Клан хранит свои древние законы. С тех пор как возник Клан, их передают из поколения в поколение. Ты родилась среди Других, Эйла. Но теперь ты одна из нас. И должна следовать законам, которые для нас священны. Во время охоты на мамонта мы видели, как ты взяла пращу и пустила из нее камень. Ты призналась, что давно охотишься с пращой. Законы наши гласят, что женщины Клана не смеют браться за оружие. За нарушение этого закона полагается суровая кара. Таковы обычаи Клана, незыблемые и неизменные.
Бран склонил голову и пристально взглянул в полные отчаяния голубые глаза девочки.
— Мне известно, что заставило тебя тогда на охоте метнуть камень, — продолжал он. — Но мне неизвестно, что заставило тебя впервые взяться за оружие. Однако, если бы не ты, Брак, мальчик, принадлежащий Клану, покинул бы мир живых. — Бран выпрямился и неторопливыми, особенно отчетливыми жестами, так, чтобы видели все, торжественно заявил: — Вождь Клана благодарен девочке, спасшей ребенка, которому со временем предстоит стать преемником вождя.
Люди, замершие в ожидании, удивленно переглядывались. То, что мужчина у всех на виду благодарил женщину, само по себе являлось событием исключительным. Но в то, что вождь Клана принес благодарность девочке, не достигшей даже еще женской зрелости, трудно было поверить.
— Наши законы не допускают отступлений, — продолжал Бран. Он сделал знак Мог-уру, и тот скрылся в своем святилище. — У меня нет выбора, Эйла. Мог-ур разложил сейчас священные останки и говорит с теми, чьи имена нельзя произносить вслух. Когда он закончит, ты умрешь, Эйла. Предаю тебя проклятию. Смертельному проклятию.
Эйла почувствовала, что кровь застыла у нее в жилах. Иза испустила пронзительный вопль, превратившийся в горестный стон, и метнулась к своей обреченной дочери. Внезапно Бран поднял руку, и завывания Изы оборвались.
— Я не закончил, — сделал знак вождь.
В наступившей тишине люди обменивались недоуменными взглядами. Что мог добавить Бран к тому, что уже сказал?
— Законы Клана незыблемы. Я вождь, мой долг блюсти их. Женщина, прикоснувшаяся к оружию, подлежит смертельному проклятию, это так. Но законы не говорят, что это проклятие должно длиться вечно. Эйла, твое проклятие продлится, пока луна не совершит полный круг. Если духи будут к тебе благосклонны, к окончанию этого срока ты вернешься и вновь будешь жить среди нас.
Такого не ожидал никто. Потрясенные люди повскакали со своих мест.
— Бран прав, — заявил Зуг. — Законы не настаивают, что проклятие должно быть вечным.
— Это все равно что вечное! Разве можно вернуться, пробыв в мире духов так долго — пока луна совершит полный круг. Если бы проклятие длилось всего несколько дней, тогда она, пожалуй, вернулась бы, — предположил Друк.
— Прокляни ее Бран на несколько дней, он отступил бы от древнего закона, — пояснил Гув. — Некоторые шаманы утверждают, если проклятие продолжается недолго, дух обреченного на смерть не успевает перейти в иной мир, он бродит вокруг мира живых, выжидая, когда ему удастся войти в него вновь. А значит, и духи зла остаются поблизости. Бран обрек Эйлу проклятию, хотя и не бесконечному, но такому длинному, что можно счесть его вечным. Он сохранил верность закону.
— Не проще было бы проклясть ее навечно и покончить с этим делом? — вступил в разговор взбешенный Бруд. — Законы гласят: такое преступление карается смертью. Нечего изворачиваться и придумывать для нее временное проклятие. Она должна быть предана смерти. Ей не место среди живых.
— А ты полагаешь, она вернется к живым, Бруд? Неужели, по-твоему, это возможно?
— Меня не волнует, возможно это или нет. Я хочу знать, почему Бран не проклял ее должным образом. Или ему изменили мудрость и дальновидность?
Решение Брана привело в недоумение не только Бруда. Но в отличие от него люди Клана не сомневались в мудрости вождя. Их занимало другое: если Бран предал Эйлу временному проклятию, значит, он полагает, что у нее есть возможность — пусть даже самая слабая — вернуться из мира духов.
Всю ночь Бран мучился без сна, пытаясь найти выход. Эйла спасла жизнь ребенка. Несправедливо, что она должна умереть за это. Вождь любил Брака и был до глубины души признателен Эйле. Но в таком деле он не имел права давать волю собственным чувствам. Закон обрекал Эйлу на смерть. Но как забыть другой древний закон — платить за добро добром. Эйла вырвала Брака у смерти, и теперь в нее вошла частица его духа. Она спасла чужую жизнь и заслужила награду — заслужила, чтобы жизнь была дарована ей самой.
