– У нас есть где поселиться? – спросила она.
Я почувствовал, как мое лицо исказилось. – Приехало так мало людей, что ты можешь выбирать все, что тебе понравится, кроме дворца епископа или открытого воздуха. Если ты интересуешься комнатой, то я ее уже выбрал. Я взял комнату, которая должно быть была одной из канцелярий. Ты знаешь, все служащие сбежали, но мы пришли слишком быстро, чтобы успели все разворовать. Я мог бы поискать квартиру на стороне – там было бы, я полагаю, больше удобств, но… но дворец такой пустой… в нем даже эхо.
Мелюзина уставилась на меня, с минуту помолчала, а затем сказала мягко:
– Я не представляла, что дела пришли в такое плохое состояние.
Я не знаю, что она прочитала на моем лице, но она смотрела вниз, мимо меня, затем положила мою руку на свое плечо и сказала, вполне оживленно:
– С твоей больной ногой это камк раз хорошо, что комната неподалеку. Давай пойдем туда. Потом я спрошу королеву, можно ли мне остаться с тобой, и, если она даст разрешение, я попрошу ее сказать королю, где ты. Затем я принесу обед, и мы вместе поедим в нашей комнате.
Я открыл рот, чтобы запротестовать, но увидел, что темнота, из которой я только что выбрался, надвигается на меня, и я промолчал. Была дорога каждая минута света, поэтому я позволил Мелюзине помочь мне дойти до комнаты, которая была во флигеле дворца, переставшего быть кельями для священников или чиновников. Это была небольшая комнатка. Я собрал две жаровни и хороший запас древесного угля, поэтому в ней было тепло. В комнате находилась легкая походная кровать, но я выбросил ее и заменил двумя новыми свеженабитыми соломенными тюфяками. Внизу было шерстяное одеяло, которым я пользовался на марше, когда спал на холодном полу; сверху лежало чистое одеяло, которым я пользовался только, когда спал с Мелюзиной, и я знал, что вдобавок у нее будет ее собственное. Я подобрал два табурета и она подтолкнула один из них поближе к матрацам так, чтобы у меня было место расположить ногу, и велела мне сесть.
Я видел, что Мелюзина осмотрелась вокруг с удовлетворением, но, когда она повернулась ко мне, я не встретил ее взгляда. Молча она сняла свой плащ, отколола булавки на моем и размотала ленты, которые стягивали мой ботинок, и сняла его. Наконец, она цыкнула языком, натянула свой плащ на мою ногу, чтобы ей было тепло, и коснулась моей щеки, потом поднялась и вышла.
Это прикосновение было полно нежности, но оно только придвинуло темноту ближе. Я был уверен, что Мелюзина возбуждала меня в уединении нашей комнаты, стараясь повлиять на меня, чтобы я оставил короля – не для того, чтобы присоединиться к императрице (Мелюзина не была так глупа), но чтобы найти нейтральное убежище в Джернейве.
Это верно, что там мы были бы в безопасности и не присоединялись бы открыто ни к какой партии. Стефан не посылал вызовов людям из северных графств. Хотя принц Генри номинально был его вассалом и давал клятву оказывать поддержку, если когда-нибудь она понадобится Стефану. Король был слишком благоразумен, чтобы испытывать эту клятву, особенно с тех пор, как он не нуждался в людях. Его армия была уже больше, чем любая из тех, какие можно было собрать при мятеже. Поэтому все, что было бы необходимо, это послать нас в безопасное место без потери моего положения как телохранителя и под защитой от любой вероятности открытого конфликта с королем Дэвидом или императрицей. Было и оправдание, позволяющее взять Мелюзину на север. Я мог бы подумать о нескольких причинах, но проще всего было бы, если бы она обнаружила, что ждет ребенка.
Не храня верности никому лично, кроме, возможно, меня, Мелюзина никогда бы не поняла моего отказа. Она бы почувствовала, что я преднамеренно подвергаю ее опасности и было бы бесполезно предлагать послать ее в Джер-нейв одну. Если бы я погиб с королем, она не могла бы надеяться возвратить назад Улль, так как обидела императрицу Матильду, не поехав с ней. Хуже всего то, что она чувствовала бы, что я не заслуживаю ее верности, и ее гнев был бы гораздо сильнее.
К тому времени, когда Мелюзина вернулась, нагруженная двумя большими корзинами, я довел себя до состояния ребенка, терзаемого кошмаром. И конечно, в итоге я недооценил ее. Это, должно быть, действительно было следствием общения с Матильдой, что ввело ее в открытую ярость, когда мы разошлись с ней в Бате. Мне следовало вспомнить, что Мелюзину воспитывали восемь своевольных мужчин (конечно, не все одновременно, но она много рассказывала мне о своем отце и братьях), и она знала очень хорошо, что противостояние это не метод улучшить собственное положение.
Не потому ли она встала на колени рядом со мной и спросила:
– Неужели мы так близки к беде, Бруно? Ты выглядишь, как будто бы ты видел Армагеддон.
– Не для королевства, – ответил я, – а для меня.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она, глядя удивленно. – Я знаю, что король не сердится на тебя. Случайно – я не знаю этого места и свернула не туда – я вышла прямо к двери королевской комнаты как раз, когда туда входили Стефан и Мод. И когда я сказала ему, что твоя нога вся распухла, он очень беспокоился о тебе.
В той интонации, с которой она говорила о короле и королеве было что-то, вселяющее надежду, что я был дураком, и я рассмеялся, взял ее лицо в свои ладони и сказал:
– О, я не боюсь короля. Он не может принести мне Армагеддон. Только ты можешь сделать это, женщина.
Вряд ли она знала, что я имею в виду. Вероятно, она предполагала, что я вспоминаю нашу ссору в Бате. Но что бы она не думала, она хранила это про себя, так как тоже рассмеялась и сказала:
– Ну что ж, я не принесла его в своих корзинах. Сначала я перевяжу твою ногу или мы поедим то, что я захватила из кухни?
– У меня есть более сильный аппетит, – тихо сказал я, наклонившись к ней и целуя ее. – Обедать еще слишком рано, по крайней мере, есть еще полчаса, а моей ноге гораздо удобнее лежать.
– И поскольку тебе нечем заняться в эти свободные полчаса, ты хочешь поразвлечься со мной? Развратник! Это время так же хорошо пройдет в заботах о твоей ноге. – Она говорила резко, но ее глаза смеялись, а когда она, изогнувшись, освободилась от моих объятий, понадобилось отодвинуть корзины с дороги в безопасное место.
– Не думаю, что это предложение напрасно, – сказал я, набрасываясь на нее и без особых усилий обхватывая ее вокруг бедер; она и не старалась уклонится. – Поскольку тебе придется снять мою обувь, чтобы увидеть мою ногу, ты можешь точно так же уделить внимание и другим припухлостям.
– Без удовольствия, сказала она надменно, но ее пальцы уже принялись расстегивать мою рубашку, а мои развязывали ее шнурки. – Ты принял ванну? – прошептала она, когда мы лежали на тюфяке.
Ей было легко обнаружить это, так как она играла со мной, целуя мой живот и бедра и Красноголового Господина Джона тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154