Неровное дыхание рвалось из груди. Прислонившись к стене фургона, он подтянул колени к груди и глубоко вдохнул.
Вдруг он замер.
Шаги! Близкие и осторожные.
Уолкер опустил руку в тайничок под сиденьем водителя и вытащил обрез. Он положил оружие на колени и прикрыл его газетой. С трудом, но заставил себя дышать медленно, через нос.
Шаги приближались. Булыжники гулко грохали под подошвами грубых ботинок.
Уолкер ждал.
Молодой полицейский в форме приблизился к фургону и заглянул в открытую дверь. Он заметил Уолкера и напрягся, крепче сжав в руке револьвер.
– Вылезай! – приказал он дрожащим голосом.
– А в чем дело?
– Просто вылазь, черт бы тебя побрал! – заорал полицейский, и тут Уолкер в упор выстрелил в него. Удар отбросил парня на десять футов, но палец, лежавший на курке, неожиданно дернулся. Уолкер почувствовал росчерк полицейской пули на щеке.
Уолкер стоял и тупо смотрел на мертвое тело. Просто чтобы быть уверенным до конца, он выстрелил еще раз.
Он захлопнул дверь кабины фургона, повернул ключ зажигания. Вертолет, как голодный стервятник, кружил несколькими улицами дальше. Уолкер проехал немного назад, а затем выскользнул на освещенное шоссе Ла-Сьянега. В зеркале заднего обзора заметил три патрульные машины. Держась за руль левой рукой, правой обхватил пистолет. Но полицейские машины вскоре отстали. Уолкер вздохнул.
Проехав несколько кварталов, он расслабился и спокойно продолжил путь.
5.07 утра
Если раньше все было плохо, то теперь – просто ужасно.
Корреспонденты сновали везде, наступали друг другу на ноги, бубнили на разных языках в микрофон о «деликатесной резне». Вспышки камер ярко осветили Ферфакс-авеню, рассеивая туман и помогая солнцу, тускло засветившемуся на востоке.
Голд подумал, что все это было похоже на театр, на одну из трагедий Шекспира. Кровавую и неизбежную. Трое убитых, даже четверо, считая молодого полицейского, двое серьезно раненных, трое в состоянии шока. Одним из тяжело раненных был Гершель Гусман, его старый товарищ, которого на «скорой помощи» доставили в больницу в критическом состоянии. Другой жертвой оказался один из нью-йоркских актеров. Пулю извлекли из его легких, но у него почти не было шансов выжить. Его коллегу из Нью-Йорка, насмерть перепуганную писательницу и басиста «Скузз» задело лишь слегка. Остальные – пара голубых, вторая писательница, гитарист и ударник из «Скузз», вдова Скара, все официантки и мальчишки-помощники – давали сбивчивые показания и описания стрелявшего. Некоторых, вежливо посадив в полицейские машины, отвезли в Центр Паркера на просмотр фотографий возможных убийц. Мэр и начальник полиции Гунц выглядели несколько смущенными, были небрежно одеты – они стояли, окруженные возбужденными журналистами, пытаясь отвечать на вопросы корреспондентов. Два репортера из соперничающих японских компаний новостей затеяли драку и были задержаны. Долли Мэдисон стоял за начальником полиции, что-то шепча ему на ухо. Член муниципального совета Оренцстайн пытался держать себя в руках. Репортеры закидывали мэра новыми вопросами, не получая ответа на только что заданные. Впрочем, основная масса журналистов и не пыталась услышать ответ – это было просто невозможно в том анархическом беспорядке, который царил на улице.
Новости о бойне в кафе разнеслись, словно пожарная тревога, по всему округу Ферфакс, и жители, в основном пожилые, высыпали на улицу прямо в пижамах. Они толпились за полицейскими машинами, с ужасом смотря на пурпурный крест, выведенный на витрине кафе Гершеля.
Голд вновь зашел в кафе. Замора последовал за ним. Они молча пересекли зал, скрипя разбитым стеклом под ногами. Дактилоскописты до сих пор фотографировали, снимали отпечатки, вычерчивали диаграммы.
Голд распечатал сигару, положил в карман обертку и закурил.
– Как, кстати, звали новичка-полицейского?
Замора перелистал записную книжку.
– Эстевез.
– Сколько времени он был на службе?
– Семь месяцев.
Голд сокрушенно покачал головой.
– Был бы он поопытней – ни на шаг не отходил бы от своего напарника и не полез бы на рожон, чтобы справиться с тем подонком в одиночку.
Замора пожал плечами.
– Его напарник старше и тяжеловат. Не мог за ним поспеть. А Эстевез, как и все молодые, любил рисковать. Любил.
Голд задумчиво жевал сигару.
– Наверняка остались беременная жена и выводок ребятишек.
– Кстати, он был холостяком.
Голд поднял глаза к потолку.
– Ну почему я от этого не чувствую себя лучше?
