— Смерд!… Так-то ты правду сказываешь царевым людям?
Таня вырвалась из рук Туляка, подбежала к отцу. Ее исхудалое лицо залилось багровым румянцем, тонкие извивы бровей собрались в одну вздрагивающую, точно ползущую на врага, змейку; жесткие морщинки пролегли на лбу и у углов рта, а глаза засветились граничащей с безумием злобой.
Туляк понял, что ничего силой не сделать, и решился на хитрость. Нахлобучив на глаза шапку, он тщательно завернул в тряпицу остаток недоеденного пирога, сунул в карман флягу и безразличным голосом объявил:
— Обряжайся, красавица, да, благословись у родителя, иди на двор тюремный.
Григорий упал в ноги ему:
— Меня казни, а девку помилуй!
— Не ты с разбойником Савинкой в языках ляцких служил, не тебе и ответ держать. — ответил приказный и резко повернулся к девушке:
— Кому я сказывал? Обряжайся!
Григорий подполз к дочери, припал к ее коленям.
— Поддайся!… Отца для, поддайся! Лутче в блуде с ним жить, чем сгинуть в узилище без покаяния.
Туляк удивленно оглядел старика и разразился самодовольным смешком.
— Вот то умственные глаголы! Чуешь, бабонька. — великоумственно родитель сказывает.
Таня решительно накинула на себя епанчу и, поклонившись отцу, взялась за ручку двери.
— Краше на дыбе Богу душу отдать, нежели с катом сим безносым хоть малый час миловаться. Тьфу, рыло карпатое!
— Примолкни! — взревел приказный и, отшвырнув ногой старика, выскочил за Таней на улицу. — Я вот, ужо, тебя!… Не накланяешься еще карпатому.
Таня не ответила и зашагала быстрей.
У Земляного города она подозрительно остановилась.
— Куда ведешь?
— Куда? Вестимо, в застенок.
— А в застенок, так не кружи вороном, веди прямою дорогою.
Из— за переулка вышел дозорный стрелец. Туляк обрадованно окликнул его и, приказав Тане не двигаться с места, пошел к нему навстречу.
Таня, пригнув голову, напряженно прислушивалась к шепоту, но, кроме ехидного смешка, ничего не могла разобрать.
Рассказав все. что нужно было, стрельцу, Туляк передал ему узелок и, переждав немного, неохотно полез в карман за флягой.
— Мшелом жалует — догадалась Таня и почувствовала, как понемногу вползает в нее страх.
— Гайда! — прикрикнул стрелец и больно ударил девушку кулаком по спине.
Они долго кружили по окраинам, пока не остановились наконец подле тайной корчмы.
Из избы глухо доносились песни, хохот, хмельная брань. Приказный трижды раздельно постучал в дверь и, отойдя к оконцу, отсчитал еще пять торопливых ударов.
Притихшая было изба вновь ожила, признав условные стуки. Щелкнула щеколда, и в дверях показалась встрепанная голова старухи.
— Кого Бог дает в полуночи?
Стрелец, втолкнув Таню в сени, тотчас же исчез.
Таня бросилась к выходу, но кто-то упал ей под ноги, и она шлепнулась на пол.
В избе стоял дым коромыслом. Хмельные приказные и служилые люди, увидев Туляка, бросились встречать его. Навалившиеся на Таню мужики скрутили ей руки и втащили в горницу. Сквозь едкий дым и пар Таня увидела нескольких девушек, разместившихся вдоль стены на лавке.
Одна из них, по приказу хозяйки, поднесла гостье чарку вина. Таня замотала головой, мертвенно стиснула губы. Тогда старуха, перемигнувшись с Туляком, поклонилась Тане в пояс и неожиданно изо всех сил ударила кулаком по зубам. Девушка стукнулась затылком об стену. Алые струйки крови медленно поплыли по подбородку.
Туляк, не обращая внимания на свою полонянку, уселся за стол и потребовал вина.
— Неужто муж аль родитель приказному продал? — спросила Таню соседка, заботливо вытирая с лица ее кровь.
— Кривдой увел! — жестко свернула глазами девушка.
— А нас родители продали… За недоимки.
И, точно оправдываясь перед кем-то, виновато потупилась.
— Нешто одюжить людишкам немочным подать цареву?
Всю ночь бражничали приказные. Таня защищалась до последней возможности и сдалась лишь, когда потеряла сознание.
Под утро Туляк вышел как бы за своим делом на улицу. Поджидавшие на углу языки тотчас же ринулись в избу. Перепуганная хозяйка попыталась бежать через окно, но ее схватили и с силой бросили об пол.
Приказные наспех одевались, дружелюбно переговаривались с языками.
— То мы нарочито и ноченьку ночевали в вертепе сем непотребном, чтобы без обману прознать, зря ли болтают, аль впрямь тут блудные твари на искушение христианам гнездятся.
Девушек, обвиненных в блуде, вместе в хозяйкой погнали в застенок. С ними уволокли и Таню.
ГЛАВА VI
Великая сила мастеровых и мелких торговых людишек собралась после обедни на Красной площади, у храма Василия Блаженного.
— Волим к царю с челобитною!
Ближние люди царевы набросились с кулаками на стрелецких полуголов.
— Так-то блюдете вы покой государев?
Служилые виновато отступали.
— Нешто можно нам православных христиан в храм не пущати?
Алексея всполошил рокот толпы. Когда отошла служба, он, посоветовавшись с Милославским, приказал допустить к нему челобитчиков.
Точно изваянный из камня и золота, сидел на троне важный и недоступный царь. Рядом с ним, такой же величественный и строгий, восседал, опираясь на палицу, патриарх. Ниже, до отказу задрав бороды к подволоке и выпятив животы, разместились на лавке ближние бояре.
Объятые трепетом, по одному, вползали на четвереньках выборные. Колотясь головой об пол, они благоговейно лобызали царский сапог и неслышно отталкивались в сторону Когда обряд целования окончился, Алексей разрешил челобитчикам встать.
— Сказывайте, по какой пригоде пожаловали.
Выборные переглянулись, но никто из них не решался заговорить. Тогда Никон наугад ткнул посохом в первого попавшегося старика.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, реки.
Старик, покряхтывая, опустился на колени и жалко уставился на царя
— Лихо нам, государь, горемычным сиротинам твоим!
— Лихо? — поморщился Алексей и с недоумением поглядел на патриарха.
Милославский заерзал на лавке и погрозил кулаком челобитчику.
— Лихо! —повторил выборный, не заметив угрозы Милославского. — Не дай, нам, преславный, природным своим холопам и сиротинам, от иноверцев и приказных жить в скудости и нищете.
Никон гневно поднялся.
— А ведомо ль вам, какую годину мать наша. Русь православная, переживает?
Царь остановил его мягким движением руки
— Не сбивай. Пущай печалуется да памятует что всяческая слеза сиротин моих — моя слеза.
Ободренный старик благодарно коснулся губами государева сапога.
— А бьем челом на том, государь, чтобы все были в тягле и в свободе иль в льготах равны, чтоб во всем народе мятежа и розни не было.
Милославский еле сдержался, чтобы не наброситься на смелого челобитчика. Алексей же, умиленно уставившись на образа, зашептал пухлыми губами молитву и, кончив склонился к выборному
— Восстань!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208