Судьба когда-то нас разлучила – меня и леди Изабеллу, но вдруг воссоединила вновь. Будем благодарны судьбе.
– Вы уже не любите меня, я знаю!
– Я люблю тебя.
– Но не так… По-другому…
Хьюго печально покачал головой и отвернулся.
Душевные страдания девочки повергали его в глубокую грусть.
Хьюго и Изабелла обвенчались. Джоанна была свидетельницей торжественной церемонии, которая по праву предназначалась ей, а не ее матери.
Она спряталась наверху, на церковных хорах, чтобы они не догадались, что она видит, как скрепляется их долголетняя любовная связь.
Замок украсился по этому поводу, и во дворе плясали нарядные крестьяне. Изабелла выглядела такой же красивой, как и всегда. И Хьюго тоже. Все только и говорили о том, что рыцарские легенды повторяются и что возлюбленные после многих лет разлуки находят друг друга.
А как ей быть? Джоанна не ревновала, но была в отчаянии. Одна любовь ушла безвозвратно, другая вряд ли когда-либо придет. Ей уже не было места в замке, она стала там всем чужой. К девочке относились по-прежнему с почтением, но она знала, что долго это не продлится.
О ней скоро забудут, перестанут ее кормить, убирать за ней постель и выносить – о, как это постыдно – ее ночной горшок по утрам.
Ночью, прежде чем заснуть, она рыдала так, что подушка насквозь промокала от слез.
ШОТЛАНДСКАЯ НЕВЕСТА
Уильям Маршал возвратился в свой родовой замок близ Ридинга и понял, что лучше было бы не покидать его никогда. Там он родился, там ему суждено и умереть. Восемьдесят лет он пространствовал по свету – другие мужчины уходили из жизни гораздо раньше. Из его ровесников в живых не осталось никого. Может быть, Господь даровал ему столь долгие лета за его безгрешность? Ведь его сверстники ой как грешили, а те, кто был помоложе, – о них и молиться Господу не было смысла. Место им уготовано в самой геенне огненной….
Он служил своей стране долго, верно и с пользой, на какую был способен. И часто, как ему представлялось, выручал родину из беды.
Оглядываясь в прошлое, он особо гордился последними четырьмя годами, проведенными возле юного короля Генри, – за эти годы страна ожила, а ведь дотоле была трупом, отданным на растерзание стервятникам-французам.
Теперь на английской земле был порядок. Народ истосковался по твердой власти, и он ее наконец получил. Законы были суровыми и наказывали смертью за любое преступление, но люди благодарили Закон за избавление от разгула и насилия. Слава Господу, Англия живет теперь в мире и в недалеком будущем обретет прежнее величие.
Он и верховный судья Губерт де Бург позаботятся об этом. Страна будет в долгу перед ними, и останутся они в памяти народной как истинно праведные и мудрые правители.
Его жена так трогательно пеклась о нем. Они росли вместе в юности и вместе старели. Их брачный союз был прочен и приносил плоды. Пятерых сыновей они произвели на свет и пятерых дочерей. И браки его детей сделали Маршала влиятельнейшим из вельмож благодаря родственным связям, но он всегда ставил государственные интересы выше узкосемейных, и все же Господь платил ему за праведность сторицей. Богатство его и влияние росли…
Однако он предчувствовал близкий конец и желал уйти из жизни еще на гребне славы и обладая властью над страной.
Кому будет нужен разбитый параличом, немощный старик? Кто будет оплакивать его, опуская в могилу? Нет! Он хотел оставить по себе память как о мужчине цветущем и разумном, как о рыцаре, ушедшем в мир иной во всеоружии, в сияющих, а не в ржавых доспехах.
Супруга его, Изабелла – тезка вдовствующей королевы, – заметила, что он погрузился в оцепенение, сидя за столом, и поспешила к нему.
– Тебе нехорошо, мой муж? – осторожно осведомилась она.
– Посиди рядом со мной, – попросил он.
Она подчинилась, испытывая неизъяснимую тревогу.
– Нам незачем обманывать друг друга. Скоро меня не станет.
– У тебя что-то болит?
– Боль приходит и уходит… Но в мою память возвращается все чаще прошлое, и мне тогда кажется, что мой король – не теперешний Генрих, а тот… его дед… своенравный, блестящий Генри Анжу, любящий войну не ради побед и кровопролития, а ради торжества стратегии, как в шахматной игре. Он частенько мне говорил: «Битва может быть выиграна одним остроумным словом или передвижением одной дюжины всадников, и незачем тогда класть мертвыми на поле боя тысячи мужчин. Ведь они пригодятся в другом деле…»
– С той поры нами правили еще два короля, – тихо напомнила ему жена.
