От чего зачалися часты звезды?
В белорусском фольклоре также обнаруживаются следы
древнего мировоззрения, родственного русской Голубиной книге. В
песне о Севрюке встречаются практически те же космогонические
вопросы, но только в более мягкой и лирической постановке:
Ой, кто ли того не знал,
Как наш белый свет настал?
Как и солнушко взошло,
Как и яркий месячко,
Как и часты звездочки,
Как и темны хмароньки,
Как и сильны дождички?51
Ответы на эти вопросы давались разные - в разные времена
и у разных народов. В индоевропейской традиции очерчен
некоторый общий круг вопросов и ответов, который варьируется в
разных мифологиях и культурах, сохраняя при этом общее ядро.
Достаточно обратиться к индоиранским истокам. Так, в Авесте -
священной книге зороастризма - содержится примерно тот же
перечень вопросов, что и в Голубиной книге.
Древнеиранская Авеста помогает прояснить многие вопросы,
относящиеся к протославянскому мировоззрению и праславянскому
языку. Ко времени формирования Авесты и зороастрийской религии
(X - XII вв. до н.э.) завершился активный распад
индоевропейских племен и возникновение на общей некогда основе
самостоятельных народов с самостоятельными языками, но эти
новые этнические и языковые образования не столь далеко отстоят
от некогда общего источника знаний и верований. В Авесте
сформулированы следующие вопросы: "Кто (является)
первоначальным творцом Истины? Кто установил путь солнца и
звезд? Кто (тот), благодаря которому луна прибывает и убывает?
...Кто поддерживает снизу землю и облака от падения, кто
(поддерживает) воды и растения? ...Какой умелый (мастер) создал
свет и тьму, какой умелый (мастер) создал сон и бодрствование?"
Эти вопросы из недошедших частей Авесты, известных историкам по
более поздним пехлевийским текстам52.
Как отвечали древние индоарии на занимавшие их вопросы,
видно из их священной книги - Ригведы.
Не было не-сущего, и не было сущего тогда.
Не было ни воздушного пространства, ни неба над ним.
Что двигалось туда и сюда? Где? Под чьей защитой?
Что за вода была - глубокая бездна?
Не было ни смерти, ни бессмертия тогда.
Не было ни признака дня (или) ночи.
Дышало не колебля воздуха, по своему закону Нечто Одно,
И не было ничего другого, кроме него.
В мировоззрении древнего человека Вечно-космическое
постоянно сливалось с Бренно-повседневным. Дикие - с точки
зрения современного понимания - обычаи переплетались с
возвышенными и вдохновенными знаниями о Вселенной, кодировались
в устойчивых образах и символах для передачи от поколения к
поколению. В данном плане показательна судьба одной совершенно
нетипичной для славянских традиций "людоедской песни",
уцелевшей несмотря ни на какую политическую, идеологическую и
морально-этическую цензуру и какими-то неисповедимыми путями
дошедшей практически до нынешних времен. Записанная и
опубликованная в середине прошлого века в Курской губернии
писательницей Н.С.Кохановской, эта страшная песня повергла в
шок читательскую публику, а развернувшаяся полемика обнаружила
среди прочего достаточную распространенность каннибалистского
текста в разных областях России. В песне беспристрастно
рассказывается про то, как жена вместе с подружками съела
собственного мужа да еще попотчевала страшным угощением мужнину
сестру, подзадоривая ее загадками:
Я из рук, из ног коровать смощу,
Из буйной головы яндову скую,
Из глаз его я чару солью,
Из мяса его пирогов напеку,
А из сала его я свечей налью.
Созову я беседу подружек своих,
Я подружек своих и сестрицу его,
Загадаю загадку неотгадливую.
Ой, и что таково:
На милом я сижу,
На милова гляжу,
Я милым подношу,
Милым подчеваю,
Аи мил пер'до мной,
Что свечою горит?
Никто той загадки не отгадывает.
Отгадала загадку подружка одна,
Подружка одна, то сестрица его:
- "А я тебе, братец, говаривала:
Не ходи, братец, поздным-поздно,
Поздным-поздно, поздно вечером".
Никто не сомневался в глубокой архаичности женских
причитаний, но никто не мог толком объяснить их истинного
смысла. Крупнейший русский философ и поэт Алексей Степанович
Хомяков (1804 - 1860), посвятивший данному вопросу
специальную заметку, уловил в русской песне древнюю
космогоническую тайнопись по аналогии с древнеегипетскими,
древнеиндийскими и древнескандинавскими мифами. Более того, он
назвал странную песню "Голубиной книгой в ее окончании". Чем же
руководствовался Хомяков и каков ход его рассуждений?
Мыслитель-славянофил напоминает, что северная мифология и
космогония строила мир из разрушенного образа человеческого -
из частей великана Имира, растерзанного детьми Первобога Бора.
В восточных мифологиях и космогониях Вселенная также строилась
из мужского или женского исполинского образа - в зависимости
от того, кто был убийца-строитель - мужское Божество или
женское. В ходе дальнейшего космогонического процесса кости
поверженного великана делались горами, тело - землею, кровь -
морями, глаза - светоносными чашами, месяцем и солнцем. В
соответствии с канонами и традициями мифологической школы в
фольклористике, Хомяков делает предположение, что та же схема
действовала и в славяно-русской мифологии, что получило
отражение и в Голубиной книге и "людоедской песне" (последняя
- один из осколков древней мифологии, который при достаточном
воображении можно сопрячь с некоторыми устойчивыми образами
русского фольклора). По Хомякову, мифологические рассказы при
падении язычества теряли свой смысл и переходили либо в
богатырскую сказку, либо в бытовые песни, либо в простые
отрывочные выражения, которые сами по себе не представляют
никакого смысла. Таково, например, знаменитое описание теремов,
где отражается вся красота небесная, или описание красавицы, у
которой во лбу солнце (звезда), а в косе месяц. Точно так же из
ряда вон выходящая каннибалистская песня, резюмирует Хомяков,
"есть, по-видимому, не что иное, как изломанная и изуродованная
космогоническая повесть, в которой Богиня сидит на разбросанных
членах убитого ею (также божественного) человекообразного
принципа... Этим легко объясняется и широкое распространение
самой песни, и ее нескладица, и это соединение тона глупо
спокойного с предметом, по-видимому, ужасным и
отвратительным"53.
Необычное превращение в русской "людоедской" песне
образа-символа Вселенского великана - лишь одно из многих его
расщеплений в мировой мифологии после выделения самостоятельных
народов, языков и культур из единого в прошлом Праэтноса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146