчас нужен, и крайне важно, чтобы ты, прежде чем принять окончательное решение, увидел все собствен­ными глазами.
– Значит, хуже меня на свете не существует? – дрожащими губами прошептал я, чувствуя, что вот-вот разрыдаюсь снова. – Несмотря на все проступки смертных, на те ужасные злодеяния, которые люди обрушивают друг на друга, несмотря на немыслимые страдания женщин и детей всего мира по вине пред­ставителей рода человеческого, самым плохим со­зданием на земле ты считаешь меня? Я тебе нужен! А Дэвид оказался слишком хорошим – так? Вопре­ки твоим ожиданиям, он не превратился в закончен­ного негодяя? Ты это хочешь сказать?
– Нет, конечно же ты не самый плохой, – утешил он меня и тут же добавил со вздохом: – В этом-то все и дело.
Постепенно я начал яснее видеть все больше и больше деталей его внешнего облика. И не потому, что они стали более отчетливыми, как это было во вре­мя моего разговора с призраком Роджера, а просто потому, что сам я постепенно успокаивался. Волосы его были темно-пепельного цвета, мягкие и вьющие­ся. А брови – вовсе не черные, как мне показалось вначале, а того же оттенка, что и волосы, – имели кра­сивый изгиб, придавая лицу выражение, напрочь ли­шенное тщеславия или высокомерия. И естественно, он не производил впечатления существа недалекого и тем более глупого. Одет он был очень непритязатель­но. Сомневаюсь, что это вообще можно было, назвать настоящей одеждой. Да, вещи казались вполне мате­риальными, однако на пальто отсутствовали пугови­цы, а покрой рубашки поражал своей простотой.
– Понимаешь, – продолжал он, – ты всегда умел мыслить здраво. А это именно то, что необходимо в первую очередь, то, что я искал прежде всего: здравомыслие, интеллект, целеустремленность и увлеченность. Бог свидетель, я не мог упустить такого, как ты! К тому же ты как будто сам манил меня к себе.
– Никогда!
– Да ладно тебе. Вспомни, сколько раз ты откры­то бросал вызов дьяволу.
– Это были всего лишь стихи… точнее, слабые вирши.
– Неправда. А вспомни, что ты вытворял. Ты про­будил древнейшее существо, Акашу, и едва не отдал в ее власть судьбы человечества. – Он коротко рассме­ялся. – Как будто на земле мало чудовищ, создан­ных эволюцией. А твоя авантюра с Похитителем Тел! Подумать только! Перевоплотиться, обрести такой шанс – и отказаться от него ради того, чтобы вновь стать тем, кем был прежде! Тебе известно, что твоя Гретхен стала в джунглях святой?
– Да. Читал об этом в газетах.
Гретхен! Моя монахиня, моя любовь в тот корот­кий период, когда я вновь стал смертным… С той са­мой ночи, когда она убежала от меня в часовню мис­сии и рухнула на колени перед распятием, Гретхен не произнесла ни слова. Она молилась денно и нощно, почти полностью отказалась от пищи, а по пятницам в маленькое, затерянное в джунглях поселение стека­лись толпы людей. Дабы собственными глазами уви­деть стигматы на ее ладонях и стопах, паломники преодолевали многие мили, продирались сквозь не­проходимые заросли; некоторые прилетали даже из Каракаса и Буэнос-Айреса. Таков был конец Гретхен.
«А что, если она действительно пребывает возле Христа?» – неожиданно пришла мне в голову мысль.
– Неправда все это, – холодно произнес я. – Гретхен лишилась рассудка, она постоянно пребывает в истерическом состоянии, и виноват в этом я. А мир
получил еще одного мистика, создание, приобщенное к религиозным таинствам, которое, подобно Христу, истекает кровью. Таких, наверное, уже тысячи.
– Не мне об этом судить, – сказал Мемнох. – А если вернуться к теме нашего с тобой разговора, то я хотел сказать, что ты совершил все, что только можно было вообразить, – за исключением прямого призы­ва Ты бросил вызов всем властям и прошел все испы­тания. Ты дважды хоронил себя заживо и даже по­пытался взлететь к самому солнцу в надежде, что оно испепелит тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135