Это правда?
Голд пожал плечами и развел руками.
– За целых два часа! – продолжал Гунц. – И у тебя не нашлось, видите ли, времени уведомить федеральные власти, что один из банков может быть ограблен!
– Ага. А потом эти задницы приехали и стали совать носы в каждую щелку. Да они на всех смотрят как на дерьмо и снимают все сливки! Это был мой информатор, моя игра, мои ребята! Да пошли они знаешь куда!..
Гунц смотрел на него с изумлением.
– Нет, ты невозможен!
– Но ведь в конце концов все закончилось хорошо, ведь так?
– Хорошо?! Да ты совсем спятил! В одно ухо вопили фэбээровцы, в другое – адвокаты миссис Эскадириан. Она собирается подать в суд на городские власти, полицию, тебя, меня – всех! И может! За эту ковбойскую перестрелку, которую ты устроил на автостоянке у банка. Она считает, что твое безрассудное, безответственное поведение поставило под угрозу ее жизнь. Она заявила, что твои «безрассудные и рискованные действия» в такой деликатной ситуации, когда можно было все утрясти в ходе переговоров, нанесли ей «глубокую психологическую травму». Мне с трудом удалось успокоить ее. Мы с ней пришли к компромиссу. – Гунц усмехнулся краешком губ. – И компромисс этот строится вокруг твоей персоны.
«Вот оно, – подумал Голд. – Сейчас потребует у меня бляху».
– Мне пришлось пообещать миссис Эскадириан и ее адвокатам, что я больше не буду задействовать тебя в ситуациях, где ты можешь... ну... слегка переборщить, что ли... И мое отделение наконец-то оставят в покое. Итак, лейтенант, я забираю тебя с улицы. Ты больше не будешь заниматься грабежами, разбойными нападениями. В общем, уголовщиной. Ты больше не будешь попадать в ситуации, вынуждающие тебя палить из пушки налево и направо, нервируя честных граждан.
Голд испытывал чувство облегчения и смятения одновременно. Его бляха остается при нем. Но что за дело придумал для него шеф?
– О чем это ты?
Гунц откинулся во вращающемся кресле и улыбнулся ему. Он походил на довольного собой кота.
– Перевожу тебя на другую работу. Хочу поставить во главе одного нового важного дела.
Голда охватило дурное предчувствие.
– С этого момента наш непоседа Джек Голд займется другими непоседами, художниками. Авторами граффити! – Гунц расхохотался.
– Куда, черт дери, ты гнешь?
– Отныне ты начальник только что созданного специального подразделения по борьбе с клеветниками и осквернителями святынь.
– Чего-чего?
– Уверен, лейтенант, вы слышали об этих негодниках, что разгуливают по городу и малюют разные непристойные надписи и картинки на машинах, домах и церквях ваших соплеменников.
Голд не ответил.
– Так вот, всю субботу и воскресенье, когда я отбивался от миссис Эскадириан и Эда Форби, мне обрывали телефон твои собратья по религии. Сегодня утром – тоже. С шести утра. Не будет преувеличением сказать, что эти дети Давидовы испортили мне весь уик-энд. – Гунц холодно улыбнулся.
– Давай выкладывай, Алан.
– Сейчас, сейчас. – Гунц явно любовался собой. – Так вот, как раз перед тем, как ты ввалился сюда с этой вонючей соской, я говорил с советником Оренцстайном – не самым любимым мной представителем вашей нации, – и он категорически требовал от меня принять самые решительные меры, чтобы все эти безобразия прекратились. Особенно возмутили их события прошлой ночи. Думаю, ты в курсе, что произошло?
Голд заморгал.
– Нет.
– Вот как? А я-то думал, вы между собой уже перешепнулись. – Он снова холодно улыбнулся. – Короче, прошлой ночью некий сумасшедший размалевал краской целую кучу еврейских тачек – «роллсы», «мерседесы» и прочее. Ущерб оценивается в четверть миллиона. – Гунц громко расхохотался. – Знаешь, похоже, ваши от этого далеко не в восторге, а?
Секунду Голд размышлял, стоит ли прикончить Гунца прямо сейчас, на месте. Нечто аналогичное сделал в свое время в Сан-Франциско Дэн Уайт. Но потом раздумал. Он не будет убивать его, по крайней мере пока.
– Итак, советник Оренцстайн требовал от имени своих «вест-сайдских избирателей» – но мы-то с тобой понимаем, кто на самом деле стоит за ним, – требовал, чтобы я принял срочные меры против этих «зверств». – Гунц с иронией выговорил последнее слово. – И я принял. Сказал, что создал активную, мобильную, хорошо вооруженную группу по борьбе с клеветниками и осквернителями святынь. И это ничтожество Оренцстайн был совершенно счастлив. Особенно когда я сообщил ему, что во главе этой группы будет стоять его собрат по вере. Он даже что-то о тебе слышал.
