– А когда устанем тратить деньги, – Лупе уже брызгала слюной, а из глаз у нее текли слезы, – перекусим в ресторанчике «Мама Мэйс»!
Схватившись за живот, Эстер сползла по стенке. Она лежала на спине и судорожно хватала ртом воздух. В интервале между двумя вдохами она хрипло выдавила из себя:
– Ох, «Мама Мэйс»! – И тут же обе зашлись в припадке хохота.
Лупе картинно подняла воображаемый бокал и оттопырила мизинец.
– Эй, официант! Jye, pendejo . Еще шампанского, por favor!
Эстер обхватила колени руками и раскачивалась из стороны в сторону. Лупе колотила кулаком в стенку. Смущенная и озадаченная, Флоренсия изобразила подобие смешка.
– Ой, я сейчас описаюсь! – взвизгнув, Лупе вскочила и понеслась в уборную. Это рассмешило Эстер еще сильнее – лежа на полу, она сотрясалась от взрывов хохота: остановиться было невозможно, как во время чиханья. Когда Лупе вернулась из уборной, они взглянули друг на друга и вновь прыснули. Наконец им удалось спокойно посидеть с полминуты. Эстер вздохнула и выпрямилась. Подолом рубашки вытерла слезы.
– Пора браться за работу.
– Да уж.
При мысли о работе обе девушки хмыкнули, встали с пола – Флоренсия поспешно последовала их примеру.
– Ну ладно, – сказала Эстер. – Я пойду в машину за полотером, а вы займитесь ванной.
– Хорошо. – Лупе кивнула Флоренсии. – Vamanos!
Эстер открыла дверь черного хода, ведущую к автостоянке, покачала головой, тихо пробормотала:
– Ох, «Мама Мэйс», – и опять захихикала.

Суббота, 4 августа
3.47 утра
Собака в исступлении грызла дужку замка. Ее клыки блестели в свете уличных фонарей, а глаза затуманились от ярости и ненависти.
Уолкер продолжал шлепать по железным штырям забора свернутой газетой, и разъяренное животное (это была сука-доберман) высоко подпрыгивало, каждый раз извиваясь в воздухе, словно исполняя какой-то грозный танец. Наконец Уолкер просунул газету сквозь дужку замка, и собака выхватила ее, вмиг разорвав в клочки, – при этом она яростно мотала головой.
Уолкер отступил от забора и засмеялся. Собака застыла над разлетающимися клочками газеты и оскалилась. Полное ненависти рычание заклокотало у нее в глотке как нагревающийся мотор.
Уолкер коротко, по-мальчишески хохотнул, затем его лицо стало бесстрастным, и легкой трусцой он побежал на восток, в глубь квартала. Собака побежала вдоль забора, опережая его. В углу, где забор перпендикулярно упирался в стену, она остановилась. Когда Уолкер пробегал мимо, сука бросилась на забор в последней, тщетной атаке. Уолкер даже не повернул головы.
Следуя на восток, он пробежал еще несколько кварталов и, повернув на север, потрусил по сонной улице двухэтажных домиков, покрытых штукатурным гипсом. Пробежав еще три квартала и свернув на посыпанную гравием аллею за приземистым неприметным зданием из железобетона, Уолкер затаился в ожидании в затененном дверном проеме. Дышал он легко и ровно. Улица вспыхнула в свете фар, и он вжался в дверной проем и стоял так, пока автомобиль не проехал мимо. Через несколько минут медленно и осторожно повернул дверную ручку – дверь была заперта. Он подождал еще. Где-то вдалеке завыла сирена. Проехал еще один автомобиль. Уолкер закинул руку за спину, порылся в рюкзачке и нашел то, что ему было надо. Прождав еще несколько минут, вышел из проема на улицу. С севера и юга улица была пуста. Уолкер поднял баллончик с краской и принялся неторопливо писать на ровной серой стене – удлиненные, со множеством петель буквы, казалось, сами возникают на поверхности. Окончив, он отступил на шаг и с минуту любовался своим произведением. Затем двумя быстрыми движениями нанес «последний штрих» – на стене появился грубо намалеванный крест. И еще один рядом. Не оглядываясь, он выскользнул на аллею и беззвучно побежал. Через пять минут он был уже в миле от серого дома.
7.33 утра
Когда раздался первый звонок, Голд опустил ноги на пол и сел на кровати, уставившись на телефон. Этот старый трюк он применял уже более пятнадцати лет: смотрел на трезвонящий телефон и с каждым звонком заставлял свой мозг мыслить яснее – вновь и вновь. Внезапно разбуженный коп ни в коем случае не должен говорить по телефону, пока полностью не придет в себя, – об этом он знал по собственному горькому опыту. Как-то раз его маленький худой осведомитель (именуемый всеми Чарли Браун) позвонил в четыре утра и очень взволнованно что-то зашептал в трубку. Голд фыркнул и опять заснул, сжимая в руке трубку. Через час его словно подбросило с кровати, так что спавшая рядом Эвелин проснулась. А через три недели какие-то мексиканские ребятишки, игравшие на пустующей стоянке в Бойл-Хайтс, нашли полуразложившийся, труп Чарли Брауна с перерезанным горлом – его завернули в толь и запихнули в сточную трубу.
Обычно Голд приходил в форму на четвертом или пятом звонке. Сегодня он очухался на седьмом. Рука, протянутая к трубке, дрожала чуть сильнее обычного. Ну ин очка была!
– Да. – Голос прозвучал глухо.
– Джек, это Хониуелл.
– В чем дело, Хони?
– Джек, мы влипли. Сегодня утром Том Форрестер звонил из кабинета босса!
– Ну и?
– Нас повесят за яйца за то, что мы вчера сделали на Беверли-Хиллз с Псом. Эта сука состряпала на нас официальную жалобу, но в особенности на тебя. Шеф желает видеть тебя в своем кабинете в понедельник утром. Ровно в восемь. Потом меня – в девять.
Голд вздохнул, протер глаза:
– А Том не говорил, чего этому кретину надо?
– Ну, он не уверен на все сто... Однако ему кажется, что Гунц затребует у тебя назад полицейскую бляху. То есть сначала он попросит тебя уйти в отставку, а если ты откажешься, потребует бляху. Что до меня, Том думает, что мне просто слегка намылят шею. Может быть, письменный выговор будет. А может – нет. Том говорит, что поначалу Гунц рвал и метал, хотел на месяц отстранить меня от работы. Потом поостыл. Так что теперь ему только ты нужен.
– Чего-таки еще новенького? – спросил Голд, ввернув еврейское словечко.
– Что нам делать, Джек?
– Да ничего. Пойдем к нему в понедельник с утра. Что мы еще можем сделать?
– Мне тоже так кажется.
– Мы всего лишь выполняли свой долг. Работа у нас такая! А если они этого не понимают, это уж их проблема.
– Дело в том, что они могут сделать это нашей проблемой: это уж у них работа такая!
– Ублюдки!
Немного помолчали. Голд начал:
– Хони...
– Что, Джек?
– Я очень сожалею, если я впутал тебя в эту историю! Это все Гунц, у него всегда был зуб на меня.
– Эй, приятель, мы выполняли свой долг – ты сказал совершенно правильно. Пошли они все в задницу, если шуток не понимают!
– Ну ладно, Хони.
– Ладно, Джек.
– Увидимся там в понедельник утром.
– Да уж. – Хониуелл нервно рассмеялся.
Повесив трубку, Голд с минуту сидел и пытался собраться с мыслями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145