Голд подошел к лаборанту, набиравшему кровь из лужи в пробирку. Лужа была в дюйм глубиной и по консистенции напоминала заварной крем. Голд затянулся сигарой.
– А как имя актера из Нью-Йорка?
Замора вновь открыл записную книжку.
– О'Коннор. Дэвид Джон О'Коннор.
– О'Коннор, – размышлял Голд. – Берди Вильям-сон, Катерин Квики Акоста и Милтон Скар Скарбруг. И новичок Эстевез. Ни одного еврея. Наш парень делает промашку. На такой скорости ему жизни не хватит, чтобы истребить нас.
Замора озадаченно посмотрел на Голда.
– Ладно, пошли отсюда. Нам здесь больше нечего делать, – буркнул Голд.
Толпа на улице росла, и любопытные все больше напирали вперед, пытаясь заглянуть в окна кафе. Мэр, освещенный многочисленными юпитерами, все еще что-то рассказывал репортерам.
– Что теперь? – спросил Замора. – В Центр Паркера – опросить свидетелей?
Голд посмотрел на толпу.
– Сначала домой. Хочу принять душ. Похоже, будет тяжелый день.
– Мне идти с вами?
– Нет, встретимся в Центре Паркера.
Мужчины разошлись. Как раз в этот момент в толпе началось оживление, море людей раздвинулось, пропустив вперед Джерри Кана и его единомышленников, громко скандирующих: «Никогда вновь! Никогда вновь!» На носу Кана красовалась широкая белая повязка. Он продолжал энергично кричать.
– У евреев хорошая память, господин мэр! – Он потрясал кулаком перед мэром, прерывая его речь на полуслове. – Мы никогда не забудем тех, кто смазывает кровью евреев мотор своей политической машины!
Репортеры повернулись спиной к мэру и бросились к Кану со своими микрофонами. Член муниципального совета Оренцстайн умудрился выглядеть одновременно потрясенным и довольным. Гунц куда-то испарился.
– Все вы! – орал Кан, указывая на окружавших мэра людей. – Вы все виноваты в этой бойне! Все вы замешаны в этом! И это вам не сойдет с рук!
Долли Мэдисон рванулся вперед.
– У ваших людей есть оружие, – сказал он Кану. – Мы этого не потерпим. Нужно быть осторожнее.
– Пошел ты к черту! – прорычал Кан. – Если полиция не может нас защитить, мы прекрасно защитим себя сами. Хватит терпеть ночные убийства! Хватит с евреев! Никогда вновь! Никогда вновь!
Он повернулся к своим спутникам, взмахнул рукой, и они уже вместе продолжили скандирование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Вдруг он замер.
Шаги! Близкие и осторожные.
Уолкер опустил руку в тайничок под сиденьем водителя и вытащил обрез. Он положил оружие на колени и прикрыл его газетой. С трудом, но заставил себя дышать медленно, через нос.
Шаги приближались. Булыжники гулко грохали под подошвами грубых ботинок.
Уолкер ждал.
Молодой полицейский в форме приблизился к фургону и заглянул в открытую дверь. Он заметил Уолкера и напрягся, крепче сжав в руке револьвер.
– Вылезай! – приказал он дрожащим голосом.
– А в чем дело?
– Просто вылазь, черт бы тебя побрал! – заорал полицейский, и тут Уолкер в упор выстрелил в него. Удар отбросил парня на десять футов, но палец, лежавший на курке, неожиданно дернулся. Уолкер почувствовал росчерк полицейской пули на щеке.
Уолкер стоял и тупо смотрел на мертвое тело. Просто чтобы быть уверенным до конца, он выстрелил еще раз.
Он захлопнул дверь кабины фургона, повернул ключ зажигания. Вертолет, как голодный стервятник, кружил несколькими улицами дальше. Уолкер проехал немного назад, а затем выскользнул на освещенное шоссе Ла-Сьянега. В зеркале заднего обзора заметил три патрульные машины. Держась за руль левой рукой, правой обхватил пистолет. Но полицейские машины вскоре отстали. Уолкер вздохнул.
Проехав несколько кварталов, он расслабился и спокойно продолжил путь.
5.07 утра
Если раньше все было плохо, то теперь – просто ужасно.
Корреспонденты сновали везде, наступали друг другу на ноги, бубнили на разных языках в микрофон о «деликатесной резне». Вспышки камер ярко осветили Ферфакс-авеню, рассеивая туман и помогая солнцу, тускло засветившемуся на востоке.
