! Мы же двое суток
крошки во рту не имели... Совесть у тебя есть?! Рыбочка!.. Ну,
пожалуйста...
А рыба была все ближе и ближе к корме, мокрый шнур спутанными петлями
ложился на решетку кокпита, Арон хрипел от натуги, Василий с вывернутой к
корме головой истерически выплясывал у штурвала и приговаривал с какой-то
сумасшедшинкой в голосе:
- Если так долго не везет, то ведь должно повезти?.. Правильно? Мы же
никому ничего плохого не сделали?.. Мы себе плывем и плывем. Нам
немножечко, хотя бы немножечко покушать, и мы поплывем дальше. А что
консулы нас не признали - так это ничего... Их тоже понять можно... И
потом, консулы - не народ... А народ... Простые люди нас поймут... Арон!!!
Смотри!!! - неожиданно завизжал Василий.
Но Арон и сам видел, как из воды, прямо в синее небо взлетела
огромная, метра в полтора, толщенная рыбина, на мгновение зависла в
воздухе и шумно шлепнулась обратно в воду!
Последовал страшный рывок, Арон чудом не перелетел через корму и упал
на настил кокпита с ослабевшим, вялым шнуром в изрезанных руках...
Еще не веря в произошедшее, он вытащил из воды шнур с оборванным
крючком, поднял глаза к небу и тихо спросил:
- Боженька... Что же ты над нами так измываешься, мать твою
богородицу в душу так?!
КАК ВЫГЛЯДИТ УЛЫБКА СУДЬБЫ
Вблизи какого-то нежилого островка свежий ветер сменился почти полным
штилем. Паруса повисли, изредка слабо вспухая под угасающим дуновением
теплого, вяло струящегося воздуха.
Яхта двигалась, повинуясь только течению.
С биноклем на груди, забросив ноги на форлюк рубки, головой на
жестком якорном ящике, на носу яхты лежал недвижимый Василий. Глаза его
из-под козырька черной пиратской шапочки были бессмысленно и отрешенно
устремлены в небо...
- Вась!.. А, Вась... - негромко позвал его Арон.
Василий не ответил. Молчал, смотрел в голубое Эгейское небо.
- Ну, очнись, Вась... - мягко сказал Арон. - Сел хотя бы. А то кровь
к голове прильет - совсем чокнешься. Вредно лежать так...
Молча Василий снял ноги с форлюка.
- Ну, чего уж так убиваться-то, Вась?.. Ты вспомни, когда в лагере мы
блатным пиздюлей накидали, как нас тогда вертухали, в зоне отметелили и в
штрафной изолятор запхнули... Что, лучше было, что ли? А мы с тобой им
тогда еще на зло песни пели! Ты еще стихи читал: "Я волком бы выгрыз
бюрократизм..." Как сейчас помню! Неделю жрать не давали... И ничего,
оклемались. Помнишь?
Василий прикрыл глаза, качнул головой из стороны в сторону, словно
отгоняя от себя эти воспоминания, и надвинул длинный козырек черной
шапочки на лицо.
- И ведь не я тебя тогда из изолятора вытаскивал, а ты меня!..
Вспомни. Я, дурак здоровый, на девятые сутки сломался, а ты был еще
ого-го!..
Молчал Василий... Над его головой бессильно висел стаксель, под ним в
борт яхты тихонько плескала слабенькая волна, поскрипывали снасти.
- А тут ты вдруг малость подраскис... А я без тебя - как без рук.
Вот, к примеру, где мы сейчас? Я лично понятия не имею! - искренне сказал
Арон.
Вася с трудом разомкнул пересохшие губы - хотел ответить. Но голоса
не было. Он проглотил комок, откашлялся, отперхался и глухо сказал:
- Я тоже...
Арон обрадовался, что Василий хоть разомкнул уста, заговорил ласково,
с фальшиво-бодрыми интонациями, как с маленьким капризным ребенком:
- Вот и хорошо! Вот и возьми лоцию, карту... Посчитай время,
примерную скорость... Определись, дай мне точный курс!.. А то, не дай бог,
погодка переменится - нам с тобой некогда будет на карту глянуть...
Василий снова замкнулся, лежал, не шевелясь, на носу яхты.
Арон совсем было пришел в отчаяние:
- Хоть бы вокруг огляделся!.. Что же тебе Марксен зря бинокль
подарил?! Приставил бы ты его к своим глазкам - вон островишко какой-то
рядом... А вдруг мы там чего-нибудь прожрать бы нашли?
При слове "пожрать" Василий тяжело и судорожно вздохнул, медленно
приподнялся, сел и сдвинул козырек пиратской шапочки набок. Увидел
неподалеку островок и нехотя поднял бинокль к глазам...
В окулярах бинокля остров резко приблизился, все на нем сильно
увеличилось, и первое, что заполнило поле зрения Василия, была большая
белая коза с огромным тяжелым выменем!..
