Это подобие самого Господа Бога и гордых сыновей Его – ангелов – умело владеет примитивными орудиями.
Как громом пораженные, мы внимательно рассматривали его руки. Есть ли у него большие пальцы? Можно сказать, что есть! Как громом пораженные, мы бродили вокруг мест их скопления. Неужели те звуки, которые они издают, – это своего рода осмысленная речь? Можно сказать – да! Но в чем же состоит умысел Божий? Почему Он так поступил? Неужели и это не возбудит в нем гнев?
Однако вечный свет Господень по-прежнему изливался на мир, и ничто, казалось, не в силах его омрачить. Разве не слышал Он вопля умирающего примата? Разве не достигал Его ушей визг макаки, раздираемой на части ее более крупным собратом, и разве не видел Он, как покидает ее яркая искра жизни?
«Нет, это просто неслыханно, это невозможно себе даже представить!» – вскричал я, взмывая к небесам.
Ответ Господа был отнюдь не утешительным. «Мемнох, – сказал Он, – если даже Я не считаю это существо насмешкой над Собой, если Я Сам его создал, то как можешь ты чувствовать себя оскорбленным? Удовлетворись таким объяснением, Мемнох, удивляйся, изумляйся, но не беспокой Меня больше. Со всех сторон до Меня доносятся песнопения, повествующие о любой мелочи, о каждой детали Моего совершенного творения. И только ты приходишь с вопросами, которые по сути своей есть не что иное, как брошенные Мне в лицо обвинения. Все, Мемнох! Хватит! Довольно!»
Я чувствовал себя посрамленным и униженным. Само слово «обвинение» испугало меня и привело в замешательство. Известно ли тебе, что «сатана» в переводе с древнееврейского означает «противник, обвинитель»?
– Известно, – ответил я.
– Тогда, если позволишь, я продолжу. Такое отношение было мне в новинку. И тем не менее я сознавал, что на протяжении долгого времени без конца обвинял Господа то в одном, то в другом и неустанно твердил, что эволюционный процесс в том виде, в каком он происходит на земле, не может соответствовать божественной воле и желанию.
И вот теперь Он совершенно недвусмысленно приказал мне прекратить жаловаться и продолжать наблюдение. Он вновь подтвердил широту и грандиозность своих замыслов, указал на колоссальные перспективы тех изменений, свидетелем которых мне довелось быть. Иными словами, Он позволил мне, словно при мгновенной яркой вспышке, увидеть Его глазами то, что никогда не открылось бы мне самому.
Я уже сказал, что чувствовал себя посрамленным и смиренно обратился к Богу с просьбой позволить мне и в дальнейшем оставаться рядом с Ним. «Конечно, оставайся», – милосердно произнес Господь. Мы примирились, однако с тех пор, продолжая купаться в лучах Его Божественного света, я постоянно был начеку – так настороженно ведет себя животное, в любой момент ожидающее нападения невидимого в лесных зарослях врага. Настороженно и с опаской.
А тем временем внизу, на земле, происходило нечто из ряда вон выходящее!
Подумать только! Впрочем, не знаю, эти ли слова я должен употребить или лучше с библейским пафосом громко воскликнуть: «Зрите!». Суть в том, что волосатые прямоходящие существа положили начало весьма странному ритуалу. Вообще-то они положили начало очень многим обрядам и создали весьма сложные поведенческие модели. Но я, если ты не против, сразу перейду к описанию наиболее важной из них Волосатые прямоходящие существа стали хоронить своих мертвых сородичей.
Прищурившись, я озадаченно наблюдал за Мемнохом. Он так глубоко погрузился в воспоминания и был до такой степени поглощен своим повествованием, что, пожалуй, впервые за все время нашей беседы выглядел действительно несчастным и подавленным, однако по-прежнему красивым. Никакие грустные мысли не в силах были исказить прекрасные черты его лица.
– И что? Одиннадцатым «откровением» стала обязанность хоронить мертвых? – спросил я.
Он посмотрел на меня долгим взглядом, в котором явно читалось разочарование. Мысль о том, что он не в состоянии ясно и доступно мне все изложить, приводила его в смятение.
– Так что же ты имеешь в виду? – нетерпеливо переспросил я, горя желанием узнать как можно больше. – Что подразумевается под словами о том, что они хоронили своих мертвых?
