Микеле предложил Луизе морской путь, и она тотчас согласилась.
Он спустился на набережную Мерджеллины и, справившись о цене, нанял за два пиастра лодку на сутки.
Если вести лодку на веслах, это бы обошлось в два раза дороже, но можно было идти под парусом, и в таком случае лодка стоила два пиастра.
Луиза, завернувшись в дорожный плащ с капюшоном, скрывавшим ее лицо, спустилась в лодку; Микеле устроил для нее сиденье, сложив вчетверо свой плащ.
Маленький треугольный парус был поставлен по ветру, и лодка, белая и грациозная, как раскинувшая крылья чайка, понеслась вперед.
Миновали Кастель делл'Ово, над которым реяло трехцветное французское знамя рядом с трехцветным неаполитанским, и поплыли через залив наискось, так что струя за кормою чертила след, подобный тетиве лука.
Два гребца узнали Микеле. Несмотря на его великолепную форму или, может быть, как раз благодаря ей, завязался оживленный разговор о событиях дня.
Микеле был одним из самых усердных прихожан Микеланджело Чикконе, того славного священника-патриота, который, будучи вызван Чирилло, присутствовал при последних минутах жизни сбира, раненного Сальвато.
Он перевел Евангелие на неаполитанское наречие и объяснял своей пастве эту книгу, источник всей человеческой морали, совершенно неизвестный неаполитанскому простонародью.
Гибкий и податливый ум молодого лаццароне быстро впитал в себя демократический дух великой книги; новообращенный революции, он никогда не упускал случая привлечь на ее сторону и других.
Поэтому, как только лодка тронулась и оба моряка, бросив беспечный взгляд на горизонт, предоставили ее на волю северо-западного ветра, Микеле, потирая руки, повел с ними такую беседу:
— Ну как, друзья мои, надеюсь, вы теперь довольны?
— Чем довольны? — буркнул старший из гребцов, казалось отнюдь не разделявший радостного настроения Микеле.
— Да тем, уж конечно, что можете теперь ловить без помехи рыбу во всем заливе от Позиллипо до мыса Кампанеллы. Тиран больше не запретит вам.
— Какой тиран? — спросил все тот же гребец.
— Как это какой? Фердинанд, конечно!
— Совсем он не тиран, потому что каждый ловит рыбу у себя, — возразил младший гребец, который, по-видимому, был всецело на стороне старшего товарища. — Вот он и запрещает ловить здесь другим.
— Послушай! Ты считаешь, что море собственность короля?
— А то чья же?
— Ну, а я так утверждаю, что море наше. Твое, мое, всех и каждого!
— Это что-то чудное!
— Пусть. А доказательство тому…
— Что ж! Выкладывай свое доказательство!
— Слушайте хорошенько.
— Ну, слушаем.
— Земля принадлежит богатым.
— Ты с этим согласен?
— Да. И вот доказательство, что она принадлежит им и у них есть на нее право: ведь земля-то между ними поделена стенами, заборами, рвами, какими ни на есть границами, тогда как море… Ну покажите мне, сделайте милость, границы, рвы, заборы и стены, которые делят море!
Один из гребцов попытался возразить ему.
— Постой, — прервал его Микеле, — я еще не кончил. Чтобы земля дала урожай, ее нужно возделать и засеять. А море возделывается и засевается само собой. Мы только собираем жатву — камбалу, триглу, лобанов, миног, мурен, скатов, омаров, тюрбо, лангустов, и запас этот все время пополняется: жатвы следуют за жатвами — никому нет нужды утучнять да поливать море. Вот это и заставляет меня говорить, что земля принадлежит богатым, а море — беднякам и Богу. Надо быть тираном, и тираном жестоким, чтобы лишить бедных того, что дал им Господь. Евангелие учит: «Кто дает бедным, ссужает Бога».
— Хм-хм! — хмыкнул наиболее разговорчивый из двух гребцов, на минуту придя в затруднение.
— Ну, что ты мне ответишь на это? — спросил Микеле, заранее чувствуя себя победителем.
— Что ж, и отвечу.
— Давай же, отвечай.
— Я отвечу, что у короля есть охотничий дворец в Мерджеллине…
— Да, он еще там рыбу продавал.
— Дворец в Неаполе, замок в Портичи, вилла в Фаворите, и все это на берегу залива.
— Ну и что с того?
— А то, что если не море, то залив принадлежит королю.
— Верно, — поддержал второй гребец, ободренный доводами товарища, — разве у нас есть дворцы на берегу залива? Да и сам ты с твоими красивыми одеждами, разве ты их имеешь? Отвечай.
— А как, по-твоему, — не сдавался Микеле, — почему он не построил большую стену от вершины Позиллипо до мыса Кампанелла с воротами, чтобы пропускать лодки и суда?
— Он достаточно богат для того, чтобы построить, если бы пожелал.
