— О, — обратился он к Анне, осматривая ее тяжелую ношу. — Вы племянница ткачихи. — Подобно всем знатным людям, он имел привычку хватать ткань без разрешения. Он тут же снял свои овчинные рукавицы и в восхищении указал на рулон ткани. — Прекрасно, в самом деле. Такой насыщенный красный цвет. Неужели госпожа Сюзанна сама окрашивала эту шерсть?
Анна кивнула. Хелен приблизилась к последней на ее пути луже и разламывала шероховатый лед, от которого оставались лишь небольшие кусочки по краям.
Худое лицо настоятеля напряглось, губы сжались в тонкую нить.
— Вы немая? Конечно, Господь дважды подвергал вашу семью испытаниям.
Анне не понравилось, как он смотрит на Хелен. Из оборванного, брошенного, полуголодного малыша она превратилась в чудесную маленькую девочку четырех-шести лет.
— У нее замечательный голос, — размышлял он. — Интересно, можно ли ее обучить пению гимнов.
Он пристально смотрел куда-то впереди Хелен. Длинная стена дворца правителя города когда-то была расписана яркими сценами жизни и смерти блаженного Дайсана, но три дня назад ее вновь перекрасили. Хумиликус поднял заледеневшую розу и стал медленно рассматривать поникший цветок испытующим взглядом, подобно личинке мухи, ползающей по тухлому мясу. — Думаю, все эти остатки сорваны на прошлой неделе.
— Так и есть, настоятель, — проговорил старший монах, чей тонкий нос посинел от холода. Порыв ветра подхватил флаги, укрепленные на стенах дворца, и заставил Анну поежиться от холода. — Клирики епископа каждую неделю ходят по округе и подбирают такие пожертвования. Вчера они принесли два венка, одну вырезанную доску и четыре свечи.
Хелен бросилась вперед, выхватила розу из рук настоятеля Хумиликуса и спряталась за спиной Анны.
— Теперь здесь! — проговорил тонконосый человек.
— Нет, не трогай ее, — сказал настоятель Хумиликус. — Побелить стены не значит стереть все из памяти людей. Если они до сих пор подносят сюда приношения, то, отругай мы глупую девчонку, это ничего не изменит. Все недоразумения идут от того крепкого парня, от него и его безъязыкого сообщника. — Несмотря на мрачные взгляды, у него был мягкий характер. Он замолчал, иронически посматривая на стену. — Умного и учтивого парня звали брат Эрменрих. Мне трудно представить, что Господь позволяет посланникам Врага принимать такую прекрасную форму.
— Пути Господни неисповедимы, настоятель, — согласился его служащий. — Хорошо, что те молодые монахи уехали вместе с принцем Эккехардом.
Хумиликус склонил голову в беспрекословном принятии непостижимых дел Господа. И процессия монахов двинулась дальше вниз по улице.
Анна дважды грозно топнула ногой, чтобы привлечь внимание Хелен. Маленькая девочка следовала за ней, счастливая, подпрыгивая на ходу и напевая. Они прошли к воротам, за которыми простиралась река, и дальше во двор к сукновалам. Хозяйка разрешила им посидеть на плащах у очага, пока она проверит каждую пядь ткани, выискивая недостатки, но Анна была не против того, чтобы подождать, ведь здесь было так тепло. Она взяла с собой прялку и веретено и начала потихоньку сучить пряжу. Хелен оторвала все шипы от розы и вдела ее за ухо, как украшение. Сонная, она зевала, широко разевая ротик. Несколько девочек сидели в комнате и пряли, хотя большинство детей в это время дня бегали во дворе или на поле за городскими стенами.
— Все в порядке, — сказала, вернувшись, хозяйка, женщина, от которой трудно было услышать доброе слово. То, что она не смогла найти недостатков в работе ткачихи, было высокой похвалой. — Не хочу, чтобы кто-то говорил, что мы повредили товар при кройке или шитье. — Помощница поспешно унесла ткань во двор. — У меня приготовлено для тебя двенадцать отрезов, которые нужно отнести назад твоей тете. Но вижу, у тебя есть какие-то дела, перед тем как ты вернешься домой. — Она указала на подготовленную красную ткань, которая лежала позади Анны. Сукновальщица ткнула пальцем в ткань точно так же, как настоятель Хумиликус. — Немногие могут добиться такого насыщенного красного цвета. Госпожа Сюзанна получила уже окрашенную шерсть?
Анна выдавила из себя пресную улыбку. Как это ненавистно — быть немой. Отсутствие голоса, все равно что отсутствие рук, становится более заметным, когда вы не думаете об этом и инстинктивно пытаетесь затянуть пояс или взять кусочек яблока; но у этого состояния есть и свои преимущества.
— Что ж, тебе нечего сказать! Это неудивительно. Твоя тетя много сделала для Гента с тех пор, как эйка выгнали отсюда. Если бы я не знала, что ты немая, предположила бы, что ты загордилась и считаешь ниже своего достоинства говорить с такими людьми, как я! — У нее было круглое, полное лицо, на котором постоянно играла улыбка, но глаза ее не улыбались, в них навсегда притаилась зависть. — Однако ты достаточно взрослая, чтобы быть обрученной, и мне кажется, на празднике святой Ойи уже пересядешь на женскую скамью. Госпожа Сюзанна уже подыскала тебе мужа?
Анна покачала головой. Она не была против того, что тело ее менялось; это было неотъемлемой частью природы. Но ей не нравилось, когда люди пытались соблазнить ее предложениями о браке. В конце концов, никто в действительности не заботился о ней.
— Хотя у тебя забавный цвет кожи, это так, но ты здорова и могла бы составить хорошую партию молодому человеку из преуспевающего семейства, ваш союз пошел бы на пользу обеим нашим семьям. У меня есть племянник. Он хороший парень, ему почти девятнадцать… — Казалось, сукновальщица готова была говорить без остановки, но с улицы раздались чьи-то вопли, сопровождаемые сердитыми голосами. — Гута, принесите племяннице ткачихи подготовленную ткань. — К счастью для Анны, она удалилась во двор, откуда доносились ругань и крики.
Девушка, не старше Анны, передала ей подготовленную и высушенную ткань, как только Анна прикрепила за пояс веретено и прялку. Она положила ярко-красную ткань между другими слоями, для большей надежности, и дважды топнула, чтобы привлечь внимание Хелен. В руках она держала двенадцать отрезов ткани, которые госпожа Сюзанна продаст портным или сама сошьет из них накидки и зимнюю одежду. Удовлетворенно вздохнув, Анна покинула дом сукновалыцицы.
Как обычно, она оставила самую приятную доставку напоследок.
Ей нравилось бывать во дворце правителя города. Охранники на воротах узнали ее и беспрепятственно позволили пройти внутрь вместе с девочкой. Парень, не старше двадцати лет, наклонился что-то сказать ей.
— Прошу тебя, сестренка, передай от меня добрые слова прекрасной Фредерун. Я знаю, она благоволит тебе за красивые ткани, которые ты ей приносишь.
Второй охранник фыркнул.
— Эта девушка немая, Эрнуст. Она ничего не сможет сказать прекрасной Фредерун, да даже если бы и сказала, вряд ли тебе это поможет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167