Кроме того, я обязательно должна была рассказать о странном отношении ко мне королевы. Даже будучи озабоченной истинностью записей в счетах и презрительным отношением управляющего двором и раздающего милостыню, я не считала, что королева поступила осторожно. Наоборот, я знала, что все это выглядит просто странно.
У меня не было возможности ни выразить ему, как задеты мои чувства, ни намекнуть о моих тревогах. При последних звуках музыки мою руку для следующего танца готовился принять Ричард де Комвиль. Я собиралась отказать ему, но Бруно отрицательно покачал головой, поклонился мне и сказал, что должен удалиться, посмотрев по направлению личных покоев короля. Поэтому я танцевала с Ком-вилем, а потом и с другим джентльменом. Уверена, что для них мое общество было приятным: у меня был достаточный опыт отвечать моим братьям, когда мои мысли были заняты совсем другим. И поскольку я решила больше не думать о безразличии ко мне Бруно, в то время как моя слабость по отношению к нему очевидна, я начала размышлять о тревоге раздающего милостыню.
Когда слово «тревога» пришло мне в голову, оно зазвенело как колокольчик. Чувствовалась заметная разница в отношении ко мне управляющего двором и раздающего милостыню. Управляющий был лишь раздражен и высокомерен; ему, казалось, все равно, сколько я буду изучать любую запись, разве что жаль своего времени. Раздающий же вообще не хотел, чтобы я просматривала что-либо медленно и тщательно. Да, тревога – это подходящее слово.
Как только мне удалось, я сослалась на усталость и вернулась в зал королевы, где нашла ларец с бухгалтерскими книгами, вытащила те, которые относились к последнему месяцу и начала просматривать их пункт за пунктом. Через какое-то время, несмотря на то что я не понимала смысла всех записей, я начала находить повторения тех или других обозначений, которые приняла за названия определенных религиозных заведений. Каждая из сумм в отдельности была невелика, но, сложенные вместе, они составляли уже кругленькую сумму. Однако я не думала, что именно это вызвало тревогу раздающего. То, что для меня «кругленькая сумма», для него, должно быть, почти ничто.
Ночью я проснулась с пониманием того, что открытие прошедшего дня можно использовать и по-другому. Конечно, необычный способ дарения имел получателя, которого королева должна была запомнить. Если это так, у меня будет несколько имен, соответствующих обозначениям в книге регистрации, и я, возможно, смогла бы использовать их, чтобы разобраться со смыслом других обозначений.
Я пришла в спальню королевы и попросила принять меня до того, как она будет одета и окружена важными дамами двора.
Королева Мод сидела в постели, опершись на большие подушки. С ней были только две старейшие и самые доверенные служанки. Она удивилась, когда я упомянула о своих трудностях с пониманием того, что записано предыдущим секретарем, и о намерении расшифровать некоторые из обозначений. Королева заявила мне только, что я не отвечаю за записи, сделанные до начала моего вступления в должность, и могу вести записи так, как мне это удобно, не обращая внимания на то, как это делалось в прошлом, а затем жестом отослала меня. Я была слегка разочарована, но затем решила, что за этими регулярно выдаваемыми маленькими суммами скрывается какой-то частный интерес, и приняла все сказанное с поклоном. Я уже почти вышла, когда меня окликнули и позвали назад. Королева приказала принести ларец, в котором держали бухгалтерские книги, и попросила меня найти и указать те записи, о которых мы говорили. Некоторое время она над ними молча раздумывала, потом покачала головой и пробормотала:
– Не по моему приказу. Я еще разузнаю обо всем, но мне кажется, что эти суммы шли прямо в его карман.
– Раздающего милостыню? – От удивления я вытаращила глаза. Я не могла этому поверить.
– Нет, – сказал Мод, – попик, – Но почему же раздающий милостыню так волновался? Я чувствовала это, ибо злилась на его оскорбления и была очень внимательна.
– Просто попик – его протеже, возможно, даже сын. О его проделках раздающий милостыню знал, однако закрыл на это глаза. И я тут практически бессильна, так как только церковь может судить своих преступников.