Упругие струйки козьего молока с веселым звоном били в дно большой
эмалированной кастрюли.
Обливаясь потом и задыхаясь от непривычной работы, Василий сидел на
корточках и доил козу. Теперь его черная шапочка была повернута козырьком
назад.
Чтобы коза не дергалась, а еще чего хуже не вздумала бы убежать, ноги
ее были крепко привязаны к четырем колышкам, вбитым в землю, на рога
накинута веревочная петля и конец веревки закреплен на низкорослом
инжирном деревце с бесчисленным множеством спелых фиолетовых плодов.
Перед мордой козы на коленях стоял счастливый Арон, кормил инжиром
козу и Василия, у которого руки были заняты добычей молока из нехудеющего
козьего вымени, и ел инжир сам...
На прибрежной песчаной отмели валялся дар Немы Блюфштейна - резиновый
тузих с двумя короткими веслами и белой надписью по толстенькому бортику
"Я-К. Од.В.О.", что должно было означать "Яхт-клуб Одесского военного
округа".
Метрах в тридцати от берега на якоре покачивался "Опричник" со
спущенными и впопыхах брошенными на рубку и палубу парусами.
И коза, и Василий жрали инжир так быстро, что Арон просто не успевал
совать им в рот сладкие и спелые плоды.
- Вы куда так торопитесь, ребята? - тревожился Арон. - Ну, козе
простительно. Коза, она и есть "коза"!.. Ты-то, Васька, поберегись.
Столько дней не евши... Кишки же в брамштоковый узел завяжутся!
- Ни хрена!.. Я бы вообще отсюда уже никуда дальше не плыл, а
попросил бы на этом острове гастрономического убежища... Давай еще!.. -
задыхаясь от непрерывного доения и безостаноночной еды, прохрипел Василий
и широко открыл рот...
Поздним вечером, в одних трусах сидели в каюте за столом друг против
друга со стаканами козьего молока в руках.
Тут же стояла пустая эмалированная кастрюля и алюминиевая миска с
одной-единственной инжириной.
Сидели точно так же, как когда-то сидели в Ленинграде на кухне Арона
и приканчивали вторую бутылку водки. И выглядели точно так же, как после
литра водки - пьяными, со слипающимися глазами, с заторможенной,
неуверенной речью и не очень четким произношением.
Наверное, сказалось все - и изнурительная бессонница, и дикая
усталость, издерганность последними событиями, внезапно навалившаяся
сытость после долгого голодания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
крошки во рту не имели... Совесть у тебя есть?! Рыбочка!.. Ну,
пожалуйста...
А рыба была все ближе и ближе к корме, мокрый шнур спутанными петлями
ложился на решетку кокпита, Арон хрипел от натуги, Василий с вывернутой к
корме головой истерически выплясывал у штурвала и приговаривал с какой-то
сумасшедшинкой в голосе:
- Если так долго не везет, то ведь должно повезти?.. Правильно? Мы же
никому ничего плохого не сделали?.. Мы себе плывем и плывем. Нам
немножечко, хотя бы немножечко покушать, и мы поплывем дальше. А что
консулы нас не признали - так это ничего... Их тоже понять можно... И
потом, консулы - не народ... А народ... Простые люди нас поймут... Арон!!!
Смотри!!! - неожиданно завизжал Василий.
Но Арон и сам видел, как из воды, прямо в синее небо взлетела
огромная, метра в полтора, толщенная рыбина, на мгновение зависла в
воздухе и шумно шлепнулась обратно в воду!
Последовал страшный рывок, Арон чудом не перелетел через корму и упал
на настил кокпита с ослабевшим, вялым шнуром в изрезанных руках...
Еще не веря в произошедшее, он вытащил из воды шнур с оборванным
крючком, поднял глаза к небу и тихо спросил:
- Боженька... Что же ты над нами так измываешься, мать твою
богородицу в душу так?!
КАК ВЫГЛЯДИТ УЛЫБКА СУДЬБЫ
Вблизи какого-то нежилого островка свежий ветер сменился почти полным
штилем. Паруса повисли, изредка слабо вспухая под угасающим дуновением
теплого, вяло струящегося воздуха.
Яхта двигалась, повинуясь только течению.
С биноклем на груди, забросив ноги на форлюк рубки, головой на
жестком якорном ящике, на носу яхты лежал недвижимый Василий. Глаза его
из-под козырька черной пиратской шапочки были бессмысленно и отрешенно
устремлены в небо...
- Вась!.. А, Вась... - негромко позвал его Арон.
Василий не ответил. Молчал, смотрел в голубое Эгейское небо.
- Ну, очнись, Вась... - мягко сказал Арон. - Сел хотя бы. А то кровь
к голове прильет - совсем чокнешься. Вредно лежать так...
Молча Василий снял ноги с форлюка.