– Очень и очень многое, – прошептал Мемнох, многозначительно покачав передо мной пальцем. – Ибо обряд погребения был сопряжен с проявлениями родства и близости, какие до той поры мы едва ли встречали у какого-либо вида живых существ. Сильные заботились о слабых, здоровые помогали больным, кормили и оберегали калек, и, наконец, все вместе они с цветами хоронили мертвых. Ты только подумай, Лестат, – с цветами! Вот в этом-то и заключалась главная суть одиннадцатого «откровения» – в появлении современного человека! Косматого, сутулого, покрытого волосами и еще очень похожего на обезьяну, но тем не менее – человека! И лицо этого человека уже мало чем отличалось от наших. Современный человек был способен испытывать любовь и привязанность, свойственные прежде лишь нам, ангелам, и Создателю. Он проявлял свои чувства по отношению к сородичам, он так же, как и мы, любил цветы и с их помощью выражал свое горе во время погребального обряда.
Я долго молчал, обдумывая сказанное, но в первую очередь упоминание Мемноха о том, что он, Бог и остальные ангелы служили своего рода идеальным образцом, эталоном, к которому на их глазах стремились в своем развитии человеческие существа. Я никогда не размышлял над этим вопросом с такой точки зрения. И вновь перед моим мысленным взором возник Его образ в тот момент, когда Он повернулся спиной к балюстраде и обратился ко мне: «Ты никогда не станешь Моим врагом, Лестат, правда?»
Мемнох не сводил с меня глаз. Я отвел взгляд. Внутри меня все более крепло чувство привязанности к нему, вызванное прежде всего его рассказом и той эмоциональностью, с какой он излагал свое повествование. Кроме того, пришедшие на память слова Бога Воплощенного вновь повергли меня в смятение.
– Но так и должно быть, – сказал Мемнох. – И вопрос, которым тебе следует задаться, заключается вот в чем: почему Он, вне всякого сомнения зная тебя таким, каков ты есть, – а Он не может этого не знать, – почему Он уже не считает тебя Своим врагом? Ты догадываешься?
Я был ошеломлен…
Я лишился дара речи…
Мемнох ждал, пока я приду в себя и буду в состоянии слушать продолжение его рассказа, однако были минуты, когда мне казалось, что этот момент, возможно, не наступит вообще. Завороженный и потрясенный, я тем не менее, словно самый обыкновенный смертный, испытывал сильнейшее желание убежать, скрыться от чего-то губительного, непреодолимого, угрожающего, способного лишить меня здравого рассудка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Как громом пораженные, мы внимательно рассматривали его руки. Есть ли у него большие пальцы? Можно сказать, что есть! Как громом пораженные, мы бродили вокруг мест их скопления. Неужели те звуки, которые они издают, – это своего рода осмысленная речь? Можно сказать – да! Но в чем же состоит умысел Божий? Почему Он так поступил? Неужели и это не возбудит в нем гнев?
Однако вечный свет Господень по-прежнему изливался на мир, и ничто, казалось, не в силах его омрачить. Разве не слышал Он вопля умирающего примата? Разве не достигал Его ушей визг макаки, раздираемой на части ее более крупным собратом, и разве не видел Он, как покидает ее яркая искра жизни?
«Нет, это просто неслыханно, это невозможно себе даже представить!» – вскричал я, взмывая к небесам.
Ответ Господа был отнюдь не утешительным. «Мемнох, – сказал Он, – если даже Я не считаю это существо насмешкой над Собой, если Я Сам его создал, то как можешь ты чувствовать себя оскорбленным? Удовлетворись таким объяснением, Мемнох, удивляйся, изумляйся, но не беспокой Меня больше. Со всех сторон до Меня доносятся песнопения, повествующие о любой мелочи, о каждой детали Моего совершенного творения. И только ты приходишь с вопросами, которые по сути своей есть не что иное, как брошенные Мне в лицо обвинения. Все, Мемнох! Хватит! Довольно!»
Я чувствовал себя посрамленным и униженным. Само слово «обвинение» испугало меня и привело в замешательство. Известно ли тебе, что «сатана» в переводе с древнееврейского означает «противник, обвинитель»?
– Известно, – ответил я.
– Тогда, если позволишь, я продолжу. Такое отношение было мне в новинку. И тем не менее я сознавал, что на протяжении долгого времени без конца обвинял Господа то в одном, то в другом и неустанно твердил, что эволюционный процесс в том виде, в каком он происходит на земле, не может соответствовать божественной воле и желанию.
И вот теперь Он совершенно недвусмысленно приказал мне прекратить жаловаться и продолжать наблюдение. Он вновь подтвердил широту и грандиозность своих замыслов, указал на колоссальные перспективы тех изменений, свидетелем которых мне довелось быть. Иными словами, Он позволил мне, словно при мгновенной яркой вспышке, увидеть Его глазами то, что никогда не открылось бы мне самому.
