«У меня будет ребенок», — вспомнила она, едва открыв глаза. Потянувшись на подстилке, Эйла скользнула рукой по своему животу. Внезапно ее охватила жажда деятельности. «Схожу-ка я к ручью, — решила она, — мне давно пора вымыть волосы. — Она вскочила, но тут же к горлу ее подкатил ком тошноты. — Нужно поплотнее набить живот, — подумала Эйла, — может, тогда внутри что-нибудь останется. Чтобы ребенок родился здоровым, я должна побольше есть». Все же ей не удалось удержать в себе завтрак, но некоторое время спустя она опять перекусила и почувствовала себя лучше. Забыв обо всем, кроме происшедшего чуда, она вышла из пещеры и направилась к ручью.
— Эйла! — К ней вразвалку приблизился Бруд и с глумливой усмешкой подал обычный знак.
Эйла вздрогнула. Бруд и все неприятности, связанные с ним, совершенно вылетели у нее из головы. Вчера и сегодня утром у нее было о чем подумать и кроме Бруда — например, о том, как она будет кормить и укачивать ребенка, своего собственного ребенка. «Что ж, пусть возьмет то, что ему надо», — промелькнуло у нее в голове. Только бы он не слишком тянул, она так спешит, ей надо побыстрее вымыться.
Бруд мгновенно ощутил, что-то изменилось. Она смотрела на него спокойно и безучастно, как и прежде. Страх, с которым она шла на соитие, исчез. А именно страх и отвращение Эйлы придавали близости с ней неповторимый вкус. Теперь она подчинилась ему с готовностью, словно ей не было нужды пересиливать себя. При всей своей безропотности она держалась так отрешенно, словно ничего не чувствовала. Она и в самом деле ничего не чувствовала. Мысли ее витали далеко, и она не замечала, что Бруд входит в нее, точно так же, как раньше не замечала его оскорблений и оплеух. Непроницаемая безмятежность вновь окружала ее стеной.
Бруд с досадой понял, что прелесть насилия утрачена безвозвратно. Возбуждение его исчезло, и лишь с большим трудом ему удалось распалить в себе желание. Не получив никакого удовольствия, он оставил Эйлу. Унижение душило его. «С таким же успехом можно было утолять свою надобность с камнем, — в бешенстве думал он. — Напрасно я снизошел до этого страшилища. Эта дрянь настолько дерзка, что даже не оценила чести, которую оказал ей будущий вождь».
Вскоре Ога с облегчением поняла, что Бруд освободился от непостижимого влечения к Эйле. Впрочем, она не ревновала, да и причин для ревности у нее не было. Ее мужчина ни разу не дал ей понять, что недоволен ею и собирается прогнать прочь от своего очага. Что до мужской надобности, то Бруд, как и любой мужчина, вправе утолять ее с любой женщиной, в том, что он выбрал другую, не было ничего особенного. Ога не понимала только, почему он неизменно требует удовлетворения от Эйлы, хотя именно ей, неизвестно почему, близость с ним не доставляла ни малейшего удовольствия.
Безучастность, которую вновь обрела Эйла, уязвила Бруда до глубины души. Только он решил, что нашел безотказный способ ее унизить, только открыл верный источник удовольствия, как источник этот иссяк. Теперь мысли о грядущей мести преследовали его еще неотвязнее.
Глава 19
Когда признаки того, что Эйла понесла, стали очевидными, весь Клан пришел в изумление. Никто не мог поверить, что новая жизнь зародилась внутри женщины, избранной столь могущественным духом. Люди терялись в догадках, покровителю кого из мужчин удалось одержать победу над Пещерным Львом, — то было большой честью для любого. Некоторые полагали, что в одиночку такое не под силу никому и победа над Пещерным Львом — дело нескольких, а возможно, и всех духов, защищающих мужчин Клана. Но наиболее верными казались два мнения, причем молодые охотники, как правило, склонялись к одному, а пожилые — к другому.
Мужчина, бок о бок живущий с женщиной у своего очага, имел основания полагать, что дети ее появляются на свет в результате победы именно его покровителя. Женщина неизбежно проводила большую часть времени именно в обществе того мужчины, который привел ее к своему очагу, и, разумеется, это увеличивало вероятность проглотить дух его покровителя. Впрочем, если битва оказывалась упорной, покровитель мужчины призывал на помощь другой дух, если таковой оказывался поблизости. Все же сила того, кто проник в женщину первым, имела решающее значение. Дух-помощник мог гордиться, что принимал участие в зарождении новой жизни, но главная честь победы принадлежала не ему. С тех пор как Эйла стала женщиной, рядом с ней чаще всего находилось двое мужчин — Мог-ур и Бруд.
