Какому еще артисту можно было доверить такую непростую реплику, как: «Я за машину родину про­дал!»? Каким положительным потенциалом должен был обладать ар­тист, произносящий эти слова, чтобы вызвать смех, а не реакцию от­вращения! И герою Буркова это оказалось дозволенным, потому что народность, простодушие и чистота исполнителя помогли избежать двусмысленности, заложенной в этой рискованной остроте. Через две фразы становилось ясно, что речь идет о родном доме в деревне, о месте, где он родился и вырос, а в неудачной формулировке повинно некое косноязычие. Но при любых поворотах сюжета Фетисов сочувствует обиженным, встает на их защиту, ненавидит человеческую на­кипь и ржавчину. У него народная смекалка, достоинство, внутрен­няя, естественная честность. Вся эта доброкачественность существует в Буркове-человеке. Идейная нагрузка, которая ложится на плечи персонажа Буркова, для фильма очень важна. Потому что вместе с действующими лицами, которых играют Л. Ахеджакова, А. Мягков, Л. Марков, Г. Стриженов, и образуется тот фронт человечности, ко­торый противостоит фронту мещанства, фронту «хватательных дви­жений». Для меня участие Буркова в «Гараже» было вопросом прин­ципиальности. Его заменить на другого исполнителя я бы не смог. При ином актере, не имеющем столь яркого положительного обая­ния, мог возникнуть своеобразный идейный перекос замысла...
Или еще одна наша совместная работа. В трагикомедии «О бед­ном гусаре замолвите слово...» Бурков сыграл роль Егорыча – крепостного камердинера графа Мерзляева. Я считаю работу Буркова одной из самых удачных в фильме. Образ, созданный артистом, по­лучился неоднозначным. В Егорыче намешано многое. Он и плут, и холуй, и шельма, и хозяина своего при этом ненавидит; человек со способностями, не лишен обаяния, себе на уме, в нем есть и что-то доброе, но и взятку примет не моргнув. Персонаж, как мне кажется, получился выпуклый, живой, многогранный, в чем-то неожиданный, но цельный. И здесь в первую очередь заслуга артиста. Его дарова­ние за эти годы выросло необычайно.
Последняя наша совместная работа – провинциальный трагик Несчастливцев – «Робинзон» – в драме «Жестокий романс» по А. Н. Островскому. Роль кочевого, бродячего актера в фильме, к сожалению, ушла на второй план из-за метражных соображений. Так, например, был снят, но выпал из монтажа, уморительный эпизод, когда Паратов подбирал на «Ласточку» с необитаемого волжского островка незадачливого трагика, которого вместе с купчиком-собу­тыльником ссадили из-за пьяного дебоша на остров по требованию пассажиров парохода. Оттуда-то и кличка, данная Паратовым, – «Робинзон». Выпал еще ряд кадров, и отнюдь не по вине исполните­ля. И тем не менее, несмотря на малый объем роли, персонаж Бурко­ва вносит свою необходимую краску в панораму тогдашней жизни России. Актер дает цельное и сочное, как мне кажется, представле­ние о быте, нравах, повадках, манерах провинциального актерского племени, об их униженности и зависимости от богатых мира сего.
Договорились мы с Бурковым, что он сыграет роль председателя колхоза Голубева в экранизации романа В. Войновича о Чонкине, но фильм не состоялся. И не состоялась очередная встреча с прекрасным актером.
Не случилась и еще одна совместная работа. Заканчивался труд над сценарием «Небеса обетованные». Естественно, что, еще сочиняя сценарий, я задумывался об исполнителях. Так вот роль Президента я решил предложить своему другу Жоре. Позвонил ему и сказал, что сценарий на машинке, будет готов через два-три дня. Жора ответил, что он свободен, готов для работы, будет ждать сценарий. А на сле­дующий день, будучи дома, он неудачно упал и сломал бедро. Кто-то из нашей съемочной группы пошутил: «Так ведь Президент у нас хромой. Бурков и сыграет его на костылях».
Георгия Ивановича увезли в больницу. Врачи, сказали, что, если сделать операцию, Бурков сможет нормально ходить буквально через неделю, а если пустить дело на самотек, то придется ему хро­мать месяца три, не расставаясь с костылями. Георгий Иванович и его жена Таня посовещались и решили: операцию делать.
Вечером того дня, когда хирурги резали бурковскую ногу, я позвонил артисту домой. Таня сказала, что операция прошла хорошо, Жора чувствует себя нормально и дня через два можно будет при­слать ему в больницу сценарий. А на следующий день пришло извес­тие – Бурков скончался. Последний раз я его видел в эталонном зале «Мосфильма», где Буркова отпевали.
А роль Президента сыграл Валентин Гафт...
Всеобъемлющему таланту Буркова были подвластны любые жанры как в кино, так и на сценических подмостках. И каждый раз, сталкиваясь с этим артистом, я поражался тому, что не могу понять, как, какими средствами он добивается такой поразительной органи­ки. Я никогда не видел «белых ниток», которыми он «шил» роль. Глядя на Буркова, я всегда испытывал ощущение, что встретился не с актером, а с подлинным человеком из жизни, из народа.
Бурков – типичный пример «самородка». На съемочной пло­щадке вокруг него всегда толпа из осветителей, механиков, партне­ров-артистов и, чего греха таить, членов режиссерской группы. Бур­ков был талантливейшим рассказчиком. Когда он начинал свои байки, на площадке постепенно останавливалась работа. Съемочная группа окружала Георгия Ивановича. Благодарные слушатели отвечали взрывами хохота на шутки, вымыслы и показы Буркова. А он был поистине неистощим! Такой талант – редкость! И как мне бы­вало обидно нарушать этот изумительный театр одного актера, становиться, по сути, его душителем и кричать:
– Хватит! Хватит! Давайте работать! Начинаем репетицию!
Все, и я в том числе, неохотно покидали Буркова, чтобы продол­жать съемки.
И еще не могу не упомянуть об одном качестве Георгия Иванови­ча. Оттого, что он частенько играл простоватых мастеровых, людей необразованных, зрителю могло показаться, что он и сам такой в жизни. Однако при первом же общении с Бурковым становились за­метны его высокая культура, образованность, тактичность, подлин­ная интеллигентность. И, что свойственно отнюдь не всем артистам, глубокий ум!
НЕ ОТТУДА
Итак, весной 1961 года я закончил эксцентрическую комедию «Чело­век ниоткуда» по сценарию Леонида Зорина. Это была моя третья лента. Картина рассказывала о приключениях снежного человека в Москве и была, как я уже рассказывал, снята в довольно замыслова­той манере.
Герой ленты по кличке «Чудак» – существо с детским, незамут­ненным сознанием – являлся своеобразным камертоном, по которо­му проверялась действительность. Чистый, наивный, душевный дикарь был своеобразной лакмусовой бумажкой. Благодаря этому, ко­нечно же, условному приему было легче обнаружить пороки и откло­нения нашего общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187