— Гоже ли без Левонтия да Грибоедова?
Борис Иванович лукаво подмигнул:
— В Разбойном Левонтий, а Грибоедов за Пронским блюдет.
Усевшись под образа, оба склонили друг к другу головы и едва слышно зашептались о чем-то.
Вскоре прибежал запыхавшийся Грибоедов.
— Замышляют! — объявил он упавшим голосом и изнеможенно опустился на лавку. — Князь Никита Иванович при мне царю наушничал, будто надумал Милославский весь род Романовых смертию извести, да через дщерь свою, через Марью Ильиничну, царицу, самому на стол на Московский сести.
— Эк, тараруй, — сплюнул сердито Илья Данилович. — А еще именуется дядькой царевым… рыжемордый!
Друзья снова прижались друг к другу и продолжали совещаться.
Наконец Морозов и Грибоедов, ударив с друзьями по рукам, ушли. Окольничие развалились на лавке.
— Попочивать маненько, — нараспев зевнул Милославский. — Авось, коли понадобимся, покличут.
Траханиотов попытался что-то ответить, но не успел — хмельной сон опять овладел им.
Вернувшись в трапезную, Грибоедов учтиво вытянулся за спиной Никиты Ивановича.
Алексей, развалясь в золоченом кресле, с видом знатока следил за непристойной пляской иноземных скоморохов. В глубине зала, на возвышении, неумолчно трубили трубачи.
Грибоедов наклонился к уху князя Никиты.
— Вести недобрые.
Спокойно допив свой овкач, Романов встал и, чуть подергивая левой ногой в лад трубачам, затопал в сени. За ним незаметно проскользнул и Грибоедов.
— Дурные вести, — повторил он вполголоса, — замышляют противу тебя.
— Да ну?
— Как перед образом. — Дьяк оглядел подволоку, точно искал на ней икону, и вытянул тонкую шею. — Плещеев в Разбойном приказе сидит да двух людишек разбойных навычает небылицам противу тебя, Пронского да князь Черкасского.
Никита Иванович злобно расхохотался.
— А поглазели бы мы, как кречета вороны заклюют!
— А те разбойные норовят письма воровские на Москве пустить, — шепнул раздраженный несерьезностью князя Грибоедов, — дескать, пошлина соляная — затея Никиты Романова.
Князь вздрогнул. Жестоко оглядев дьяка и оттолкнув его локтем, он бросился в трапезную.
На заплеванном полу с визгом катались скоморохи. Пирующие кидали им объедки со стола и подзадоривали к бою. Кто добывал большее количество кусков, тот получал в награду овкач вина. Увлеченный потехой царь потянул со стола покрывало.
— Держи! — крикнул он так, точно науськивал на охоте псов. — Угуй!… Держи!
Князь Никита, выждав удобную минуту, вплотную подошел к царю и что-то шепнул ему.
— Ложь! — крикнул Алексей и замахнулся кулаком на дядьку.
Точно ветром снесло гомон и смех в трапезной. Шуты окаменели. Бочком, путаясь в собственных ногах, непослушных от хмеля и испуга, бояре отошли к стороне, за цареву спину. Их потные лица, не терявшие сознания достоинства даже в буйном хмелю, сразу поблекли, обмякли. Только Никита Иванович не отступил перед государевым гневом. Заложив руки в бока, он запрокинул голову и гордо отрубил:
— А не бывало такого, чтобы род Романовых-князей ложью лгали!
И, распалясь, топнул ногой:
— Иль впрямь царская наша кровь нынче не в кровь?… Иль впрямь — вся вера ныне Милославским?
Алексей по спинам и головам шутов ринулся в светлицу. Там, робко притаясь у стрельчатого окна, сидела царица. Подле нее, на полу, лежали боярыни и мамки.
Увидев Алексея, женщины недоуменно вскочили.
— А не по чину, государь, пожаловал ты к молодушке своей, — нахмурилась одна из боярынь.
— Прочь! — заревел Алексей, сжимая кулаки.
Оставшись наедине с царицей, он низко ей поклонился.
За окном бушевал вихрь. Метель дерзко стучалась в стекла, грозя ворваться в светлицу. Чуть вздрагивала в углу, ежась желтым язычком, лампада. В щелях окон скулили стиснутые струи ветра.
— Дай Бог здравия царице, — процедил сквозь зубы государь.
— Многая лета и слава царю, а мне служить ему верой да лаской, — заученно ответила Марья Ильинична и прижалась к мужу.
— Ждала?
— Да, владыка.
Алексей увлек жену на постель и, навалившись на нее, больно уперся локтем в ее грудь. Правая рука зашарила по плечу, а пальцы, нащупав горло, судорожно, сами собою, сжались.
— Помилуй! — сдушенно крикнула царица и заметалась в смертельном ужасе по постели. — По…мил…луй!
Взглянув в посиневшее лицо жены, царь опомнился и разжал пальцы.
— Не достойна ты и сгинуть от моей руки! — плюнул он с омерзением в глаза теряющей сознание Марьи Ильиничны. — Змееныш! Отродье Милославских!
Едва царица пришла в себя, он бросил ей под ноги шубу.
— Иди!… Чтоб духу Милославских не было в хороминах наших! В дальний монастырь!… На послух!
Ничего не понимающая женщина упала перед мужем на колени.
— Ты Богом данный мне муж и царь. По слову твоему да будет. Но допреж того, поведай, в чем вина моя, коей виной виновата я перед тобою?
— Коей виной? — ехидно повторил царь. — А не по то прокралась в хоромы наши, чтобы извести род Романовых, да володеть с Ильюшкою сиротинами Русийскими?
Царица ошалело уставилась в мужа и ползком пробралась к красному углу.
— Опамятуйся, царь-государь!
— На послух! — крикнул Алексей и заткнул пальцами уши. — На край земли!
Марья Ильинична вдруг поднялась. Голос ее окреп, и клятва, произнесенная перед иконой, прозвучала не мольбой, а гневным укором, отозвавшимся в сердце царя непонятным режущим стыдом.
Приникнув глазом к щели, боярыня не спускала взора с государя. На полу, у ее ног, ждала шутиха. Заметив, что государь смущен, боярыня решила воспользоваться удобным мгновением и пнула дурку ногой.
Гремя бубенчиками, шутиха ворвалась в светлицу и, взмахнув приделанными к плечам войлочными крыльями, прыгнула на стол.
— Кшш! — нетерпеливо смахнул ее царь рукой со стола.
Дурка вцепилась в его рукав.
— Сам кшш, злой Лексаша, из нашей светлицы от чистые голубицы!
В дверь просунулась голова боярыни.
— Окстись, государь, не к добру дурка вещает. Окстись и царицу оксти.
Шагнув к шутихе, она схватила ее за ногу, оттащила в сени, с заклинанием оградила царя четырьмя крестными знаменьями и на носках ушла в соседний терем.
Алексей постоял еще некоторое время пред женой и неожиданно, закрыв руками лицо, убежал.
В сенях его встретили Плещеев и вспухший от сна Траханиотов.
— Царь мой и государь! — с надрывом выпалил Левонтий, падая на колени.
Петр Тихонович вытер кулаком глаза и, тяжело отдуваясь, припал к краю царева кафтана.
— Да что вас нынче прорвало? — сердито оттолкнул от себя окольничего Алексей.
Траханиотов закачался и рухнул на пол. Плещеев прижался носом к царскому сапогу, заплакал:
— Не гоже бы в нынешний день венца твоего печаловаться, да не могу смолчать, коль за спиною измена бродит!
Царь в крайнем недоумении вобрал голову в плечи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208