— Говорю вам, это Мог-ур, — утверждал Зуг. — Только его покровитель сильнее, чем Пещерный Лев. К тому же Эйла живет у очага Мог-ура.
— Урсус никогда не позволяет женщине глотать свой дух, — заметил Краг. — Неужели ты думаешь, что Пещерного Льва одолел Пятнистый Олень?
— Да, с помощью Пещерного Медведя. У Мог-ура два покровителя, и, конечно, они сражались заодно. Никто не говорил, что Урсус позволил женщине поглотить свой дух. Но он принимал участие в битве, — горячо возразил Зуг.
— Тогда почему она не понесла еще зимой, сразу как стала женщиной? Она ведь и тогда жила у очага Креба. Нет, это случилось после того, как Бруд начал утолять с ней свою надобность, хотя, убей меня, не понимаю, что он в ней нашел. Лишь после этого в ней возникла новая жизнь. Мохнатый Носорог — очень сильный покровитель, и с помощью других духов он вполне может одолеть Пещерного Льва, — убежденно заявил Краг.
— Не иначе как покровители всех мужчин Клана объединились, чтобы одержать верх над Пещерным Львом, — вступил в разговор Дорв. — Вопрос в другом: кто теперь возьмет Эйлу к своему очагу? Никто не откажется от чести победить покровителя этой женщины. Но кому нужна она сама? Бран велел спросить, не пожелает ли кто из охотников взять Эйлу. Если она останется без мужчины, ребенок ее будет обречен на несчастье. Сам я слишком стар, чтобы сделать ее своей женщиной. И скажу откровенно, ничуть не жалею об этом.
— Я бы охотно взял ее, будь я в силе и имей я свой очаг, — заявил Зуг. — Она некрасива, это верно. Но зато она трудолюбива и почтительна. К тому же она знает, как заботиться о мужчине, а для жизни вместе это куда важнее, чем красота.
— Я ее не возьму, — решительно затряс головой Краг. — Не хочу делить очаг с Женщиной, Которой Дозволено Охотиться. Мог-ура это не заботит, ведь сам он никогда не ходит на промысел. Но только представьте себе: вдруг я вернусь из лесу с пустыми руками. Не слишком приятно есть мясо, которое добыла твоя женщина. К тому же у моего очага и так хватает едоков — Ика и двое детей, Борг и Игра. Хорошо еще, Дорв пока сам добывает себе мясо. Всякий скажет, Ика, моя женщина, еще слишком молода, чтобы брать вторую.
— Я не против того, чтобы взять Эйлу, — заметил Друк. — Но у моего очага тоже много едоков — Ага, Аба и дети, Ворн, Оуна и Груб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
— Эйла! — К ней вразвалку приблизился Бруд и с глумливой усмешкой подал обычный знак.
Эйла вздрогнула. Бруд и все неприятности, связанные с ним, совершенно вылетели у нее из головы. Вчера и сегодня утром у нее было о чем подумать и кроме Бруда — например, о том, как она будет кормить и укачивать ребенка, своего собственного ребенка. «Что ж, пусть возьмет то, что ему надо», — промелькнуло у нее в голове. Только бы он не слишком тянул, она так спешит, ей надо побыстрее вымыться.
Бруд мгновенно ощутил, что-то изменилось. Она смотрела на него спокойно и безучастно, как и прежде. Страх, с которым она шла на соитие, исчез. А именно страх и отвращение Эйлы придавали близости с ней неповторимый вкус. Теперь она подчинилась ему с готовностью, словно ей не было нужды пересиливать себя. При всей своей безропотности она держалась так отрешенно, словно ничего не чувствовала. Она и в самом деле ничего не чувствовала. Мысли ее витали далеко, и она не замечала, что Бруд входит в нее, точно так же, как раньше не замечала его оскорблений и оплеух. Непроницаемая безмятежность вновь окружала ее стеной.
Бруд с досадой понял, что прелесть насилия утрачена безвозвратно. Возбуждение его исчезло, и лишь с большим трудом ему удалось распалить в себе желание. Не получив никакого удовольствия, он оставил Эйлу. Унижение душило его. «С таким же успехом можно было утолять свою надобность с камнем, — в бешенстве думал он. — Напрасно я снизошел до этого страшилища. Эта дрянь настолько дерзка, что даже не оценила чести, которую оказал ей будущий вождь».