– Но вы, конечно, в силах отстранить раздающего милостыню от службы. Зачем вам терпеть…
– Хватит! – Королева почти кричала. Она словно только что поняла, что сказала больше, чем намеривалась. Некоторое время Мод сидела не двигаясь, руки ее покоились на пергаментах, глаза смотрели прямо перед собой, но королева, казалось, меня не видела. Затем она медленно сказала:
– Королева не так свободна, как обыкновенный барон. Раздающий милостыню приходится двоюродным братом епископу Солсберийскому, королевскому канцлеру, и был рекомендован мне им. Обидеть епископа Солсбери таким пустяком, как заявить о нечестности кузена, было бы очень глупо.
После многозначительной паузы Мод добавила:
– Поэтому ты ничего никому не скажешь.
– Слушаюсь, мадам, – выдохнула я, досадуя, что мое стремление разрушить подозрения о моей неспособности вести дела, привело меня к получению сведений, о которых я вовсе не хотела знать.
– Я не сержусь, Мелюзина, – успокоила меня королева. Суровая линия ее рта постепенно смягчилась. – Хорошо, что ты заметила эту странность, и очень правильно, что пришла поговорить со мной наедине. Если когда-либо встретишь еще какую-нибудь странность, заходи снова. Сейчас ты свободна.
Я потянулась к бумагам, но королева покачала головой. Она улыбнулась, когда я присела в реверансе – видимо, чтобы ободрить меня, – но, по-моему, я попала между молотом и наковальней. Я одинаково не люблю ни сплетников, ни обманщиков, но приходится наушничать, если не можешь стерпеть обмана. Еще хуже было то, что кажущийся пустяк – священник взял несколько шиллингов – обнаружил глубокие корни, ведущие к высоким особам.
Словно специально для того, чтобы сделать этот неважно начавшийся день еще более гнусным, сразу после завтрака, который я съела без аппетита, Эдна принесла мне записку от Бруно с извещением, что его не будет в Вестминстере. Бруно оставил Фечина на случай, если мне понадобится сопровождение, и рассчитывал вернуться в канун Крещения. Хотя и не был в этом уверен. И наконец, в довершение моих бед, из рук той же Эдны я получила вызов к казначею.
В спальне королевы казначей бросил пригоршню расчетных бирок на стол и поручил мне заняться их регистрацией. Конечно, это была дополнительная работа, но я не обиделась и даже получила небольшое удовольствие, не нажив себе еще одного врага, когда один из его молоденьких секретарей принес еще несколько бирок. (Я как раз заостряла перо. Старое было сломано, когда я отделяла чертой прежние записи от новых, над которыми красовалось мое имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
У меня не было возможности ни выразить ему, как задеты мои чувства, ни намекнуть о моих тревогах. При последних звуках музыки мою руку для следующего танца готовился принять Ричард де Комвиль. Я собиралась отказать ему, но Бруно отрицательно покачал головой, поклонился мне и сказал, что должен удалиться, посмотрев по направлению личных покоев короля. Поэтому я танцевала с Ком-вилем, а потом и с другим джентльменом. Уверена, что для них мое общество было приятным: у меня был достаточный опыт отвечать моим братьям, когда мои мысли были заняты совсем другим. И поскольку я решила больше не думать о безразличии ко мне Бруно, в то время как моя слабость по отношению к нему очевидна, я начала размышлять о тревоге раздающего милостыню.
Когда слово «тревога» пришло мне в голову, оно зазвенело как колокольчик. Чувствовалась заметная разница в отношении ко мне управляющего двором и раздающего милостыню. Управляющий был лишь раздражен и высокомерен; ему, казалось, все равно, сколько я буду изучать любую запись, разве что жаль своего времени. Раздающий же вообще не хотел, чтобы я просматривала что-либо медленно и тщательно. Да, тревога – это подходящее слово.
Как только мне удалось, я сослалась на усталость и вернулась в зал королевы, где нашла ларец с бухгалтерскими книгами, вытащила те, которые относились к последнему месяцу и начала просматривать их пункт за пунктом. Через какое-то время, несмотря на то что я не понимала смысла всех записей, я начала находить повторения тех или других обозначений, которые приняла за названия определенных религиозных заведений. Каждая из сумм в отдельности была невелика, но, сложенные вместе, они составляли уже кругленькую сумму. Однако я не думала, что именно это вызвало тревогу раздающего. То, что для меня «кругленькая сумма», для него, должно быть, почти ничто.
Ночью я проснулась с пониманием того, что открытие прошедшего дня можно использовать и по-другому. Конечно, необычный способ дарения имел получателя, которого королева должна была запомнить. Если это так, у меня будет несколько имен, соответствующих обозначениям в книге регистрации, и я, возможно, смогла бы использовать их, чтобы разобраться со смыслом других обозначений.
