Она налила кипяток, размешала кофе и поставила чашку на стол перед Эстер. Затем налила и себе чашку.
– Почему ты не разрешаешь купить тебе приличный чайник, Эс?
– Не надо, мама. И этот неплох. – Она притушила сигарету. – Хочешь, я отвезу тебя домой, пока не так жарко?
– Я подожду, пока ты отведешь в школу маленького Бобби.
– Сегодня будет настоящее пекло.
– Ничего, как-нибудь перетерплю.
Эстер потерла глаза и переносицу. Пожилая женщина внимательно посмотрела на нее.
– У тебя очень усталый вид, родная.
– Я и в самом деле устала, мама.
Они обе молча отхлебывали кофе, затем пожилая сказала:
– Ты увидишься сегодня с Бобби?
– Да, днем.
– И тогда сможешь немного поспать?
– Пару часов, мама.
Эстер встала. Она выплеснула кофейную гущу в раковину и помыла чашку. Затем повернулась, прислонилась спиной к кухонному шкафчику и улыбнулась.
– Во вторник он приедет домой, мама.
– Я знаю, родная. Хорошая новость. – Мать улыбнулась, но ее глаза остались, как были, печальными.
– На этот раз все будет хорошо, мама. Я знаю.
– Я тоже так надеюсь, родная.
– Все будет хорошо, мама. Непременно. – Эстер села и взяла руки матери в свои ладони.
– На этот раз он завяжет. Я знаю, что он сдержит слово. Я с ним говорила. Он сказал, что, если может воздерживаться от наркоты в тюрьме, то на воле и подавно сможет. Он сказал, что в этой проклятой тюрьме больше наркоты, чем в любом месте на воле. Он сказал, что ему нетрудно воздерживаться. Заключенные колются прямо в камере, а ему хоть бы что.
– И ты ему веришь?
– Да, мама. А ты?
Мать промолчала, но глаза ее были холодны и неподвижны.
– Ты не хочешь ему верить, мама?
Та вздохнула.
– Конечно, хочу, Эстер. Но он слишком много раз меня обманывал. Ведь он мой единственный сын. Моя кровь и плоть, но он столько лет скрывал от меня, что ворует, а сам воровал и воровал. Столько раз я умоляла его бросить это дело, исправиться. Он надает обещаний, но только я оглянусь – смотрю, он уже что-нибудь стибрил у меня, у своей родной матери. И все только для того, чтобы купить щепоть этого дерьма. – Она как будто выплюнула последнее слово.
Они сидели молча, не глядя друг на друга.
– Старику моему еще бы жить и жить, а он довел его до могилы.
– Мама, – сказала Эстер.
– Не знаю, как это случилось. Он был таким хорошим мальчиком. Всегда был хорошим мальчиком. Не причинял нам никаких неприятностей. Особенно когда был младенцем. Лучше, чем он, младенца я просто не видела. Он почти не плакал. Не капризничал. Но и когда подрос, он был хорошим. Ходил у нас в младших бойскаутах. Ты этого не знала?
Эстер покачала головой.
– Да, было дело. Мы мечтали, чтобы он поступил в колледж, но он заявил, что пойдет работать. Говорил, что хочет нам помочь. А мы отнекивались: не нужна нам, мол, твоя помощь, поступай в колледж, для этого мы много лет копили деньги. Но нет, он настоял на своем. Говорил, что хочет помогать нам. И по дому тоже. Мол, Чарльз совсем больной, ну и все такое. Вот он и поступил работать в эту треклятую больницу.
Старуха отпила кофе и плотнее закуталась в халат.
– Клянусь тебе, Эстер, мы ничего не знали. Ничего-ничегошеньки. До тех пор пока не заявилась полиция. Оказалось, что три года, даже почти четыре он воровал в больнице эти чертовы наркотики, а мы даже ничего не подозревали.
Эстер закурила легкую сигарету «Салем». За кухонным окном рождался новый яркий день.
– И на этот раз он тоже обещал исправиться. Женился на тебе. Я сразу поняла, что ты хорошая девушка. Чуть постарше Бобби, серьезная, степенная. Я-то надеялась, что ты, может, возьмешь его в руки. А он опять за свое. В тот день, когда у него народился сын, он упал на колени – ты только подумай, упал на колени! – и над головой младенца поклялся завязать с этим делом. А через две недели его посадили в тюрьму за ограбление винного магазина. Полицейские сказали, что он так надрался, что не мог даже отъехать на машине. Так они его и поймали. Он не смог сообразить, как подать машину назад.
Эстер обошла стол и обняла мамашу Фиббс. Свекровь плакала.
– Мы не можем отречься от него, мама. Ведь, кроме нас, у него больше никого нет.
Она смахнула слезу, катившуюся по щеке мамаши Фиббс.
– Бобби – мой муж, мама, и я его люблю. Он отец моего ребенка и твой сын, твой единственный сын, которого ты очень любишь. Мы не можем отречься от него.
Старуха долго смотрела на Эстер.
– Но ведь ты не можешь отречься от себя самой, Эстер. И от этого малыша наверху. Ты ведь и перед ним в долгу.