Вскоре Ога с облегчением поняла, что Бруд освободился от непостижимого влечения к Эйле. Впрочем, она не ревновала, да и причин для ревности у нее не было. Ее мужчина ни разу не дал ей понять, что недоволен ею и собирается прогнать прочь от своего очага. Что до мужской надобности, то Бруд, как и любой мужчина, вправе утолять ее с любой женщиной, в том, что он выбрал другую, не было ничего особенного. Ога не понимала только, почему он неизменно требует удовлетворения от Эйлы, хотя именно ей, неизвестно почему, близость с ним не доставляла ни малейшего удовольствия.
Безучастность, которую вновь обрела Эйла, уязвила Бруда до глубины души. Только он решил, что нашел безотказный способ ее унизить, только открыл верный источник удовольствия, как источник этот иссяк. Теперь мысли о грядущей мести преследовали его еще неотвязнее.
Глава 19
Когда признаки того, что Эйла понесла, стали очевидными, весь Клан пришел в изумление. Никто не мог поверить, что новая жизнь зародилась внутри женщины, избранной столь могущественным духом. Люди терялись в догадках, покровителю кого из мужчин удалось одержать победу над Пещерным Львом, — то было большой честью для любого. Некоторые полагали, что в одиночку такое не под силу никому и победа над Пещерным Львом — дело нескольких, а возможно, и всех духов, защищающих мужчин Клана. Но наиболее верными казались два мнения, причем молодые охотники, как правило, склонялись к одному, а пожилые — к другому.
Мужчина, бок о бок живущий с женщиной у своего очага, имел основания полагать, что дети ее появляются на свет в результате победы именно его покровителя. Женщина неизбежно проводила большую часть времени именно в обществе того мужчины, который привел ее к своему очагу, и, разумеется, это увеличивало вероятность проглотить дух его покровителя. Впрочем, если битва оказывалась упорной, покровитель мужчины призывал на помощь другой дух, если таковой оказывался поблизости. Все же сила того, кто проник в женщину первым, имела решающее значение. Дух-помощник мог гордиться, что принимал участие в зарождении новой жизни, но главная честь победы принадлежала не ему. С тех пор как Эйла стала женщиной, рядом с ней чаще всего находилось двое мужчин — Мог-ур и Бруд.
— Говорю вам, это Мог-ур, — утверждал Зуг. — Только его покровитель сильнее, чем Пещерный Лев. К тому же Эйла живет у очага Мог-ура.
— Урсус никогда не позволяет женщине глотать свой дух, — заметил Краг. — Неужели ты думаешь, что Пещерного Льва одолел Пятнистый Олень?
— Да, с помощью Пещерного Медведя. У Мог-ура два покровителя, и, конечно, они сражались заодно. Никто не говорил, что Урсус позволил женщине поглотить свой дух. Но он принимал участие в битве, — горячо возразил Зуг.
— Тогда почему она не понесла еще зимой, сразу как стала женщиной? Она ведь и тогда жила у очага Креба. Нет, это случилось после того, как Бруд начал утолять с ней свою надобность, хотя, убей меня, не понимаю, что он в ней нашел. Лишь после этого в ней возникла новая жизнь. Мохнатый Носорог — очень сильный покровитель, и с помощью других духов он вполне может одолеть Пещерного Льва, — убежденно заявил Краг.
— Не иначе как покровители всех мужчин Клана объединились, чтобы одержать верх над Пещерным Львом, — вступил в разговор Дорв. — Вопрос в другом: кто теперь возьмет Эйлу к своему очагу? Никто не откажется от чести победить покровителя этой женщины. Но кому нужна она сама? Бран велел спросить, не пожелает ли кто из охотников взять Эйлу. Если она останется без мужчины, ребенок ее будет обречен на несчастье. Сам я слишком стар, чтобы сделать ее своей женщиной. И скажу откровенно, ничуть не жалею об этом.
— Я бы охотно взял ее, будь я в силе и имей я свой очаг, — заявил Зуг. — Она некрасива, это верно. Но зато она трудолюбива и почтительна. К тому же она знает, как заботиться о мужчине, а для жизни вместе это куда важнее, чем красота.
— Я ее не возьму, — решительно затряс головой Краг. — Не хочу делить очаг с Женщиной, Которой Дозволено Охотиться. Мог-ура это не заботит, ведь сам он никогда не ходит на промысел. Но только представьте себе: вдруг я вернусь из лесу с пустыми руками. Не слишком приятно есть мясо, которое добыла твоя женщина. К тому же у моего очага и так хватает едоков — Ика и двое детей, Борг и Игра. Хорошо еще, Дорв пока сам добывает себе мясо. Всякий скажет, Ика, моя женщина, еще слишком молода, чтобы брать вторую.
— Я не против того, чтобы взять Эйлу, — заметил Друк. — Но у моего очага тоже много едоков — Ага, Аба и дети, Ворн, Оуна и Груб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163