В ста шагах от гостиницы он расплатился с последним возницей и вошел в нее спокойно и не торопясь, как если бы только что вернулся с прогулки в Эболи или в Монтеллу.
Луиза еще не вернулась.
В шесть часов послышался шум кареты. Микеле подбежал к двери: это были его молочная сестра и Сальвато, возвратившиеся из Пестума.
Микеле не был в Пестуме, но, восхищенный сияющими лицами молодых влюбленных, должно быть, подумал, что они видели там много прекрасного.
И действительно, казалось, ореол счастья осенял голову Луизы, а взор Сальвато светился гордостью.
Луиза стала еще прекраснее, Сальвато — еще величественнее.
Некое таинственное и все же очевидное преображение совершилось в Луизе. Теперь в ее красоте было то новое, что отличало Галатею-женщину от Галатеи-статуи.
Вообразите целомудренную Венеру, вступающую в Эдем и под шепот ангелов любви превращающуюся в Еву из книги Бытия.
Это новое сквозило в цвете ее лица, в котором белизна лилии соединилась с румянцем и бархатистостью персика, в ее глазах, в которых последние отблески девственности смешались с первым пламенем любви.
Ее головка, откинутая назад, казалось, не имела сил нести бремя счастья; ее трепещущие ноздри ловили в воздухе новые, доселе неведомые ароматы, из ее полуоткрытых губ вырывалось прерывистое, сладострастное дыхание.
Микеле, увидев ее, не мог удержаться от восхищенного возгласа:
— Что это с тобой, сестрица? Ах, как ты хороша! Луиза улыбнулась, взглянула на Сальвато и протянула руку Микеле.
Казалось, она говорила: «Я обязана своей красотой тому, кому обязана своим счастьем».
Потом голосом нежным и ласкающим, как песня птицы, произнесла:
— Ах, как прекрасен Пестум! Как жаль, что мы не можем вернуться туда завтра, послезавтра, быть там каждый день!
Сальвато прижал ее к своему сердцу. Было очевидно, что и он, так же как Луиза, находит, что Пестум — это рай на земле.
Шагом столь легким, что, казалось, они едва касались ступеней лестницы, молодые влюбленные поднялись к себе в комнату. Но, перед тем как туда войти, Луиза оглянулась и обронила:
— Микеле, через четверть часа мы уезжаем.
Спустя пятнадцать минут карета уже стояла у подъезда. Но Луиза спустилась вниз почти через час. Теперь лицо ее казалось совсем иным: оно было затуманено печалью и блеск глаз померк в слезах.
Хотя влюбленные должны были увидеться на другой день, прощание их от этого не стало менее грустным. Действительно, когда любят и расстаются, пусть даже на один день, на это время влюбленные передают свое счастье в руки судьбы.
Чья мудрость, как бы велика она ни была, может предвидеть то, что случится между восходом и заходом солнца?
Когда Луиза спустилась вниз, уже начало темнеть; экипаж ждал ее больше сорока пяти минут.
Карета была запряжена тремя лошадьми. Пробило семь часов. Возница обещал вернуться в Неаполь к десяти вечера.
Луиза собиралась проехать прямо к Беккеру и убедить его последовать совету, который дал Сальвато.
Он же должен был возвратиться в Неаполь на другой день и поступить в распоряжение генерала.
Прошло еще десять минут, а прощание все длилось. Молодые люди, казалось, были не в силах расстаться. То Сальвато не отпускал Луизу, то Луиза удерживала Сальвато.
Наконец карета тронулась, звякнули бубенцы, и платок Луизы, мокрый от слез, послал ее возлюбленному последний привет; тот откликнулся, помахав в воздухе шляпой.
И тут же карета, которая постепенно исчезала в вечернем сумраке, совсем исчезла за поворотом улицы.
По мере того как Луиза удалялась от Сальвато, магнетическая сила воздействия на нее молодого человека ослабевала; вспомнив о причине, которая ее сюда привела, Луиза стала серьезной, а ее задумчивость перешла в грусть.
За время всего пути Микеле не обмолвился ни одним словом, которое могло бы выдать, что ему известна ее тайна и что он совершил некое путешествие.
Они благополучно миновали Торре дель Греко, Резину, Портичи, мост Магдалины, Маринеллу.
Беккеры жили на улице Медина, между улицей Флорентийцев и переулком Сгидзитиелло.
На Маринелле Луиза велела кучеру высадить ее у фонтана Медина, то есть в конце улицы Мола.
Но, еще не проехав Пильеро, по большому скоплению народа, спешившему на улицу Мола, Луиза стала замечать, что в той части города происходит нечто необычное.
Вблизи улицы Порто кучер заявил, что карета дальше не пойдет: его лошадь могут поранить в общей сутолоке повозок и лошадей.
Микеле со всей пылкостью начал уговаривать свою молочную сестру сойти с кареты и вернуться домой другим путем, в обход, или же нанять лодку, которая за полчаса доставит их до Мерджеллины.
Но у Луизы была цель; она считала ее для себя священной и отказалась изменить свое решение. К тому же вся толпа устремилась к улице Медина, шум, доносившийся оттуда, и несколько выкриков, которые уловила молодая женщина, — все это пробудило в ее сердце тревогу.
Ей казалось, что весь этот народ, который, бурля, затопил улицу Медина, толковал что-то о заговорах, об изменах, кровавых убийствах и называл имена Беккеров
Она соскочила с кареты, вся дрожа, вцепилась в руку Микеле и вместе с ним позволила общему потоку увлечь себя.
В глубине улицы виднелись пылающие факелы и сверкающие штыки; среди смешанного гула раздавались угрожающие возгласы.
— Микеле, — сказала Луиза, — стань на край фонтана и скажи мне, что ты видишь.
Микеле повиновался и, глядя оттуда поверх голов, стал всматриваться в глубину улицы.
— Ну что? — спросила Луиза. Микеле колебался.
— Да говори же! — воскликнула Луиза, все больше тревожась. — Говори! Что ты видишь?
— Я вижу полицейских, держащих факелы, и солдат, охраняющих дом господ Беккеров.
— Ах, — простонала Луиза, — этих несчастных предали! Мне надо проникнуть к ним, надо их видеть!
— Нет, нет, сестрица! Ведь ты ни в чем этом не виновата, правда же?
— Благодарение Богу, нет.
— Тогда пойдем. Уйдем отсюда!
— Нет, напротив — идем вперед!
Потянув Микеле к себе, она заставила его соскочить с края фонтана, и они смешались с людской массой.
В эту минуту крики усилились, в толпе произошло какое-то движение; послышался стук прикладов о мостовую и повелительный окрик: «Разойдись!» Между людьми образовалось подобие коридора, и Микеле с Луизой оказались рядом с двумя пленниками; один из них, младший, держал в руках, прикрученных веревками к туловищу, белое знамя Бурбонов.
Их конвоировала стража; у каждого солдата в одной руке была сабля, в другой — факел; несмотря на проклятия, гиканье и оскорбления со стороны черни, всегда готовой поносить и проклинать слабейших, пленники шли с высоко поднятой головой, как люди, которые хранят благородную верность своим убеждениям.
Оцепеневшая от ужаса Луиза при виде этой сцены, вместо того чтобы, как другие, отойти в сторону, осталась стоять на месте и очутилась лицом к лицу с младшим пленником, Андреа Беккером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294