Пользуясь замешательством Корепина, она увела его в хоромы. Савинка сел на лавку и закрыл руками лицо.
— Серчаешь? — тихо, упавшим голосом, спросила полонянка.
— Уйди! — неприязненно передернулся Корепин. — Не серчаю, а, одначе, уйди.
Но полька не послушалась, присела рядом с ним. Она долго с горячностью доказывала Савинке, что не должен он рисковать понапрасну и под конец таинственным шёпотом рассказала ему о людях, которые исподволь готовят восстание во всей стране.
— Кто сии люди? — сразу загорелся Корепин.
— Пообживемся с тобой, все обскажу. Тайну сию не можно мне, не спросясь у атамана нашего, ни единому человеку открыть.
Она помолчала и так поглядела на дворецкого, будто хотела проникнуть в самые сокровенные его помыслы.
— Даешь ли обетование верой и правдой служити людишкам страждущим?
Корепин вскочил с лавки и клятвенно поднял руку.
— Пущай душа моя отойдет в геенну огненную, коли помыслю токмо Иуде сподобиться!
— А коли так, — улыбнулась Янина, — для началу испытанье тебе. Держи!
Достав из-под кофточки запечатанную сургучом цидулу, она сунула ее за пазуху ему и принялась подробно объяснять, куда нужно отнести бумагу.
— Гоже ли? — усомнился Савинка. — Как я перед людьми тому ляху цидулу отдам?… А ненароком ошибка выйдет, да языка замест своего приму человека?
Янина снова во всех подробностях описала ему внешность поляка и перекрестила его на дорогу.
— Да благословит тебя Бог на правое дело. А повыгонит царь послов Хмельницкого из Москвы, как погнал Вешняка, в те поры все и почнется. Поднимется в те поры казачество, соединится с холопями нашими и великою ратью пойдет на царевых воров.
Дворецкий невольно залюбовался Яниной. «Прямо тебе ни дать, ни взять матерь Божья, что на фряжских лубках», — подумал он умиленно и чуть коснулся ее руки.
— Ну, я пойду.
— Иди, мой коханый, — ласково ответила Янина и, точно покорившись горькой судьбе, прибавила:— А оттель к Тане зайди… Поди, истомилась без тебя, горемычная. Колико время на воле ты, а по блажи господаря ни единожды со двора не хаживал никуда.
В воротах Корепин встретился со стариком богомольцем, частым гостем Янины, и почтительно поклонился старцу.
— Не к нам ли ковыляешь, человек Божий?
— К вам, чадушко, к вам, — едва внятно просипел богомолец и зябко натянул на уши ворот тулупа. — На дворе благорастворение воздухов, а мне все студено, голубок… Видно, время в могиле погреться.
Янина, увидев гостя через окно, выбежала ему навстречу. Старец остановился посередине двора и, широко расставив руки, зашатался из стороны в сторону. К нему на помощь подскочил холоп.
— Аль ноженьки не носят, молитвенничек?
— Стар я стал, немощен. Ростом да видимостью дуб ядреный, а в нутро поглазеть — опричь дупла да плесени, ни чего не засталось.
С огромным трудом он подошел к крыльцу и низко поклонился Янине.
— Спаси Боже рабу Божию, Нину!
— Гряди с миром, старче, в нашу обитель.
В каморке, примыкавшей к опочивальне Федора, гость, покряхтывая и творя молитву, уселся на лавку.
Янина выглянула в дверь. Холоп, проводивший богомольца до порога опочивальни, вытянулся перед полонянкой.
— Мне идти, а либо занадоблюсь?
Полька звонко ударила его по лицу.
— Колико раз я наказывала не поганить духом смердящим хором! Коли занадобится, неужто не кликну!
Старец покачал головой и хихикнул. «А и лукава, блудная тварь! Ей бы не во образе по земле шествовать, а змием на брюхе ползать».
Обойдя хоромы и убедившись, что никого нет, Янина закрыла на засов входную дверь и вернулась в каморку.
— Сбрось ты, Василий, тулуп свой да в сени снеси. Вся каморка смердит.
Старец зажал ей ладонью рот.
— Ополоумела? Старцем величай, а имени не реки. Не ровен час, учует кто.
Полька уверенно тряхнула кудрями.
— Опричь нас да мышей во всех хороминах духа нету живого.
* * *
Корепин встретился с поляком в тайной корчме, и, обменявшись с ним цидулами, тотчас же ушел.
По дороге к Тане он встретил Григория, ковылявшего в церковь.
— А девка-то вся вышла, — собрал гончар желтые губы в сочувственную улыбку. — На деревню, милок, подалась, подкормиться маненько.
На пригорке показалась приземистая фигура приходского священника. Заметив его со звонницы, пономарь ударил во все колокола, и Григорий, сняв шапку, набожно перекрестившись, пошел своей дорогой.
Корепин неохотно поплелся домой. У ворот господарской усадьбы холопы предупредили его, что Янина заперла входную дверь и не велела никому подходить близко к хоромам. Савинка обошел усадьбу и, выбрав местечко поудобней, прилег на траву отдохнуть.
Время шло, а старец, очевидно, не собирался уходить из усадьбы. «И об чем толковать без краю с человечишком древним?» — недовольно думал дворецкий, ежась от предвечерней прохлады. Он подождал еще немного и решил пробраться в свою каморку. Чтобы не тревожить Янину, он отволочил оконце в чулане и неслышно пробрался в сени. Из опочивальни слышался сдержанный голос полонянки. Савинка невольно остановился и прислушался.
— А посол нашего короля сулит пожаловать тебя тремя тыщами злотых да крестом изумрудным, ежели ты подобьешь царя выгнать вон из Москвы послов гетманских — Кондратия Бырляя и Мужиловского Силуана.
«Эко, глаголы какие со богомольцем», — удивился Корепин и подкрался к двери каморки. Старец, должно быть, в сильном возбуждении, тяжело шагал по каморке.
— Выгони, попытайся, коли нынче вся сила у Никона… Нешто слыхано, чтобы я, первый советник царев, не хаживал боле без дозволения к государю? Да об чем толковать!… Всюду языки за мной шествуют. К Федору не можно стало хаживать в своем образе.
Савинка припал ухом к щели.
Шаги стихли. Старец зевнул и, должно быть, уселся — в каморке скрипнула лавка.
— А кичатся послы Хмельницкого тем,-донесся до слуха Савинки его хриплый голос, — что-де, после того, как казаки разбили ваших ляхов на Буге у Батоги, сам турский султан и хан крымский кличут казачество себе в подданство да сулят за то богатые выгоды и милости.
Голос падал, переходил в невнятный шелест… Затем, после томительно-долгого молчания, Савинка услышал наконец голос Янины.
— А коли лихо учуем, уйдем за рубеж. Токмо бы допреж того добиться, чтобы воров гетмановых из Москвы вон погнали.
Богомолец присвистнул.
— Погнать-то, авось, и погонят, да еще недостатно сего, чтобы Сигизмунду на стол сести Московский.
У Корепина помутилось в глазах: «Что же сие, Господи Боже! Да то ж не печальники холопьи, а языки польского короля!» — Он торопливо отполз к оконцу и, выпрыгнув на двор, притаился в кустарнике.
Вскоре Василий ушел из усадьбы. Болезненно перебирая ногами, часто останавливаясь, чтобы перевести дух, он направился к роще. Савинка неотступно шагал за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208