– Да! Ричард… Он забыл, что у него есть собственная страна. Ему милее показалось отрубать головы сарацинам… и Джон… негодяй Джон…
– Забудь о нем… Он уже истлел в гробу.
– Да, слава Господу! Но он оставил нам в наследство сына, свое отродье… А я сделал этого мальчика королем.
Она отшатнулась в ужасе.
– Молчи! При маленьком Генри Англия живет в мире.
– Пока я жив…
– Губерт де Бург и ты сотворили это счастье для страны.
– Оно не вечно…
– Не каркай!
– А ты не летай вокруг меня, как черная ворона. – Маршал начал заговариваться. – Вороны кружатся… они чуют падаль… Много пищи им останется в Англии… Пошли гонца к нашему сыну Уильяму! Пусть поторопится… Если хочет застать меня живым…
Испуганная женщина устремилась в дом, в таинственную комнату, заставленную шкафчиками, где хранились лекарственные снадобья.
Уильям Маршал догадывался, куда она направилась, и знал, что это бесполезно. Он улыбнулся – ласковой, доброй стариковской улыбкой. Как много прожито ими совместно! Сколько она знает о нем! И знает, где спрятана белая длинная рубаха с вышитым на ней Святым Крестом, в которую надо облачить расставшееся с душой его мертвое тело.
Он сполз на землю, встал на колени и обратился к позлащенным заходящим солнцем безоблачным небесам с мольбою, чтобы его старший сын Уильям прибыл вовремя, взял бразды правления в свои руки и спас Англию.
Соответствующий документ им, как регентом королевства при юном Генрихе, был давно написан и лежал на его рабочем столе, прикрытый от посторонних взглядов листом чистого пергамента.
Молодой Маршал, срочно прискакавший в замок, был потрясен зрелищем окаменевшей фигуры отца. Он привык видеть старика постоянно бодрым и деятельным, и таким он будет, ему казалось, вечно.
Отец был его кумиром и руководил, может быть, сам того не желая, всеми деяниями сына, хотя они часто не во всем соглашались и даже шли друг на друга войной.
Теперь тяжесть, которую нес на своих плечах старший Маршал, должен принять на себя его первенец.
Сухие стариковские руки слегка погладили плечо сына, а поблекшие глаза уставились молодому Уильяму в лицо.
– Вот так, сынок! Время, отпущенное мне, истекло. Дух еще здоров, но плоть отказала. Не смотри на меня с такой печалью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
– Вы уже не любите меня, я знаю!
– Я люблю тебя.
– Но не так… По-другому…
Хьюго печально покачал головой и отвернулся.
Душевные страдания девочки повергали его в глубокую грусть.
Хьюго и Изабелла обвенчались. Джоанна была свидетельницей торжественной церемонии, которая по праву предназначалась ей, а не ее матери.
Она спряталась наверху, на церковных хорах, чтобы они не догадались, что она видит, как скрепляется их долголетняя любовная связь.
Замок украсился по этому поводу, и во дворе плясали нарядные крестьяне. Изабелла выглядела такой же красивой, как и всегда. И Хьюго тоже. Все только и говорили о том, что рыцарские легенды повторяются и что возлюбленные после многих лет разлуки находят друг друга.
А как ей быть? Джоанна не ревновала, но была в отчаянии. Одна любовь ушла безвозвратно, другая вряд ли когда-либо придет. Ей уже не было места в замке, она стала там всем чужой. К девочке относились по-прежнему с почтением, но она знала, что долго это не продлится.
О ней скоро забудут, перестанут ее кормить, убирать за ней постель и выносить – о, как это постыдно – ее ночной горшок по утрам.
Ночью, прежде чем заснуть, она рыдала так, что подушка насквозь промокала от слез.
ШОТЛАНДСКАЯ НЕВЕСТА
Уильям Маршал возвратился в свой родовой замок близ Ридинга и понял, что лучше было бы не покидать его никогда. Там он родился, там ему суждено и умереть. Восемьдесят лет он пространствовал по свету – другие мужчины уходили из жизни гораздо раньше. Из его ровесников в живых не осталось никого. Может быть, Господь даровал ему столь долгие лета за его безгрешность? Ведь его сверстники ой как грешили, а те, кто был помоложе, – о них и молиться Господу не было смысла. Место им уготовано в самой геенне огненной….
Он служил своей стране долго, верно и с пользой, на какую был способен. И часто, как ему представлялось, выручал родину из беды.
Оглядываясь в прошлое, он особо гордился последними четырьмя годами, проведенными возле юного короля Генри, – за эти годы страна ожила, а ведь дотоле была трупом, отданным на растерзание стервятникам-французам.
