Затормозил. Шофер выбросил дверку.
- Эй, красавица! Садись, а то заледенеешь! Когда она влезла в кабину,
водитель весело усмехнулся:
- Небось, с гулянки...
Нина смутилась: надо же, можно ли про нее такое подумать...
- Мужа в командировку провожала... - сказала она.
- Хе, командировка, невидаль. Нашла из-за чего печалиться. "Может, и
так",- подумала Нина и вспомнила вдруг, что выскочила из дома и забыла
деньги. Пошарила по карманам, вытащила мелочь.
- Вы знаете, у меня и денег-то нет, чтобы заплатить. Вот, копеек
пятьдесят. Извините.
- Ладно, - согласился водитель, - на пиво хватит. Он затормозил. Нина
протянула в сжатой ладошке мелочь и положила на приборный щиток. Монетки
звенькнули и исчезли в какойто щели. Шофер приподнялся из-за руля, надеясь
увидеть свои законные пивные пятьдесят копеек. Но денег не было.
- Пропало мое пиво. Что ж ты такая несчастливая? Да разве она
несчастливая? У нее две дочки, любящий муж. Что еще надо для счастья?
Дверца кабины захлопнулась. Судьба словами ночного шофера нарекла ей
другую дорогу. Горькую, вдовью...
Отлет задерживался. Дул сильный боковой ветер и метеослужба не давала
"добро".
Загрузили боеприпасы, получили сухой паек. Личные чемоданы, гордость
конструкторской мысли группы, в которых было все - от зубной щетки до
автомата - забросили в салон.
Сфотографировались на память под крылом самолета. А когда поступила
команда занять места и ребята уже поднимались в самолет, их доморощенный
фотограф Сережка Кувылин снова окликнул их. Они обернулись, остановились.
Еще раз запечатлело их бесстрастное око фотокамеры, теперь уже на
аэрофлотском трапе. Именно этот снимок особо любим ветеранами группы "А".
Его можно увидеть на самых почетных местах в квартирах ребят. Правда,
появился он у них недавно. Грустная судьба у этого снимка. Почти полтора
десятка лет будет лежать он - секретный! - в семейных альбомах. Система
обрекла своих солдат на долгое молчание. Ни словом, ни взглядом не имели
права эти люди признать свое участие в тех событиях. Как подчеркнул один
из высоких чинов КГБ: "Говорить можно все, что угодно. Кроме правды".
И это будет потом - через месяц, через два, через полгода. А сейчас
они стояли на трапе - улыбчивые, затянутые в меха летных курток, щеренные
в себе и в том деле, ради которого улетели в... командировку.
Клацнет последний раз затвор фотоаппарата. Захлопнется дверь
самолета. Отъедет одинокий трап, как бы увозя в прошлое их предыдущую
жизнь. Никто не заметит мокрый след колес на стылом поле аэродрома.
Надрывно взвоют турбины, и командир корабля, зная, какой трудный путь
ему предстоит, кивнет уходящей земле: с Богом! Им бы вправду помолиться.
Да не принято было в те годы.
В самолете занялись они делом вполне мирным. Никто не знал, что ждет
их при посадке, как встретят? Во всяком случае, догадывались: не
хлебом-солью. Как бы не свинцом. Вот Романов и разбил группу на двойки,
как в авиации - ведущий и ведомый. Плюснина, например, и Чудеснова
поставил в пару. Более всего подходили они друг другу, отлично ладили
между собой. А вот физические данные разные: один высокий, жилистый,
другой - ростом пониже, крепыш.
Улетают в Кабул...
Женя Чудесной - прекрасный стрелок. Саша, если надо, боксерским
ударом прикроет. Так что вполне дополняли один другого.
Правда, потом, в Афганистане, уже в бою многое поменялось, оказалось
не таким, как думали, готовясь заранее. Но что поделаешь, на то он и бой.
Промежуточная посадка в Душанбе. Здесь, у местных комитетчиков
Романов выпросил одеяла, матрацы. Все это оказалось очень кстати. Кто-то
из местных, помнится, подшучивал, мол, зря, майор, суетишься: прилетите -
обеспечат. Другой бы, может, и клюнул, но майор - тертый калач - служил в
системе госбезопасности не первый год и привык полагаться не на милость
зажиревших тыловиков, а только на себя.
Словом, загрузили скарб, разжились еще доппайком: как известно, на
войне харч - весьма серьезное дело, и в путь.
Границу пересекли поздно ночью. Кто-то уже подремывал, кто-то
дожевывал сухпай, а старший лейтенант Сергей Кувылин смотрел в
иллюминатор. Не слалось. Под крылом стелились огоньки, словно их на
бескрайнее черное поле высевал самолет и они летели к земле, кувыркались и
гасли в невидимых горных отрогах.