- Ну, чего уж так убиваться-то, Вась?.. Ты вспомни, когда в лагере мы
блатным пиздюлей накидали, как нас тогда вертухали, в зоне отметелили и в
штрафной изолятор запхнули... Что, лучше было, что ли? А мы с тобой им
тогда еще на зло песни пели! Ты еще стихи читал: "Я волком бы выгрыз
бюрократизм..." Как сейчас помню! Неделю жрать не давали... И ничего,
оклемались. Помнишь?
Василий прикрыл глаза, качнул головой из стороны в сторону, словно
отгоняя от себя эти воспоминания, и надвинул длинный козырек черной
шапочки на лицо.
- И ведь не я тебя тогда из изолятора вытаскивал, а ты меня!..
Вспомни. Я, дурак здоровый, на девятые сутки сломался, а ты был еще
ого-го!..
Молчал Василий... Над его головой бессильно висел стаксель, под ним в
борт яхты тихонько плескала слабенькая волна, поскрипывали снасти.
- А тут ты вдруг малость подраскис... А я без тебя - как без рук.
Вот, к примеру, где мы сейчас? Я лично понятия не имею! - искренне сказал
Арон.
Вася с трудом разомкнул пересохшие губы - хотел ответить. Но голоса
не было. Он проглотил комок, откашлялся, отперхался и глухо сказал:
- Я тоже...
Арон обрадовался, что Василий хоть разомкнул уста, заговорил ласково,
с фальшиво-бодрыми интонациями, как с маленьким капризным ребенком:
- Вот и хорошо! Вот и возьми лоцию, карту... Посчитай время,
примерную скорость... Определись, дай мне точный курс!.. А то, не дай бог,
погодка переменится - нам с тобой некогда будет на карту глянуть...
Василий снова замкнулся, лежал, не шевелясь, на носу яхты.
Арон совсем было пришел в отчаяние:
- Хоть бы вокруг огляделся!.. Что же тебе Марксен зря бинокль
подарил?! Приставил бы ты его к своим глазкам - вон островишко какой-то
рядом... А вдруг мы там чего-нибудь прожрать бы нашли?
При слове "пожрать" Василий тяжело и судорожно вздохнул, медленно
приподнялся, сел и сдвинул козырек пиратской шапочки набок. Увидел
неподалеку островок и нехотя поднял бинокль к глазам...
В окулярах бинокля остров резко приблизился, все на нем сильно
увеличилось, и первое, что заполнило поле зрения Василия, была большая
белая коза с огромным тяжелым выменем!..
Упругие струйки козьего молока с веселым звоном били в дно большой
эмалированной кастрюли.
Обливаясь потом и задыхаясь от непривычной работы, Василий сидел на
корточках и доил козу. Теперь его черная шапочка была повернута козырьком
назад.
Чтобы коза не дергалась, а еще чего хуже не вздумала бы убежать, ноги
ее были крепко привязаны к четырем колышкам, вбитым в землю, на рога
накинута веревочная петля и конец веревки закреплен на низкорослом
инжирном деревце с бесчисленным множеством спелых фиолетовых плодов.
Перед мордой козы на коленях стоял счастливый Арон, кормил инжиром
козу и Василия, у которого руки были заняты добычей молока из нехудеющего
козьего вымени, и ел инжир сам...
На прибрежной песчаной отмели валялся дар Немы Блюфштейна - резиновый
тузих с двумя короткими веслами и белой надписью по толстенькому бортику
"Я-К. Од.В.О.", что должно было означать "Яхт-клуб Одесского военного
округа".
Метрах в тридцати от берега на якоре покачивался "Опричник" со
спущенными и впопыхах брошенными на рубку и палубу парусами.
И коза, и Василий жрали инжир так быстро, что Арон просто не успевал
совать им в рот сладкие и спелые плоды.
- Вы куда так торопитесь, ребята? - тревожился Арон. - Ну, козе
простительно. Коза, она и есть "коза"!.. Ты-то, Васька, поберегись.
Столько дней не евши... Кишки же в брамштоковый узел завяжутся!
- Ни хрена!.. Я бы вообще отсюда уже никуда дальше не плыл, а
попросил бы на этом острове гастрономического убежища... Давай еще!.. -
задыхаясь от непрерывного доения и безостаноночной еды, прохрипел Василий
и широко открыл рот...
Поздним вечером, в одних трусах сидели в каюте за столом друг против
друга со стаканами козьего молока в руках.
Тут же стояла пустая эмалированная кастрюля и алюминиевая миска с
одной-единственной инжириной.
Сидели точно так же, как когда-то сидели в Ленинграде на кухне Арона
и приканчивали вторую бутылку водки. И выглядели точно так же, как после
литра водки - пьяными, со слипающимися глазами, с заторможенной,
неуверенной речью и не очень четким произношением.
Наверное, сказалось все - и изнурительная бессонница, и дикая
усталость, издерганность последними событиями, внезапно навалившаяся
сытость после долгого голодания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48