Теперь на английской земле был порядок. Народ истосковался по твердой власти, и он ее наконец получил. Законы были суровыми и наказывали смертью за любое преступление, но люди благодарили Закон за избавление от разгула и насилия. Слава Господу, Англия живет теперь в мире и в недалеком будущем обретет прежнее величие.
Он и верховный судья Губерт де Бург позаботятся об этом. Страна будет в долгу перед ними, и останутся они в памяти народной как истинно праведные и мудрые правители.
Его жена так трогательно пеклась о нем. Они росли вместе в юности и вместе старели. Их брачный союз был прочен и приносил плоды. Пятерых сыновей они произвели на свет и пятерых дочерей. И браки его детей сделали Маршала влиятельнейшим из вельмож благодаря родственным связям, но он всегда ставил государственные интересы выше узкосемейных, и все же Господь платил ему за праведность сторицей. Богатство его и влияние росли…
Однако он предчувствовал близкий конец и желал уйти из жизни еще на гребне славы и обладая властью над страной.
Кому будет нужен разбитый параличом, немощный старик? Кто будет оплакивать его, опуская в могилу? Нет! Он хотел оставить по себе память как о мужчине цветущем и разумном, как о рыцаре, ушедшем в мир иной во всеоружии, в сияющих, а не в ржавых доспехах.
Супруга его, Изабелла – тезка вдовствующей королевы, – заметила, что он погрузился в оцепенение, сидя за столом, и поспешила к нему.
– Тебе нехорошо, мой муж? – осторожно осведомилась она.
– Посиди рядом со мной, – попросил он.
Она подчинилась, испытывая неизъяснимую тревогу.
– Нам незачем обманывать друг друга. Скоро меня не станет.
– У тебя что-то болит?
– Боль приходит и уходит… Но в мою память возвращается все чаще прошлое, и мне тогда кажется, что мой король – не теперешний Генрих, а тот… его дед… своенравный, блестящий Генри Анжу, любящий войну не ради побед и кровопролития, а ради торжества стратегии, как в шахматной игре. Он частенько мне говорил: «Битва может быть выиграна одним остроумным словом или передвижением одной дюжины всадников, и незачем тогда класть мертвыми на поле боя тысячи мужчин. Ведь они пригодятся в другом деле…»
– С той поры нами правили еще два короля, – тихо напомнила ему жена.
– Да! Ричард… Он забыл, что у него есть собственная страна. Ему милее показалось отрубать головы сарацинам… и Джон… негодяй Джон…
– Забудь о нем… Он уже истлел в гробу.
– Да, слава Господу! Но он оставил нам в наследство сына, свое отродье… А я сделал этого мальчика королем.
Она отшатнулась в ужасе.
– Молчи! При маленьком Генри Англия живет в мире.
– Пока я жив…
– Губерт де Бург и ты сотворили это счастье для страны.
– Оно не вечно…
– Не каркай!
– А ты не летай вокруг меня, как черная ворона. – Маршал начал заговариваться. – Вороны кружатся… они чуют падаль… Много пищи им останется в Англии… Пошли гонца к нашему сыну Уильяму! Пусть поторопится… Если хочет застать меня живым…
Испуганная женщина устремилась в дом, в таинственную комнату, заставленную шкафчиками, где хранились лекарственные снадобья.
Уильям Маршал догадывался, куда она направилась, и знал, что это бесполезно. Он улыбнулся – ласковой, доброй стариковской улыбкой. Как много прожито ими совместно! Сколько она знает о нем! И знает, где спрятана белая длинная рубаха с вышитым на ней Святым Крестом, в которую надо облачить расставшееся с душой его мертвое тело.
Он сполз на землю, встал на колени и обратился к позлащенным заходящим солнцем безоблачным небесам с мольбою, чтобы его старший сын Уильям прибыл вовремя, взял бразды правления в свои руки и спас Англию.
Соответствующий документ им, как регентом королевства при юном Генрихе, был давно написан и лежал на его рабочем столе, прикрытый от посторонних взглядов листом чистого пергамента.
Молодой Маршал, срочно прискакавший в замок, был потрясен зрелищем окаменевшей фигуры отца. Он привык видеть старика постоянно бодрым и деятельным, и таким он будет, ему казалось, вечно.
Отец был его кумиром и руководил, может быть, сам того не желая, всеми деяниями сына, хотя они часто не во всем соглашались и даже шли друг на друга войной.
Теперь тяжесть, которую нес на своих плечах старший Маршал, должен принять на себя его первенец.
Сухие стариковские руки слегка погладили плечо сына, а поблекшие глаза уставились молодому Уильяму в лицо.
– Вот так, сынок! Время, отпущенное мне, истекло. Дух еще здоров, но плоть отказала. Не смотри на меня с такой печалью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116