Голд подумал, что все это было похоже на театр, на одну из трагедий Шекспира. Кровавую и неизбежную. Трое убитых, даже четверо, считая молодого полицейского, двое серьезно раненных, трое в состоянии шока. Одним из тяжело раненных был Гершель Гусман, его старый товарищ, которого на «скорой помощи» доставили в больницу в критическом состоянии. Другой жертвой оказался один из нью-йоркских актеров. Пулю извлекли из его легких, но у него почти не было шансов выжить. Его коллегу из Нью-Йорка, насмерть перепуганную писательницу и басиста «Скузз» задело лишь слегка. Остальные – пара голубых, вторая писательница, гитарист и ударник из «Скузз», вдова Скара, все официантки и мальчишки-помощники – давали сбивчивые показания и описания стрелявшего. Некоторых, вежливо посадив в полицейские машины, отвезли в Центр Паркера на просмотр фотографий возможных убийц. Мэр и начальник полиции Гунц выглядели несколько смущенными, были небрежно одеты – они стояли, окруженные возбужденными журналистами, пытаясь отвечать на вопросы корреспондентов. Два репортера из соперничающих японских компаний новостей затеяли драку и были задержаны. Долли Мэдисон стоял за начальником полиции, что-то шепча ему на ухо. Член муниципального совета Оренцстайн пытался держать себя в руках. Репортеры закидывали мэра новыми вопросами, не получая ответа на только что заданные. Впрочем, основная масса журналистов и не пыталась услышать ответ – это было просто невозможно в том анархическом беспорядке, который царил на улице.
Новости о бойне в кафе разнеслись, словно пожарная тревога, по всему округу Ферфакс, и жители, в основном пожилые, высыпали на улицу прямо в пижамах. Они толпились за полицейскими машинами, с ужасом смотря на пурпурный крест, выведенный на витрине кафе Гершеля.
Голд вновь зашел в кафе. Замора последовал за ним. Они молча пересекли зал, скрипя разбитым стеклом под ногами. Дактилоскописты до сих пор фотографировали, снимали отпечатки, вычерчивали диаграммы.
Голд распечатал сигару, положил в карман обертку и закурил.
– Как, кстати, звали новичка-полицейского?
Замора перелистал записную книжку.
– Эстевез.
– Сколько времени он был на службе?
– Семь месяцев.
Голд сокрушенно покачал головой.
– Был бы он поопытней – ни на шаг не отходил бы от своего напарника и не полез бы на рожон, чтобы справиться с тем подонком в одиночку.
Замора пожал плечами.
– Его напарник старше и тяжеловат. Не мог за ним поспеть. А Эстевез, как и все молодые, любил рисковать. Любил.
Голд задумчиво жевал сигару.
– Наверняка остались беременная жена и выводок ребятишек.
– Кстати, он был холостяком.
Голд поднял глаза к потолку.
– Ну почему я от этого не чувствую себя лучше?
Голд подошел к лаборанту, набиравшему кровь из лужи в пробирку. Лужа была в дюйм глубиной и по консистенции напоминала заварной крем. Голд затянулся сигарой.
– А как имя актера из Нью-Йорка?
Замора вновь открыл записную книжку.
– О'Коннор. Дэвид Джон О'Коннор.
– О'Коннор, – размышлял Голд. – Берди Вильям-сон, Катерин Квики Акоста и Милтон Скар Скарбруг. И новичок Эстевез. Ни одного еврея. Наш парень делает промашку. На такой скорости ему жизни не хватит, чтобы истребить нас.
Замора озадаченно посмотрел на Голда.
– Ладно, пошли отсюда. Нам здесь больше нечего делать, – буркнул Голд.
Толпа на улице росла, и любопытные все больше напирали вперед, пытаясь заглянуть в окна кафе. Мэр, освещенный многочисленными юпитерами, все еще что-то рассказывал репортерам.
– Что теперь? – спросил Замора. – В Центр Паркера – опросить свидетелей?
Голд посмотрел на толпу.
– Сначала домой. Хочу принять душ. Похоже, будет тяжелый день.
– Мне идти с вами?
– Нет, встретимся в Центре Паркера.
Мужчины разошлись. Как раз в этот момент в толпе началось оживление, море людей раздвинулось, пропустив вперед Джерри Кана и его единомышленников, громко скандирующих: «Никогда вновь! Никогда вновь!» На носу Кана красовалась широкая белая повязка. Он продолжал энергично кричать.
– У евреев хорошая память, господин мэр! – Он потрясал кулаком перед мэром, прерывая его речь на полуслове. – Мы никогда не забудем тех, кто смазывает кровью евреев мотор своей политической машины!
Репортеры повернулись спиной к мэру и бросились к Кану со своими микрофонами. Член муниципального совета Оренцстайн умудрился выглядеть одновременно потрясенным и довольным. Гунц куда-то испарился.
– Все вы! – орал Кан, указывая на окружавших мэра людей. – Вы все виноваты в этой бойне! Все вы замешаны в этом! И это вам не сойдет с рук!
Долли Мэдисон рванулся вперед.
– У ваших людей есть оружие, – сказал он Кану. – Мы этого не потерпим. Нужно быть осторожнее.
– Пошел ты к черту! – прорычал Кан. – Если полиция не может нас защитить, мы прекрасно защитим себя сами. Хватит терпеть ночные убийства! Хватит с евреев! Никогда вновь! Никогда вновь!
Он повернулся к своим спутникам, взмахнул рукой, и они уже вместе продолжили скандирование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145