..
Но вдруг Аминадав отчетливо услышал слабый писк, как будто где-то рядом пищала мышь или мяукал котенок.
"Вот чудно, что какая-то маленькая зверюга сохранилась от заразы, которая поразила сильнейших, - невольно умилился Аминадав. - Вокруг все мертво, а какая-то животина пищит от голода и хочет жить даже среди смерти. Это ли не настоящее чудо, которое показывает мне перед концом всмогущий Господь? Я должен увидеть его своими глазами. Чудно, поистине чудно вес это..."
Аминадав приподняся, чтобы получше разглядеть посланное ему перед кончиной чудо, и только теперь заметил под миртовым деревом небольшой кулек, но не сразу догадался, что писк доносится как раз из этого светлого свертка, и что в нем кряхтит младенец.
Дрожащими руками Аминадав распеленал сверток и при свете показавшейся из-за тучи луны увидел, что перед ним - маленькая девочка, и крошечное тельце её, завернутое в кусок дорогой парчи, было чистым и белым, без нарывов, лишь слегка запачканное самым естественным образом.
Аминадав с ужасом посмотрел на свои руки, которыми ему поневоле приходилось прикасаться к крошке, но рядом все равно не было кого-нибудь другого, кто мог бы успокоить ребенка.
"Боже, откуда здесь взялось это дитя?" - ошарашенно подумал Аминадав, который тут же снова позабыл, что собрался сейчас умирать, и поглядел на небо, словно девочка каким-то образом могла упасть с верхушки звезного дерева.
Но малютка не давала предаваться слишком долгим раздумьям, потому что начала от холода ещё громче кричать, дрыгать крошечными ручками и ножками и при этом широко, словно птенец, открывать рот и выворачивать голову, всем своим видом показывая, что хочет сосать грудь. Похоже, она уловила в близости единственного живого человека последнюю надежду на спасение и теперь кричала, что есть силы.
- У-а-а, уарра, уарра, - заливалась девочка, и Аминадаву показалось, что она так зовет свою мать: "Сарра, Сарра."
А ведь именно так, Саррой, называл в последнее время Абихаил свою жену Анну и со смехом просил братьев разгадать очередную загадку.
Только теперь Аминадав догадался, что имел в виду младший брат.
...Авраам и Сарра тоже были уже в летах преклонных, даже обыкновенное у женщин, у Сарры уже прекратилось.
Поэтому Сарра внутренне рассмеялась, сказав: мне ли, когда я состарилась, иметь такое утешение, как ребенок? Да и господин мой стар.
И спросил тогда Господь сторого у Авраама: отчего это рассмеялась Сарра, сказав: "неужели я действительно могу родить, когда я состарилась? Есть ли что трудное для Господа? ...
Аминадав быстро завернул девочку, прижал к груди и побежал к воротам. Он вспомнил, что не напрасно взял с собой большой кошель с серебром для Абихаила, и, занчит, можно постараться где-нибудь даже среди ночи найти повозку и куить молока для дочери Анны и Абихаила - для хорошего иудея деньги никогда не бывают лишними!
"Я назову её иудейским именем - Гадасса, что значит, "миртовое дерево", потому что я нашел её под миртовым деревом," - сказал на следущий день брату Аминадав.
Странное дело, но когда Аминадав вернулся домой, на теле его не оказалось никаких гнойников, а лишь царапины и кровавые волдыри на ладонях.
"Нет, её надо назвать персидским именем Эсфирь, что значит, "звезда", потому что ты нашел её в звездную ночь," - возразил Иаир осторожно.
Он нисколько не поверил, что девочка, которую принес в дом Аминадав, и на самом деле приходится дочерью Анны и Абихаила. С какой вдруг стати? Любой из селения мог подбросить ребенка в сад к бездетному Абихаилу, узнав о своей неизлечимой болезни, потому что в его доме всегда водилось козье молоко, и был достаток.
"Мой старший брат на старости лет сделался слишком уж чувствительным и доверчивым, сам как малое дитя", - вот о чем подумал про себя Иаир, выслушав эту историю.
. В одном братья оказались единодушны: перед смертью Абихаил сумел загадать им самую главную из своих загадок. И это было...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЛЕСТНИЦА МАРДОХЕЯ
...все равно, что лестница.
Мардохей Иудеянин, сын Иаира, уже третий год служил у ворот царского дворца, и перед глазами его всегда была одна и та же лестница из черного камня, отделанная белым ракушечником.