— Да, но недостаточно могуществен. В первую же бурю Господь Бог дунет на эти стены, и они падут, как стены Иерихона.
— А теперь ты скажи, почему, когда французы стали хозяевами Неаполя и должно было наступить благоденствие, хлеб и макароны держатся все в той же цене, что и при тиране?
— Это верно. Но муниципалитет составил указ, по которому начиная с пятнадцатого февраля цены на хлеб и макароны снизятся по сравнению с прежними.
— Почему с пятнадцатого февраля, а не сейчас?
— Так ведь тиран продал своим друзьям-англичанам все груженные зерном корабли, которые идут из Апулии и Берберии! Надо дать время подойти другим судам. А что мы должны делать пока, поджидая их? Ненавидеть его, бороться с ним: лучше умереть, чем опять попасть под его иго. А французы — разве они не сделали все что могли? Не уничтожили привилегии рыбной ловли? Разве теперь каждый лаццароне не может ловить рыбу там же, где было заповедное место короля?
— Да, это верно.
— Сейчас-то у вас рыбы сколько душе угодно?
— И то сказать, что он себе всегда самую дорогую и лучшую рыбу выбирал.
— Разве французы не уничтожили налог на соль?
— Да, это так.
— И на оливковое масло?
— Твоя правда.
— И на сушеную рыбу?
— Верно. А вот зачем они уничтожили титул «превосходительство»? Что им сделало это несчастное «превосходительство»? Уж оно-то ничего никому не стоило!
— Это для равенства.
— А что такое равенство? Разве нам это известно?
— В том-то и штука, что неизвестно. Раньше были князья, высочества, превосходительства, господа и лаццарони, а сегодня есть только граждане. Ты гражданин, так же как князь Молитерно, как герцог Роккаромана, как министры, как мэр, как городские советники!
— А что мне это дает?
— Что дает?
— Да, я тебя спрашиваю: что мне это дает?
— Посмотри на меня.
— Ну, смотрю.
— Как я одет? Так же, как ты?
— Мне до тебя далеко.
— Вот то-то же! В этом и состоит равенство, Джамбарделла! Можно быть лаццароне и стать полковником… Прежде синьоры становились полковниками еще в утробе матери. Вот ты, например. Разве ты родился на свет с дворянской грамотой в кармане и с галунами на рукавах? Видал ты когда-нибудь, чтобы наши женщины рожали таких парней? Нет. Такими рождаются только знатные. А вот я — полковник!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294
Он спустился на набережную Мерджеллины и, справившись о цене, нанял за два пиастра лодку на сутки.
Если вести лодку на веслах, это бы обошлось в два раза дороже, но можно было идти под парусом, и в таком случае лодка стоила два пиастра.
Луиза, завернувшись в дорожный плащ с капюшоном, скрывавшим ее лицо, спустилась в лодку; Микеле устроил для нее сиденье, сложив вчетверо свой плащ.
Маленький треугольный парус был поставлен по ветру, и лодка, белая и грациозная, как раскинувшая крылья чайка, понеслась вперед.
Миновали Кастель делл'Ово, над которым реяло трехцветное французское знамя рядом с трехцветным неаполитанским, и поплыли через залив наискось, так что струя за кормою чертила след, подобный тетиве лука.
Два гребца узнали Микеле. Несмотря на его великолепную форму или, может быть, как раз благодаря ей, завязался оживленный разговор о событиях дня.
Микеле был одним из самых усердных прихожан Микеланджело Чикконе, того славного священника-патриота, который, будучи вызван Чирилло, присутствовал при последних минутах жизни сбира, раненного Сальвато.
Он перевел Евангелие на неаполитанское наречие и объяснял своей пастве эту книгу, источник всей человеческой морали, совершенно неизвестный неаполитанскому простонародью.
Гибкий и податливый ум молодого лаццароне быстро впитал в себя демократический дух великой книги; новообращенный революции, он никогда не упускал случая привлечь на ее сторону и других.
Поэтому, как только лодка тронулась и оба моряка, бросив беспечный взгляд на горизонт, предоставили ее на волю северо-западного ветра, Микеле, потирая руки, повел с ними такую беседу:
— Ну как, друзья мои, надеюсь, вы теперь довольны?
— Чем довольны? — буркнул старший из гребцов, казалось отнюдь не разделявший радостного настроения Микеле.
— Да тем, уж конечно, что можете теперь ловить без помехи рыбу во всем заливе от Позиллипо до мыса Кампанеллы. Тиран больше не запретит вам.
— Какой тиран? — спросил все тот же гребец.
— Как это какой? Фердинанд, конечно!
— Совсем он не тиран, потому что каждый ловит рыбу у себя, — возразил младший гребец, который, по-видимому, был всецело на стороне старшего товарища. — Вот он и запрещает ловить здесь другим.