В салоне неожиданно погас свет, и через минуту-другую цепочка
огоньков осталась далеко позади. "Граница!" - догадался Сергей и что-то
защемило под сердцем. Он вспомнил, как десять лет назад, в шестьдесят
девятом, их солдатский эшелон пересекал границу. Они ехали домой из
Германии. Утром кто-то заорал благим матом: "Дембеля! Деды! Граница!" И
они с грохотом посыпались с полок.
Поезд въехал на мост через Буг, медленно и торжественно прошёл мимо
полосатого столба с гербом Советского Союза. Перехватило горло - Родина!
Два года он не видел мать, отца, не видел невесту. Хотелось бежать впереди
поезда.
В Смоленске на вокзале дал телеграмму: "Встречай, приезжаю...
поезд... вагон..." И только потом сообразил, что наделал. Их эшелон
прибывал на Белорусский вокзал в четыре утра. Считай, ночью. Метро на
замке, транспорт не ходит, такси не по карману, попереживал, поволновался,
а потом решил: ладно, скорей всего, она не приедет, и правильно сделает.
Ему опять же легче: не придется извиняться за свою дурацкую телеграмму.
А она приехала. До сих пор стоит перед глазами ранний,
предрассветный, гулкий перрон, лица удивленных дембелей, и его девчонка,
такая милая, нежная, прильнувшая головой к его плечу.
Вышли к стоянке такси, пристроились в хвост очереди. Очередь - одни
солдаты. Дембельский эшелон. Сергей глядел и не мог наглядеться в
искрящиеся голубые глаза. Вдруг кто-то тронул его за рукав. Оглянулся.
Перед ним стоял незнакомый сержант.
- Слышь, земляк, ты с невестой, давай, садись без очереди. Сергею
хотелось расцеловать незнакомого сержанта. Дома их были почти рядом. За
квартал остановили такси. Сергей проводил ее, а потом поспешил домой. В
том же году они поженились.
...Ночь за иллюминатором - глуха и темна. Вспыхнул где-то одинокий
огонек и вновь погас. Граница. Как порою странно и неожиданно в
человеческую жизнь вплетаются, казалось бы, совсем посторонние, далекие от
повседневных будничных забот, понятия. Всего дважды за свои тридцать лет
пересекал он границу. Но тогда хотелось петь и плясать, будущее было
утренним и добрым, как руки матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
- Эй, красавица! Садись, а то заледенеешь! Когда она влезла в кабину,
водитель весело усмехнулся:
- Небось, с гулянки...
Нина смутилась: надо же, можно ли про нее такое подумать...
- Мужа в командировку провожала... - сказала она.
- Хе, командировка, невидаль. Нашла из-за чего печалиться. "Может, и
так",- подумала Нина и вспомнила вдруг, что выскочила из дома и забыла
деньги. Пошарила по карманам, вытащила мелочь.
- Вы знаете, у меня и денег-то нет, чтобы заплатить. Вот, копеек
пятьдесят. Извините.
- Ладно, - согласился водитель, - на пиво хватит. Он затормозил. Нина
протянула в сжатой ладошке мелочь и положила на приборный щиток. Монетки
звенькнули и исчезли в какойто щели. Шофер приподнялся из-за руля, надеясь
увидеть свои законные пивные пятьдесят копеек. Но денег не было.
- Пропало мое пиво. Что ж ты такая несчастливая? Да разве она
несчастливая? У нее две дочки, любящий муж. Что еще надо для счастья?
Дверца кабины захлопнулась. Судьба словами ночного шофера нарекла ей
другую дорогу. Горькую, вдовью...
Отлет задерживался. Дул сильный боковой ветер и метеослужба не давала
"добро".
Загрузили боеприпасы, получили сухой паек. Личные чемоданы, гордость
конструкторской мысли группы, в которых было все - от зубной щетки до
автомата - забросили в салон.
Сфотографировались на память под крылом самолета. А когда поступила
команда занять места и ребята уже поднимались в самолет, их доморощенный
фотограф Сережка Кувылин снова окликнул их. Они обернулись, остановились.
Еще раз запечатлело их бесстрастное око фотокамеры, теперь уже на
аэрофлотском трапе. Именно этот снимок особо любим ветеранами группы "А".
Его можно увидеть на самых почетных местах в квартирах ребят. Правда,
появился он у них недавно. Грустная судьба у этого снимка. Почти полтора
десятка лет будет лежать он - секретный! - в семейных альбомах. Система
обрекла своих солдат на долгое молчание. Ни словом, ни взглядом не имели
права эти люди признать свое участие в тех событиях. Как подчеркнул один
из высоких чинов КГБ: "Говорить можно все, что угодно. Кроме правды".