Лишь когда в проеме пещеры забрезжил рассвет, вождя осенила догадка. Сильные духом порой возвращаются, когда истекает срок их проклятия. Конечно, то была слабая надежда, даже и не надежда, а лишь искорка ее. Чтобы отплатить Эйле за спасение мальчика, вождь пошел на единственно возможную уступку. Он понимал, это слишком ничтожная награда, но ничем другим не мог помочь Эйле. И все же искорка надежды лучше, чем полная безнадежность.
В воздухе повисла гулкая тишина. В проеме пещеры возник Мог-ур, сам подобный смерти, — грозный и неумолимый. Ему не было нужды что-либо объявлять. Проклятие свершилось. Мог-ур исполнил свой долг. Эйла покинула мир живых.
Вопль Изы разрезал безмолвие. Вслед за ней зарыдала Ога, потом Эбра. Вскоре все женщины оглушительно причитали, выражая Изе свое сочувствие. Увидев, что ее приемная мать обезумела от горя, Эйла бросилась к ней, чтобы утешить и успокоить. Она уже хотела обвить руками шею Изы, как вдруг та отпрянула и повернулась к ней спиной. Она словно не замечала Эйлу. Девочка не понимала, что произошло. Она устремила недоумевающий взгляд на Эбру, но та, казалось, смотрела сквозь нее. В растерянности Эйла повернулась к Аге, потом к Овре. Люди перестали ее видеть. Когда она приближалась, они отходили или отворачивались, но не для того, чтобы уступить ей дорогу, а так, словно шли по своим делам, не обращая на нее внимания. Эйла подбежала к Оге и вплотную приблизилась к ней.
— Это я, Эйла. Я стою здесь, перед тобой. Неужели ты меня не видишь? — жестами спрашивала она.
Взгляд Оги прошел сквозь девочку, словно та была прозрачной. Затем Ога повернулась к ней спиной и пошла прочь, никак не подав вида, что заметила Эйлу.
Эйла увидела, что к Изе направляется Креб, и устремилась к нему.
— Креб! Это Эйла! Я здесь! — отчаянно жестикулировала она.
Старый шаман, не останавливаясь, слегка посторонился, чтобы не коснуться девочки, упавшей ему в ноги. Казалось, он принимал Эйлу за бревно или камень.
— Креб! — рыдала Эйла. — Почему ты не видишь меня, почему?
Вне себя от ужаса, она вновь кинулась к Изе.
— Мать! Мать! Посмотри на меня! Посмотри! — умоляла она, размахивая руками перед глазами Изы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
Бран склонил голову и пристально взглянул в полные отчаяния голубые глаза девочки.
— Мне известно, что заставило тебя тогда на охоте метнуть камень, — продолжал он. — Но мне неизвестно, что заставило тебя впервые взяться за оружие. Однако, если бы не ты, Брак, мальчик, принадлежащий Клану, покинул бы мир живых. — Бран выпрямился и неторопливыми, особенно отчетливыми жестами, так, чтобы видели все, торжественно заявил: — Вождь Клана благодарен девочке, спасшей ребенка, которому со временем предстоит стать преемником вождя.
Люди, замершие в ожидании, удивленно переглядывались. То, что мужчина у всех на виду благодарил женщину, само по себе являлось событием исключительным. Но в то, что вождь Клана принес благодарность девочке, не достигшей даже еще женской зрелости, трудно было поверить.
— Наши законы не допускают отступлений, — продолжал Бран. Он сделал знак Мог-уру, и тот скрылся в своем святилище. — У меня нет выбора, Эйла. Мог-ур разложил сейчас священные останки и говорит с теми, чьи имена нельзя произносить вслух. Когда он закончит, ты умрешь, Эйла. Предаю тебя проклятию. Смертельному проклятию.
Эйла почувствовала, что кровь застыла у нее в жилах. Иза испустила пронзительный вопль, превратившийся в горестный стон, и метнулась к своей обреченной дочери. Внезапно Бран поднял руку, и завывания Изы оборвались.
— Я не закончил, — сделал знак вождь.
В наступившей тишине люди обменивались недоуменными взглядами. Что мог добавить Бран к тому, что уже сказал?
— Законы Клана незыблемы. Я вождь, мой долг блюсти их. Женщина, прикоснувшаяся к оружию, подлежит смертельному проклятию, это так. Но законы не говорят, что это проклятие должно длиться вечно. Эйла, твое проклятие продлится, пока луна не совершит полный круг. Если духи будут к тебе благосклонны, к окончанию этого срока ты вернешься и вновь будешь жить среди нас.
Такого не ожидал никто. Потрясенные люди повскакали со своих мест.