Я пришла в спальню королевы и попросила принять меня до того, как она будет одета и окружена важными дамами двора.
Королева Мод сидела в постели, опершись на большие подушки. С ней были только две старейшие и самые доверенные служанки. Она удивилась, когда я упомянула о своих трудностях с пониманием того, что записано предыдущим секретарем, и о намерении расшифровать некоторые из обозначений. Королева заявила мне только, что я не отвечаю за записи, сделанные до начала моего вступления в должность, и могу вести записи так, как мне это удобно, не обращая внимания на то, как это делалось в прошлом, а затем жестом отослала меня. Я была слегка разочарована, но затем решила, что за этими регулярно выдаваемыми маленькими суммами скрывается какой-то частный интерес, и приняла все сказанное с поклоном. Я уже почти вышла, когда меня окликнули и позвали назад. Королева приказала принести ларец, в котором держали бухгалтерские книги, и попросила меня найти и указать те записи, о которых мы говорили. Некоторое время она над ними молча раздумывала, потом покачала головой и пробормотала:
– Не по моему приказу. Я еще разузнаю обо всем, но мне кажется, что эти суммы шли прямо в его карман.
– Раздающего милостыню? – От удивления я вытаращила глаза. Я не могла этому поверить.
– Нет, – сказал Мод, – попик, – Но почему же раздающий милостыню так волновался? Я чувствовала это, ибо злилась на его оскорбления и была очень внимательна.
– Просто попик – его протеже, возможно, даже сын. О его проделках раздающий милостыню знал, однако закрыл на это глаза. И я тут практически бессильна, так как только церковь может судить своих преступников.
– Но вы, конечно, в силах отстранить раздающего милостыню от службы. Зачем вам терпеть…
– Хватит! – Королева почти кричала. Она словно только что поняла, что сказала больше, чем намеривалась. Некоторое время Мод сидела не двигаясь, руки ее покоились на пергаментах, глаза смотрели прямо перед собой, но королева, казалось, меня не видела. Затем она медленно сказала:
– Королева не так свободна, как обыкновенный барон. Раздающий милостыню приходится двоюродным братом епископу Солсберийскому, королевскому канцлеру, и был рекомендован мне им. Обидеть епископа Солсбери таким пустяком, как заявить о нечестности кузена, было бы очень глупо.
После многозначительной паузы Мод добавила:
– Поэтому ты ничего никому не скажешь.
– Слушаюсь, мадам, – выдохнула я, досадуя, что мое стремление разрушить подозрения о моей неспособности вести дела, привело меня к получению сведений, о которых я вовсе не хотела знать.
– Я не сержусь, Мелюзина, – успокоила меня королева. Суровая линия ее рта постепенно смягчилась. – Хорошо, что ты заметила эту странность, и очень правильно, что пришла поговорить со мной наедине. Если когда-либо встретишь еще какую-нибудь странность, заходи снова. Сейчас ты свободна.
Я потянулась к бумагам, но королева покачала головой. Она улыбнулась, когда я присела в реверансе – видимо, чтобы ободрить меня, – но, по-моему, я попала между молотом и наковальней. Я одинаково не люблю ни сплетников, ни обманщиков, но приходится наушничать, если не можешь стерпеть обмана. Еще хуже было то, что кажущийся пустяк – священник взял несколько шиллингов – обнаружил глубокие корни, ведущие к высоким особам.
Словно специально для того, чтобы сделать этот неважно начавшийся день еще более гнусным, сразу после завтрака, который я съела без аппетита, Эдна принесла мне записку от Бруно с извещением, что его не будет в Вестминстере. Бруно оставил Фечина на случай, если мне понадобится сопровождение, и рассчитывал вернуться в канун Крещения. Хотя и не был в этом уверен. И наконец, в довершение моих бед, из рук той же Эдны я получила вызов к казначею.
В спальне королевы казначей бросил пригоршню расчетных бирок на стол и поручил мне заняться их регистрацией. Конечно, это была дополнительная работа, но я не обиделась и даже получила небольшое удовольствие, не нажив себе еще одного врага, когда один из его молоденьких секретарей принес еще несколько бирок. (Я как раз заостряла перо. Старое было сломано, когда я отделяла чертой прежние записи от новых, над которыми красовалось мое имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154