На черта мне это дерьмо, подумал Голд. Лучше уж отдать бляху, прямо сейчас. Отстегнуть и отдать. А что потом? Сидеть целыми днями в одиночестве, вспоминая о славном прошлом? Ездить на рыбалку? Заняться каллиграфией? Керамикой? Совершить самоубийство?
– Все это сущий бред. От начала до конца. Тебе, как и мне, наверняка понятно, что все эти штучки проделывает пара-другая ребятишек, каких-нибудь панков с гиперактивной щитовидкой. Им скучно. И вот они напьются пива и начинают малевать свастики на дверях туалетов, вот и все. Все это ерунда.
Гунц молитвенно воздел руки.
– Разве это моя вина, что твоим соплеменникам под каждым камнем мерещится Гитлер?
– Но я вот уже двадцать девять лет в полиции, и после этого ты хочешь заставить меня гоняться за школьниками, какими-то мелкими хулиганами?
– Да ладно, чего кипятишься? Сегодня Оренцстайн хочет представить на заседании муниципалитета билль. Хочет, чтобы осквернение святынь рассматривалось отныне как уголовное преступление, нарушение гражданских прав, что-то в этом роде. Теперь мы знаем, что «святыни» на самом деле есть не что иное, как синагоги. Кто последний раз размалевывал стены лютеранской церкви? Ну, скажи мне, было такое или нет?
– Все равно – чушь собачья.
– Чушь или не чушь, но именно так обстоят дела. Сейчас на восьмом этаже расчищают кладовую. Там будет твой офис. Офис группы по борьбе с осквернением святынь.
Мужчины смотрели друг на друга через полированный стол, яростно сверкая глазами.
– Я не согласен.
Гунц подался вперед, кипя от гнева.
– А тебя никто не спрашивает! Я приказал – значит, все! Знай свое место, лейтенант! Я твой начальник, прошу не забывать. Если не желаешь подчиняться приказам своего непосредственного начальника, клади на стол бляху сию минуту! Я давно мечтал от тебя избавиться. Я бы свободно мог тебя уволить после этого прокола с банком, просто не хотелось иметь дела с этими придурками из профсоюза. Может, у тебя и полно поклонников в нашем департаменте, Голд, но поверь – я не из их числа!
– И слава Богу! – парировал Голд.
– Мне до чертиков надоело выступать на публике, выгораживая убийц вроде тебя всякий раз, когда они разряжают свои револьверы в детей и беременных женщин!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Голд пожал плечами и развел руками.
– За целых два часа! – продолжал Гунц. – И у тебя не нашлось, видите ли, времени уведомить федеральные власти, что один из банков может быть ограблен!
– Ага. А потом эти задницы приехали и стали совать носы в каждую щелку. Да они на всех смотрят как на дерьмо и снимают все сливки! Это был мой информатор, моя игра, мои ребята! Да пошли они знаешь куда!..
Гунц смотрел на него с изумлением.
– Нет, ты невозможен!
– Но ведь в конце концов все закончилось хорошо, ведь так?
– Хорошо?! Да ты совсем спятил! В одно ухо вопили фэбээровцы, в другое – адвокаты миссис Эскадириан. Она собирается подать в суд на городские власти, полицию, тебя, меня – всех! И может! За эту ковбойскую перестрелку, которую ты устроил на автостоянке у банка. Она считает, что твое безрассудное, безответственное поведение поставило под угрозу ее жизнь. Она заявила, что твои «безрассудные и рискованные действия» в такой деликатной ситуации, когда можно было все утрясти в ходе переговоров, нанесли ей «глубокую психологическую травму». Мне с трудом удалось успокоить ее. Мы с ней пришли к компромиссу. – Гунц усмехнулся краешком губ. – И компромисс этот строится вокруг твоей персоны.
«Вот оно, – подумал Голд. – Сейчас потребует у меня бляху».
– Мне пришлось пообещать миссис Эскадириан и ее адвокатам, что я больше не буду задействовать тебя в ситуациях, где ты можешь... ну... слегка переборщить, что ли... И мое отделение наконец-то оставят в покое. Итак, лейтенант, я забираю тебя с улицы. Ты больше не будешь заниматься грабежами, разбойными нападениями. В общем, уголовщиной. Ты больше не будешь попадать в ситуации, вынуждающие тебя палить из пушки налево и направо, нервируя честных граждан.
Голд испытывал чувство облегчения и смятения одновременно. Его бляха остается при нем. Но что за дело придумал для него шеф?
– О чем это ты?
Гунц откинулся во вращающемся кресле и улыбнулся ему. Он походил на довольного собой кота.
– Перевожу тебя на другую работу. Хочу поставить во главе одного нового важного дела.
Голда охватило дурное предчувствие.
– С этого момента наш непоседа Джек Голд займется другими непоседами, художниками. Авторами граффити! – Гунц расхохотался.