— Бран прав, — заявил Зуг. — Законы не настаивают, что проклятие должно быть вечным.
— Это все равно что вечное! Разве можно вернуться, пробыв в мире духов так долго — пока луна совершит полный круг. Если бы проклятие длилось всего несколько дней, тогда она, пожалуй, вернулась бы, — предположил Друк.
— Прокляни ее Бран на несколько дней, он отступил бы от древнего закона, — пояснил Гув. — Некоторые шаманы утверждают, если проклятие продолжается недолго, дух обреченного на смерть не успевает перейти в иной мир, он бродит вокруг мира живых, выжидая, когда ему удастся войти в него вновь. А значит, и духи зла остаются поблизости. Бран обрек Эйлу проклятию, хотя и не бесконечному, но такому длинному, что можно счесть его вечным. Он сохранил верность закону.
— Не проще было бы проклясть ее навечно и покончить с этим делом? — вступил в разговор взбешенный Бруд. — Законы гласят: такое преступление карается смертью. Нечего изворачиваться и придумывать для нее временное проклятие. Она должна быть предана смерти. Ей не место среди живых.
— А ты полагаешь, она вернется к живым, Бруд? Неужели, по-твоему, это возможно?
— Меня не волнует, возможно это или нет. Я хочу знать, почему Бран не проклял ее должным образом. Или ему изменили мудрость и дальновидность?
Решение Брана привело в недоумение не только Бруда. Но в отличие от него люди Клана не сомневались в мудрости вождя. Их занимало другое: если Бран предал Эйлу временному проклятию, значит, он полагает, что у нее есть возможность — пусть даже самая слабая — вернуться из мира духов.
Всю ночь Бран мучился без сна, пытаясь найти выход. Эйла спасла жизнь ребенка. Несправедливо, что она должна умереть за это. Вождь любил Брака и был до глубины души признателен Эйле. Но в таком деле он не имел права давать волю собственным чувствам. Закон обрекал Эйлу на смерть. Но как забыть другой древний закон — платить за добро добром. Эйла вырвала Брака у смерти, и теперь в нее вошла частица его духа. Она спасла чужую жизнь и заслужила награду — заслужила, чтобы жизнь была дарована ей самой.
Лишь когда в проеме пещеры забрезжил рассвет, вождя осенила догадка. Сильные духом порой возвращаются, когда истекает срок их проклятия. Конечно, то была слабая надежда, даже и не надежда, а лишь искорка ее. Чтобы отплатить Эйле за спасение мальчика, вождь пошел на единственно возможную уступку. Он понимал, это слишком ничтожная награда, но ничем другим не мог помочь Эйле. И все же искорка надежды лучше, чем полная безнадежность.
В воздухе повисла гулкая тишина. В проеме пещеры возник Мог-ур, сам подобный смерти, — грозный и неумолимый. Ему не было нужды что-либо объявлять. Проклятие свершилось. Мог-ур исполнил свой долг. Эйла покинула мир живых.
Вопль Изы разрезал безмолвие. Вслед за ней зарыдала Ога, потом Эбра. Вскоре все женщины оглушительно причитали, выражая Изе свое сочувствие. Увидев, что ее приемная мать обезумела от горя, Эйла бросилась к ней, чтобы утешить и успокоить. Она уже хотела обвить руками шею Изы, как вдруг та отпрянула и повернулась к ней спиной. Она словно не замечала Эйлу. Девочка не понимала, что произошло. Она устремила недоумевающий взгляд на Эбру, но та, казалось, смотрела сквозь нее. В растерянности Эйла повернулась к Аге, потом к Овре. Люди перестали ее видеть. Когда она приближалась, они отходили или отворачивались, но не для того, чтобы уступить ей дорогу, а так, словно шли по своим делам, не обращая на нее внимания. Эйла подбежала к Оге и вплотную приблизилась к ней.
— Это я, Эйла. Я стою здесь, перед тобой. Неужели ты меня не видишь? — жестами спрашивала она.
Взгляд Оги прошел сквозь девочку, словно та была прозрачной. Затем Ога повернулась к ней спиной и пошла прочь, никак не подав вида, что заметила Эйлу.
Эйла увидела, что к Изе направляется Креб, и устремилась к нему.
— Креб! Это Эйла! Я здесь! — отчаянно жестикулировала она.
Старый шаман, не останавливаясь, слегка посторонился, чтобы не коснуться девочки, упавшей ему в ноги. Казалось, он принимал Эйлу за бревно или камень.
— Креб! — рыдала Эйла. — Почему ты не видишь меня, почему?
Вне себя от ужаса, она вновь кинулась к Изе.
— Мать! Мать! Посмотри на меня! Посмотри! — умоляла она, размахивая руками перед глазами Изы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163