– Что ты хочешь сказать, мама?
– Только то, что говорю. – Ее лицо посуровело. – Да, Бобби – мой единственный сын. Но маленький Бобби – мой внук. И тоже один-единственный. А ты для меня что родная дочь. Я не позволю, чтобы ты сгубила свою жизнь, да и жизнь маленького Бобби, потому что Бобби не может вести себя как настоящий мужчина. Я не хочу, чтобы он и тебя потащил за собой.
– Мама, в этот раз он поклялся мне, что исправится. Старуха выпрямилась. Ее глаза полыхнули обжигающим огнем.
– А если нет?
Эстер надолго задумалась. Она присела, затянулась сигаретой, затем вынула ее наполовину недокуренной. Своими длинными пальцами она мягко притронулась к пепельнице, словно прощупывая ее фактуру. И только тогда взглянула в глаза свекрови.
– Это последний раз.
– Ты взвалила на себя непосильное бремя, Эстер. Каждый вечер чистишь туалеты в домах у других людей. А ведь все учителя говорят, что Бобби очень способный. У него есть право стать человеком. Настоящим человеком. Ты не можешь...
– Это последний раз, мама.
Эстер встала. Усталость навалилась на нее с непреодолимой силой.
– Это последний раз, мама.
– Этот парень свел отца в могилу раньше времени. – Глаза старухи смотрели куда-то далеко. Далеко за пределы дома.
Эстер повернулась и вышла из кухни. Она уже поднималась по лестнице, когда мамаша Фиббс крикнула ей вдогонку:
– И тогда тоже, на похоронах отца, он обещал исправиться.
В комнате Бобби, которая располагалась в передней части дома, было жарко, и малыш сбросил с себя простыню. Эстер мысленно еще раз пообещала себе купить маленький кондиционер для этой комнаты. В ее собственной спальне был установлен кондиционер, иначе она попросту не смогла бы спать летом в этом жарком лос-анджелесском климате. Тем не менее, она ощутила чувство вины.
Она смотрела, как он спит – самое дорогое, принадлежащее ей сокровище. Затем она села на краешек кровати и поцеловала его в лобик. Его веки затрепетали, и он сразу же проснулся. Быстрота, с которой он пробуждался, всегда поражала ее.
– Мама!
Он сел и поскреб у себя под мышкой.
– Кто отвезет меня в школу? Ты или бабушка?
– Я. Но мне придется задержаться, чтобы навестить твоего отца.
– Хорошо.
– Что хорошо?
– Хм, – пробормотал он с широко раскрытыми глазами, и она в миллионный раз почувствовала безграничную любовь к своему сыну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
– Почему ты не разрешаешь купить тебе приличный чайник, Эс?
– Не надо, мама. И этот неплох. – Она притушила сигарету. – Хочешь, я отвезу тебя домой, пока не так жарко?
– Я подожду, пока ты отведешь в школу маленького Бобби.
– Сегодня будет настоящее пекло.
– Ничего, как-нибудь перетерплю.
Эстер потерла глаза и переносицу. Пожилая женщина внимательно посмотрела на нее.
– У тебя очень усталый вид, родная.
– Я и в самом деле устала, мама.
Они обе молча отхлебывали кофе, затем пожилая сказала:
– Ты увидишься сегодня с Бобби?
– Да, днем.
– И тогда сможешь немного поспать?
– Пару часов, мама.
Эстер встала. Она выплеснула кофейную гущу в раковину и помыла чашку. Затем повернулась, прислонилась спиной к кухонному шкафчику и улыбнулась.
– Во вторник он приедет домой, мама.
– Я знаю, родная. Хорошая новость. – Мать улыбнулась, но ее глаза остались, как были, печальными.
– На этот раз все будет хорошо, мама. Я знаю.
– Я тоже так надеюсь, родная.
– Все будет хорошо, мама. Непременно. – Эстер села и взяла руки матери в свои ладони.
– На этот раз он завяжет. Я знаю, что он сдержит слово. Я с ним говорила. Он сказал, что, если может воздерживаться от наркоты в тюрьме, то на воле и подавно сможет. Он сказал, что в этой проклятой тюрьме больше наркоты, чем в любом месте на воле. Он сказал, что ему нетрудно воздерживаться. Заключенные колются прямо в камере, а ему хоть бы что.
– И ты ему веришь?
– Да, мама. А ты?
Мать промолчала, но глаза ее были холодны и неподвижны.
– Ты не хочешь ему верить, мама?
Та вздохнула.
– Конечно, хочу, Эстер. Но он слишком много раз меня обманывал. Ведь он мой единственный сын. Моя кровь и плоть, но он столько лет скрывал от меня, что ворует, а сам воровал и воровал. Столько раз я умоляла его бросить это дело, исправиться. Он надает обещаний, но только я оглянусь – смотрю, он уже что-нибудь стибрил у меня, у своей родной матери. И все только для того, чтобы купить щепоть этого дерьма. – Она как будто выплюнула последнее слово.
Они сидели молча, не глядя друг на друга.
– Старику моему еще бы жить и жить, а он довел его до могилы.