Из-за этих каменей, дворцовые люди называли между собой лестницу "черным лазом" - она служила одним из многих входов и выходов в огромный царский дворец, и пользовались ей, в основном, царские прислужники, которым требовалось по своим надобностям выходить во внутренний двор. Мардохей так часто видел царских слуг, что почти всех хорошо знал в лицо и по имени, а некоторые из них иногда даже останавливались перекинуться парой слов со стражником, у которого было такое открытое и приветливое лицо, хотя это и возбранялось по закону.
Но большую часть времени Мардохей стоял молча - в его задачу входило наблюдение не за городской улицей или воротами, а за маленькой лестницей, и порой выпадали такие дни, когда дверь "черного лаза" вообще была закрыта и на лестнице не появлялось ни единой живой души.
За годы своей службы Мардохей глазами изучил на своей лестнице каждую ступеньку, каждый камень, и даже мог уже указать строителям, в каком месте они уложили граненые камни не слишком ровно, без должного прилежания, и какие из них хуже отшлифованы и плохо блестят на солнце в ясные дни. Должно быть, благодаря прекрасному однообразию, Мардохею временами казалось, что он находится на царской службе неисчислимое количество лет, хотя если как следует подсчитать, с того дня, как его однажды приметил на площади начальник дворцовой стражи Каркас, прошло не более трех новогодних праздненств.
Мардохей и теперь хорошо помнил тот нестерпимо жаркий летний день, когда он увидел на дворцовой площади лежащего в пыли старика. Сначала Мардохей подумал, что это снова кто-нибудь из прорицатетлей или тех бесноватых странников, кто нередко появлялся на городский площадаях в праздничные дни, и за горсть пшеничных зерен выкрикивают предсказания о предстоящей войне или скорой великой засухе, которые обычно все равно не сбываются.
"И почему люди так любят ужасаться и желают, чтобы их всегда чем-нибудь пугали? - подумал Мардохей, проходя мимо. - Или же таким образом человек готовит свою душу к неизбежным страданиям?"
Но возле этого старика почему-то никто не останавливался, даже мальчишки, обычно не пропускающие такие представления. Наоборот, все прохожие старательно обходили стороной скрюченную, жалкую фигурку бродячего прорицателя, и когда Мардохей оглянулся, он понял, что бедный старик просто-напросто лежит без сознания, а может быть, и вовсе уже без дыхания. Несмотря на невыносимую жару, а на голове старика не было никакого головного убора или накидки из ткани, и даже волос было очень мало - лишь несколько седых клочьев, сквозь которые просвечивал голый череп цвета красной пыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Но вдруг Аминадав отчетливо услышал слабый писк, как будто где-то рядом пищала мышь или мяукал котенок.
"Вот чудно, что какая-то маленькая зверюга сохранилась от заразы, которая поразила сильнейших, - невольно умилился Аминадав. - Вокруг все мертво, а какая-то животина пищит от голода и хочет жить даже среди смерти. Это ли не настоящее чудо, которое показывает мне перед концом всмогущий Господь? Я должен увидеть его своими глазами. Чудно, поистине чудно вес это..."
Аминадав приподняся, чтобы получше разглядеть посланное ему перед кончиной чудо, и только теперь заметил под миртовым деревом небольшой кулек, но не сразу догадался, что писк доносится как раз из этого светлого свертка, и что в нем кряхтит младенец.
Дрожащими руками Аминадав распеленал сверток и при свете показавшейся из-за тучи луны увидел, что перед ним - маленькая девочка, и крошечное тельце её, завернутое в кусок дорогой парчи, было чистым и белым, без нарывов, лишь слегка запачканное самым естественным образом.
Аминадав с ужасом посмотрел на свои руки, которыми ему поневоле приходилось прикасаться к крошке, но рядом все равно не было кого-нибудь другого, кто мог бы успокоить ребенка.
"Боже, откуда здесь взялось это дитя?" - ошарашенно подумал Аминадав, который тут же снова позабыл, что собрался сейчас умирать, и поглядел на небо, словно девочка каким-то образом могла упасть с верхушки звезного дерева.
Но малютка не давала предаваться слишком долгим раздумьям, потому что начала от холода ещё громче кричать, дрыгать крошечными ручками и ножками и при этом широко, словно птенец, открывать рот и выворачивать голову, всем своим видом показывая, что хочет сосать грудь. Похоже, она уловила в близости единственного живого человека последнюю надежду на спасение и теперь кричала, что есть силы.
- У-а-а, уарра, уарра, - заливалась девочка, и Аминадаву показалось, что она так зовет свою мать: "Сарра, Сарра."
А ведь именно так, Саррой, называл в последнее время Абихаил свою жену Анну и со смехом просил братьев разгадать очередную загадку.
Только теперь Аминадав догадался, что имел в виду младший брат.
...Авраам и Сарра тоже были уже в летах преклонных, даже обыкновенное у женщин, у Сарры уже прекратилось.