— Послушай! Ты считаешь, что море собственность короля?
— А то чья же?
— Ну, а я так утверждаю, что море наше. Твое, мое, всех и каждого!
— Это что-то чудное!
— Пусть. А доказательство тому…
— Что ж! Выкладывай свое доказательство!
— Слушайте хорошенько.
— Ну, слушаем.
— Земля принадлежит богатым.
— Ты с этим согласен?
— Да. И вот доказательство, что она принадлежит им и у них есть на нее право: ведь земля-то между ними поделена стенами, заборами, рвами, какими ни на есть границами, тогда как море… Ну покажите мне, сделайте милость, границы, рвы, заборы и стены, которые делят море!
Один из гребцов попытался возразить ему.
— Постой, — прервал его Микеле, — я еще не кончил. Чтобы земля дала урожай, ее нужно возделать и засеять. А море возделывается и засевается само собой. Мы только собираем жатву — камбалу, триглу, лобанов, миног, мурен, скатов, омаров, тюрбо, лангустов, и запас этот все время пополняется: жатвы следуют за жатвами — никому нет нужды утучнять да поливать море. Вот это и заставляет меня говорить, что земля принадлежит богатым, а море — беднякам и Богу. Надо быть тираном, и тираном жестоким, чтобы лишить бедных того, что дал им Господь. Евангелие учит: «Кто дает бедным, ссужает Бога».
— Хм-хм! — хмыкнул наиболее разговорчивый из двух гребцов, на минуту придя в затруднение.
— Ну, что ты мне ответишь на это? — спросил Микеле, заранее чувствуя себя победителем.
— Что ж, и отвечу.
— Давай же, отвечай.
— Я отвечу, что у короля есть охотничий дворец в Мерджеллине…
— Да, он еще там рыбу продавал.
— Дворец в Неаполе, замок в Портичи, вилла в Фаворите, и все это на берегу залива.
— Ну и что с того?
— А то, что если не море, то залив принадлежит королю.
— Верно, — поддержал второй гребец, ободренный доводами товарища, — разве у нас есть дворцы на берегу залива? Да и сам ты с твоими красивыми одеждами, разве ты их имеешь? Отвечай.
— А как, по-твоему, — не сдавался Микеле, — почему он не построил большую стену от вершины Позиллипо до мыса Кампанелла с воротами, чтобы пропускать лодки и суда?
— Он достаточно богат для того, чтобы построить, если бы пожелал.
— Да, но недостаточно могуществен. В первую же бурю Господь Бог дунет на эти стены, и они падут, как стены Иерихона.
— А теперь ты скажи, почему, когда французы стали хозяевами Неаполя и должно было наступить благоденствие, хлеб и макароны держатся все в той же цене, что и при тиране?
— Это верно. Но муниципалитет составил указ, по которому начиная с пятнадцатого февраля цены на хлеб и макароны снизятся по сравнению с прежними.
— Почему с пятнадцатого февраля, а не сейчас?
— Так ведь тиран продал своим друзьям-англичанам все груженные зерном корабли, которые идут из Апулии и Берберии! Надо дать время подойти другим судам. А что мы должны делать пока, поджидая их? Ненавидеть его, бороться с ним: лучше умереть, чем опять попасть под его иго. А французы — разве они не сделали все что могли? Не уничтожили привилегии рыбной ловли? Разве теперь каждый лаццароне не может ловить рыбу там же, где было заповедное место короля?
— Да, это верно.
— Сейчас-то у вас рыбы сколько душе угодно?
— И то сказать, что он себе всегда самую дорогую и лучшую рыбу выбирал.
— Разве французы не уничтожили налог на соль?
— Да, это так.
— И на оливковое масло?
— Твоя правда.
— И на сушеную рыбу?
— Верно. А вот зачем они уничтожили титул «превосходительство»? Что им сделало это несчастное «превосходительство»? Уж оно-то ничего никому не стоило!
— Это для равенства.
— А что такое равенство? Разве нам это известно?
— В том-то и штука, что неизвестно. Раньше были князья, высочества, превосходительства, господа и лаццарони, а сегодня есть только граждане. Ты гражданин, так же как князь Молитерно, как герцог Роккаромана, как министры, как мэр, как городские советники!
— А что мне это дает?
— Что дает?
— Да, я тебя спрашиваю: что мне это дает?
— Посмотри на меня.
— Ну, смотрю.
— Как я одет? Так же, как ты?
— Мне до тебя далеко.
— Вот то-то же! В этом и состоит равенство, Джамбарделла! Можно быть лаццароне и стать полковником… Прежде синьоры становились полковниками еще в утробе матери. Вот ты, например. Разве ты родился на свет с дворянской грамотой в кармане и с галунами на рукавах? Видал ты когда-нибудь, чтобы наши женщины рожали таких парней? Нет. Такими рождаются только знатные. А вот я — полковник!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294