– Мама, – сказала Эстер.
– Не знаю, как это случилось. Он был таким хорошим мальчиком. Всегда был хорошим мальчиком. Не причинял нам никаких неприятностей. Особенно когда был младенцем. Лучше, чем он, младенца я просто не видела. Он почти не плакал. Не капризничал. Но и когда подрос, он был хорошим. Ходил у нас в младших бойскаутах. Ты этого не знала?
Эстер покачала головой.
– Да, было дело. Мы мечтали, чтобы он поступил в колледж, но он заявил, что пойдет работать. Говорил, что хочет нам помочь. А мы отнекивались: не нужна нам, мол, твоя помощь, поступай в колледж, для этого мы много лет копили деньги. Но нет, он настоял на своем. Говорил, что хочет помогать нам. И по дому тоже. Мол, Чарльз совсем больной, ну и все такое. Вот он и поступил работать в эту треклятую больницу.
Старуха отпила кофе и плотнее закуталась в халат.
– Клянусь тебе, Эстер, мы ничего не знали. Ничего-ничегошеньки. До тех пор пока не заявилась полиция. Оказалось, что три года, даже почти четыре он воровал в больнице эти чертовы наркотики, а мы даже ничего не подозревали.
Эстер закурила легкую сигарету «Салем». За кухонным окном рождался новый яркий день.
– И на этот раз он тоже обещал исправиться. Женился на тебе. Я сразу поняла, что ты хорошая девушка. Чуть постарше Бобби, серьезная, степенная. Я-то надеялась, что ты, может, возьмешь его в руки. А он опять за свое. В тот день, когда у него народился сын, он упал на колени – ты только подумай, упал на колени! – и над головой младенца поклялся завязать с этим делом. А через две недели его посадили в тюрьму за ограбление винного магазина. Полицейские сказали, что он так надрался, что не мог даже отъехать на машине. Так они его и поймали. Он не смог сообразить, как подать машину назад.
Эстер обошла стол и обняла мамашу Фиббс. Свекровь плакала.
– Мы не можем отречься от него, мама. Ведь, кроме нас, у него больше никого нет.
Она смахнула слезу, катившуюся по щеке мамаши Фиббс.
– Бобби – мой муж, мама, и я его люблю. Он отец моего ребенка и твой сын, твой единственный сын, которого ты очень любишь. Мы не можем отречься от него.
Старуха долго смотрела на Эстер.
– Но ведь ты не можешь отречься от себя самой, Эстер. И от этого малыша наверху. Ты ведь и перед ним в долгу.
– Что ты хочешь сказать, мама?
– Только то, что говорю. – Ее лицо посуровело. – Да, Бобби – мой единственный сын. Но маленький Бобби – мой внук. И тоже один-единственный. А ты для меня что родная дочь. Я не позволю, чтобы ты сгубила свою жизнь, да и жизнь маленького Бобби, потому что Бобби не может вести себя как настоящий мужчина. Я не хочу, чтобы он и тебя потащил за собой.
– Мама, в этот раз он поклялся мне, что исправится. Старуха выпрямилась. Ее глаза полыхнули обжигающим огнем.
– А если нет?
Эстер надолго задумалась. Она присела, затянулась сигаретой, затем вынула ее наполовину недокуренной. Своими длинными пальцами она мягко притронулась к пепельнице, словно прощупывая ее фактуру. И только тогда взглянула в глаза свекрови.
– Это последний раз.
– Ты взвалила на себя непосильное бремя, Эстер. Каждый вечер чистишь туалеты в домах у других людей. А ведь все учителя говорят, что Бобби очень способный. У него есть право стать человеком. Настоящим человеком. Ты не можешь...
– Это последний раз, мама.
Эстер встала. Усталость навалилась на нее с непреодолимой силой.
– Это последний раз, мама.
– Этот парень свел отца в могилу раньше времени. – Глаза старухи смотрели куда-то далеко. Далеко за пределы дома.
Эстер повернулась и вышла из кухни. Она уже поднималась по лестнице, когда мамаша Фиббс крикнула ей вдогонку:
– И тогда тоже, на похоронах отца, он обещал исправиться.
В комнате Бобби, которая располагалась в передней части дома, было жарко, и малыш сбросил с себя простыню. Эстер мысленно еще раз пообещала себе купить маленький кондиционер для этой комнаты. В ее собственной спальне был установлен кондиционер, иначе она попросту не смогла бы спать летом в этом жарком лос-анджелесском климате. Тем не менее, она ощутила чувство вины.
Она смотрела, как он спит – самое дорогое, принадлежащее ей сокровище. Затем она села на краешек кровати и поцеловала его в лобик. Его веки затрепетали, и он сразу же проснулся. Быстрота, с которой он пробуждался, всегда поражала ее.
– Мама!
Он сел и поскреб у себя под мышкой.
– Кто отвезет меня в школу? Ты или бабушка?
– Я. Но мне придется задержаться, чтобы навестить твоего отца.
– Хорошо.
– Что хорошо?
– Хм, – пробормотал он с широко раскрытыми глазами, и она в миллионный раз почувствовала безграничную любовь к своему сыну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145