И это будет потом - через месяц, через два, через полгода. А сейчас
они стояли на трапе - улыбчивые, затянутые в меха летных курток, щеренные
в себе и в том деле, ради которого улетели в... командировку.
Клацнет последний раз затвор фотоаппарата. Захлопнется дверь
самолета. Отъедет одинокий трап, как бы увозя в прошлое их предыдущую
жизнь. Никто не заметит мокрый след колес на стылом поле аэродрома.
Надрывно взвоют турбины, и командир корабля, зная, какой трудный путь
ему предстоит, кивнет уходящей земле: с Богом! Им бы вправду помолиться.
Да не принято было в те годы.
В самолете занялись они делом вполне мирным. Никто не знал, что ждет
их при посадке, как встретят? Во всяком случае, догадывались: не
хлебом-солью. Как бы не свинцом. Вот Романов и разбил группу на двойки,
как в авиации - ведущий и ведомый. Плюснина, например, и Чудеснова
поставил в пару. Более всего подходили они друг другу, отлично ладили
между собой. А вот физические данные разные: один высокий, жилистый,
другой - ростом пониже, крепыш.
Улетают в Кабул...
Женя Чудесной - прекрасный стрелок. Саша, если надо, боксерским
ударом прикроет. Так что вполне дополняли один другого.
Правда, потом, в Афганистане, уже в бою многое поменялось, оказалось
не таким, как думали, готовясь заранее. Но что поделаешь, на то он и бой.
Промежуточная посадка в Душанбе. Здесь, у местных комитетчиков
Романов выпросил одеяла, матрацы. Все это оказалось очень кстати. Кто-то
из местных, помнится, подшучивал, мол, зря, майор, суетишься: прилетите -
обеспечат. Другой бы, может, и клюнул, но майор - тертый калач - служил в
системе госбезопасности не первый год и привык полагаться не на милость
зажиревших тыловиков, а только на себя.
Словом, загрузили скарб, разжились еще доппайком: как известно, на
войне харч - весьма серьезное дело, и в путь.
Границу пересекли поздно ночью. Кто-то уже подремывал, кто-то
дожевывал сухпай, а старший лейтенант Сергей Кувылин смотрел в
иллюминатор. Не слалось. Под крылом стелились огоньки, словно их на
бескрайнее черное поле высевал самолет и они летели к земле, кувыркались и
гасли в невидимых горных отрогах.
В салоне неожиданно погас свет, и через минуту-другую цепочка
огоньков осталась далеко позади. "Граница!" - догадался Сергей и что-то
защемило под сердцем. Он вспомнил, как десять лет назад, в шестьдесят
девятом, их солдатский эшелон пересекал границу. Они ехали домой из
Германии. Утром кто-то заорал благим матом: "Дембеля! Деды! Граница!" И
они с грохотом посыпались с полок.
Поезд въехал на мост через Буг, медленно и торжественно прошёл мимо
полосатого столба с гербом Советского Союза. Перехватило горло - Родина!
Два года он не видел мать, отца, не видел невесту. Хотелось бежать впереди
поезда.
В Смоленске на вокзале дал телеграмму: "Встречай, приезжаю...
поезд... вагон..." И только потом сообразил, что наделал. Их эшелон
прибывал на Белорусский вокзал в четыре утра. Считай, ночью. Метро на
замке, транспорт не ходит, такси не по карману, попереживал, поволновался,
а потом решил: ладно, скорей всего, она не приедет, и правильно сделает.
Ему опять же легче: не придется извиняться за свою дурацкую телеграмму.
А она приехала. До сих пор стоит перед глазами ранний,
предрассветный, гулкий перрон, лица удивленных дембелей, и его девчонка,
такая милая, нежная, прильнувшая головой к его плечу.
Вышли к стоянке такси, пристроились в хвост очереди. Очередь - одни
солдаты. Дембельский эшелон. Сергей глядел и не мог наглядеться в
искрящиеся голубые глаза. Вдруг кто-то тронул его за рукав. Оглянулся.
Перед ним стоял незнакомый сержант.
- Слышь, земляк, ты с невестой, давай, садись без очереди. Сергею
хотелось расцеловать незнакомого сержанта. Дома их были почти рядом. За
квартал остановили такси. Сергей проводил ее, а потом поспешил домой. В
том же году они поженились.
...Ночь за иллюминатором - глуха и темна. Вспыхнул где-то одинокий
огонек и вновь погас. Граница. Как порою странно и неожиданно в
человеческую жизнь вплетаются, казалось бы, совсем посторонние, далекие от
повседневных будничных забот, понятия. Всего дважды за свои тридцать лет
пересекал он границу. Но тогда хотелось петь и плясать, будущее было
утренним и добрым, как руки матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76