Поэтому Сарра внутренне рассмеялась, сказав: мне ли, когда я состарилась, иметь такое утешение, как ребенок? Да и господин мой стар.
И спросил тогда Господь сторого у Авраама: отчего это рассмеялась Сарра, сказав: "неужели я действительно могу родить, когда я состарилась? Есть ли что трудное для Господа? ...
Аминадав быстро завернул девочку, прижал к груди и побежал к воротам. Он вспомнил, что не напрасно взял с собой большой кошель с серебром для Абихаила, и, занчит, можно постараться где-нибудь даже среди ночи найти повозку и куить молока для дочери Анны и Абихаила - для хорошего иудея деньги никогда не бывают лишними!
"Я назову её иудейским именем - Гадасса, что значит, "миртовое дерево", потому что я нашел её под миртовым деревом," - сказал на следущий день брату Аминадав.
Странное дело, но когда Аминадав вернулся домой, на теле его не оказалось никаких гнойников, а лишь царапины и кровавые волдыри на ладонях.
"Нет, её надо назвать персидским именем Эсфирь, что значит, "звезда", потому что ты нашел её в звездную ночь," - возразил Иаир осторожно.
Он нисколько не поверил, что девочка, которую принес в дом Аминадав, и на самом деле приходится дочерью Анны и Абихаила. С какой вдруг стати? Любой из селения мог подбросить ребенка в сад к бездетному Абихаилу, узнав о своей неизлечимой болезни, потому что в его доме всегда водилось козье молоко, и был достаток.
"Мой старший брат на старости лет сделался слишком уж чувствительным и доверчивым, сам как малое дитя", - вот о чем подумал про себя Иаир, выслушав эту историю.
. В одном братья оказались единодушны: перед смертью Абихаил сумел загадать им самую главную из своих загадок. И это было...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЛЕСТНИЦА МАРДОХЕЯ
...все равно, что лестница.
Мардохей Иудеянин, сын Иаира, уже третий год служил у ворот царского дворца, и перед глазами его всегда была одна и та же лестница из черного камня, отделанная белым ракушечником.
Из-за этих каменей, дворцовые люди называли между собой лестницу "черным лазом" - она служила одним из многих входов и выходов в огромный царский дворец, и пользовались ей, в основном, царские прислужники, которым требовалось по своим надобностям выходить во внутренний двор. Мардохей так часто видел царских слуг, что почти всех хорошо знал в лицо и по имени, а некоторые из них иногда даже останавливались перекинуться парой слов со стражником, у которого было такое открытое и приветливое лицо, хотя это и возбранялось по закону.
Но большую часть времени Мардохей стоял молча - в его задачу входило наблюдение не за городской улицей или воротами, а за маленькой лестницей, и порой выпадали такие дни, когда дверь "черного лаза" вообще была закрыта и на лестнице не появлялось ни единой живой души.
За годы своей службы Мардохей глазами изучил на своей лестнице каждую ступеньку, каждый камень, и даже мог уже указать строителям, в каком месте они уложили граненые камни не слишком ровно, без должного прилежания, и какие из них хуже отшлифованы и плохо блестят на солнце в ясные дни. Должно быть, благодаря прекрасному однообразию, Мардохею временами казалось, что он находится на царской службе неисчислимое количество лет, хотя если как следует подсчитать, с того дня, как его однажды приметил на площади начальник дворцовой стражи Каркас, прошло не более трех новогодних праздненств.
Мардохей и теперь хорошо помнил тот нестерпимо жаркий летний день, когда он увидел на дворцовой площади лежащего в пыли старика. Сначала Мардохей подумал, что это снова кто-нибудь из прорицатетлей или тех бесноватых странников, кто нередко появлялся на городский площадаях в праздничные дни, и за горсть пшеничных зерен выкрикивают предсказания о предстоящей войне или скорой великой засухе, которые обычно все равно не сбываются.
"И почему люди так любят ужасаться и желают, чтобы их всегда чем-нибудь пугали? - подумал Мардохей, проходя мимо. - Или же таким образом человек готовит свою душу к неизбежным страданиям?"
Но возле этого старика почему-то никто не останавливался, даже мальчишки, обычно не пропускающие такие представления. Наоборот, все прохожие старательно обходили стороной скрюченную, жалкую фигурку бродячего прорицателя, и когда Мардохей оглянулся, он понял, что бедный старик просто-напросто лежит без сознания, а может быть, и вовсе уже без дыхания. Несмотря на невыносимую жару, а на голове старика не было никакого головного убора или накидки из ткани, и даже волос было очень мало - лишь несколько седых клочьев, сквозь которые просвечивал голый череп цвета красной пыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101