– Куда, черт дери, ты гнешь?
– Отныне ты начальник только что созданного специального подразделения по борьбе с клеветниками и осквернителями святынь.
– Чего-чего?
– Уверен, лейтенант, вы слышали об этих негодниках, что разгуливают по городу и малюют разные непристойные надписи и картинки на машинах, домах и церквях ваших соплеменников.
Голд не ответил.
– Так вот, всю субботу и воскресенье, когда я отбивался от миссис Эскадириан и Эда Форби, мне обрывали телефон твои собратья по религии. Сегодня утром – тоже. С шести утра. Не будет преувеличением сказать, что эти дети Давидовы испортили мне весь уик-энд. – Гунц холодно улыбнулся.
– Давай выкладывай, Алан.
– Сейчас, сейчас. – Гунц явно любовался собой. – Так вот, как раз перед тем, как ты ввалился сюда с этой вонючей соской, я говорил с советником Оренцстайном – не самым любимым мной представителем вашей нации, – и он категорически требовал от меня принять самые решительные меры, чтобы все эти безобразия прекратились. Особенно возмутили их события прошлой ночи. Думаю, ты в курсе, что произошло?
Голд заморгал.
– Нет.
– Вот как? А я-то думал, вы между собой уже перешепнулись. – Он снова холодно улыбнулся. – Короче, прошлой ночью некий сумасшедший размалевал краской целую кучу еврейских тачек – «роллсы», «мерседесы» и прочее. Ущерб оценивается в четверть миллиона. – Гунц громко расхохотался. – Знаешь, похоже, ваши от этого далеко не в восторге, а?
Секунду Голд размышлял, стоит ли прикончить Гунца прямо сейчас, на месте. Нечто аналогичное сделал в свое время в Сан-Франциско Дэн Уайт. Но потом раздумал. Он не будет убивать его, по крайней мере пока.
– Итак, советник Оренцстайн требовал от имени своих «вест-сайдских избирателей» – но мы-то с тобой понимаем, кто на самом деле стоит за ним, – требовал, чтобы я принял срочные меры против этих «зверств». – Гунц с иронией выговорил последнее слово. – И я принял. Сказал, что создал активную, мобильную, хорошо вооруженную группу по борьбе с клеветниками и осквернителями святынь. И это ничтожество Оренцстайн был совершенно счастлив. Особенно когда я сообщил ему, что во главе этой группы будет стоять его собрат по вере. Он даже что-то о тебе слышал.
На черта мне это дерьмо, подумал Голд. Лучше уж отдать бляху, прямо сейчас. Отстегнуть и отдать. А что потом? Сидеть целыми днями в одиночестве, вспоминая о славном прошлом? Ездить на рыбалку? Заняться каллиграфией? Керамикой? Совершить самоубийство?
– Все это сущий бред. От начала до конца. Тебе, как и мне, наверняка понятно, что все эти штучки проделывает пара-другая ребятишек, каких-нибудь панков с гиперактивной щитовидкой. Им скучно. И вот они напьются пива и начинают малевать свастики на дверях туалетов, вот и все. Все это ерунда.
Гунц молитвенно воздел руки.
– Разве это моя вина, что твоим соплеменникам под каждым камнем мерещится Гитлер?
– Но я вот уже двадцать девять лет в полиции, и после этого ты хочешь заставить меня гоняться за школьниками, какими-то мелкими хулиганами?
– Да ладно, чего кипятишься? Сегодня Оренцстайн хочет представить на заседании муниципалитета билль. Хочет, чтобы осквернение святынь рассматривалось отныне как уголовное преступление, нарушение гражданских прав, что-то в этом роде. Теперь мы знаем, что «святыни» на самом деле есть не что иное, как синагоги. Кто последний раз размалевывал стены лютеранской церкви? Ну, скажи мне, было такое или нет?
– Все равно – чушь собачья.
– Чушь или не чушь, но именно так обстоят дела. Сейчас на восьмом этаже расчищают кладовую. Там будет твой офис. Офис группы по борьбе с осквернением святынь.
Мужчины смотрели друг на друга через полированный стол, яростно сверкая глазами.
– Я не согласен.
Гунц подался вперед, кипя от гнева.
– А тебя никто не спрашивает! Я приказал – значит, все! Знай свое место, лейтенант! Я твой начальник, прошу не забывать. Если не желаешь подчиняться приказам своего непосредственного начальника, клади на стол бляху сию минуту! Я давно мечтал от тебя избавиться. Я бы свободно мог тебя уволить после этого прокола с банком, просто не хотелось иметь дела с этими придурками из профсоюза. Может, у тебя и полно поклонников в нашем департаменте, Голд, но поверь – я не из их числа!
– И слава Богу! – парировал Голд.
– Мне до чертиков надоело выступать на публике, выгораживая убийц вроде тебя всякий раз, когда они разряжают свои револьверы в детей и беременных женщин!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145