Я уже сказал, что чувствовал себя посрамленным и смиренно обратился к Богу с просьбой позволить мне и в дальнейшем оставаться рядом с Ним. «Конечно, оставайся», – милосердно произнес Господь. Мы примирились, однако с тех пор, продолжая купаться в лучах Его Божественного света, я постоянно был начеку – так настороженно ведет себя животное, в любой момент ожидающее нападения невидимого в лесных зарослях врага. Настороженно и с опаской.
А тем временем внизу, на земле, происходило нечто из ряда вон выходящее!
Подумать только! Впрочем, не знаю, эти ли слова я должен употребить или лучше с библейским пафосом громко воскликнуть: «Зрите!». Суть в том, что волосатые прямоходящие существа положили начало весьма странному ритуалу. Вообще-то они положили начало очень многим обрядам и создали весьма сложные поведенческие модели. Но я, если ты не против, сразу перейду к описанию наиболее важной из них Волосатые прямоходящие существа стали хоронить своих мертвых сородичей.
Прищурившись, я озадаченно наблюдал за Мемнохом. Он так глубоко погрузился в воспоминания и был до такой степени поглощен своим повествованием, что, пожалуй, впервые за все время нашей беседы выглядел действительно несчастным и подавленным, однако по-прежнему красивым. Никакие грустные мысли не в силах были исказить прекрасные черты его лица.
– И что? Одиннадцатым «откровением» стала обязанность хоронить мертвых? – спросил я.
Он посмотрел на меня долгим взглядом, в котором явно читалось разочарование. Мысль о том, что он не в состоянии ясно и доступно мне все изложить, приводила его в смятение.
– Так что же ты имеешь в виду? – нетерпеливо переспросил я, горя желанием узнать как можно больше. – Что подразумевается под словами о том, что они хоронили своих мертвых?
– Очень и очень многое, – прошептал Мемнох, многозначительно покачав передо мной пальцем. – Ибо обряд погребения был сопряжен с проявлениями родства и близости, какие до той поры мы едва ли встречали у какого-либо вида живых существ. Сильные заботились о слабых, здоровые помогали больным, кормили и оберегали калек, и, наконец, все вместе они с цветами хоронили мертвых. Ты только подумай, Лестат, – с цветами! Вот в этом-то и заключалась главная суть одиннадцатого «откровения» – в появлении современного человека! Косматого, сутулого, покрытого волосами и еще очень похожего на обезьяну, но тем не менее – человека! И лицо этого человека уже мало чем отличалось от наших. Современный человек был способен испытывать любовь и привязанность, свойственные прежде лишь нам, ангелам, и Создателю. Он проявлял свои чувства по отношению к сородичам, он так же, как и мы, любил цветы и с их помощью выражал свое горе во время погребального обряда.
Я долго молчал, обдумывая сказанное, но в первую очередь упоминание Мемноха о том, что он, Бог и остальные ангелы служили своего рода идеальным образцом, эталоном, к которому на их глазах стремились в своем развитии человеческие существа. Я никогда не размышлял над этим вопросом с такой точки зрения. И вновь перед моим мысленным взором возник Его образ в тот момент, когда Он повернулся спиной к балюстраде и обратился ко мне: «Ты никогда не станешь Моим врагом, Лестат, правда?»
Мемнох не сводил с меня глаз. Я отвел взгляд. Внутри меня все более крепло чувство привязанности к нему, вызванное прежде всего его рассказом и той эмоциональностью, с какой он излагал свое повествование. Кроме того, пришедшие на память слова Бога Воплощенного вновь повергли меня в смятение.
– Но так и должно быть, – сказал Мемнох. – И вопрос, которым тебе следует задаться, заключается вот в чем: почему Он, вне всякого сомнения зная тебя таким, каков ты есть, – а Он не может этого не знать, – почему Он уже не считает тебя Своим врагом? Ты догадываешься?
Я был ошеломлен…
Я лишился дара речи…
Мемнох ждал, пока я приду в себя и буду в состоянии слушать продолжение его рассказа, однако были минуты, когда мне казалось, что этот момент, возможно, не наступит вообще. Завороженный и потрясенный, я тем не менее, словно самый обыкновенный смертный, испытывал сильнейшее желание убежать, скрыться от чего-то губительного, непреодолимого, угрожающего, способного лишить меня здравого рассудка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135