- Да, похоже, я мог говорить это, - согласился Зефар.
Наконец, Ииудеи расселись за столом и приступили к своей праздничной трапезе.
В центре стола стояло красивое серебряное блюдо, на котором лежало несколько тонких пресных хлебца и несколько салфеток. И так как все за столом смотрели не на ароматно дымящиеся кушания, а именно на это блюдо, Зефар тоже пригляделся к нему внимательнее. На тонких хлебцах, которые хозяин назвал мацой, была разложена нехитрая, если не сказать - бедняцкая закуска - несколько куриных яиц и вареных картофелин, пучок зеленого лука, листья хрена и салата, и что-то ещё непонятное, по виду напоминающее красную глину. Салмей прочитал застольную молитву над кубком, полным вина, благословил кубок, передал его по кругу и только после этого все дружно принялись за еду, первым делом почему-то потянувшись за яйцами и зеленью.
- Это - марор, горькие травы, - сказал Талмон, перехватив удивленный взгляд Зефара. - Листья хрена и салата - мы съедаем их, как символ горечи рабства отцов наших. В семидесяти душах пришли когда-то они в Египет, а ныне народ наш сделался многочисленным, как звезды небесные.
Затем Талмон с осторожностью взял в руку тонкий хлебец с таким видом, как будто бы это была великая драгоценность, и пояснил Зефару:
- В этот вечер мы всегда едим только пресный хлеб в память о том, с какой великой поспешностью вышел когда-то наш народ из земли египетской. Ведь всем тогда пришлось взять с собой тесто прежде, чем оно скисло, и нести его на плечах в квашнях, завязанных в ткани.
Зефар почувствовал, каку него внезапно защипало в глазах. Подумать только, оказывается, все эти люди не просто весело трапезничали, а словно бы разговаривали за столом со своими невидимыми предками, как он и сам часто беседовал с мудрецами, которых давно уже не было на земле, через свои любимые книги!
Неужели никого из этих людей, восседающих за тихой трапезой, скоро не останется в живых?
- Не нужно думать, что это - глина, - улыбнулся хозяин стола, продолжая внимательно наблюдать за Зефаром и увидев, как тот неожиданно сморщил нос. - О, нет, это вкусно - это перемолотые вместе яблоки, груши и орехи, смоченные красным вином. Мы называем это блюдо - харосет, и всегда едим на пасху в память о наших предках, которых когда-то заставляли делать в Египте кипричи из красной глины. Мы и по сей день, каждый год скорбим о горькой участи отцов наших и всех детей Авраама, Исаака и Иакова.
- Не просто... не так просто понять вас, - пробормотал Зефар.
- О, да, это так, - согласился спокойно Талмон. - У нас имеется триста шестьдесят пять повелений по числу дней в году, и двести сорок восемь запретов по числу костей в каждом человеке, которые помнят все благоверные иудеи, но навряд ли их сможет запомнить чужой.
- Мне пора идти, я благодарен всем за гостеприимство, - не выдержал Зефар и встал из-за стола. Он и впрямь вполне уже пришел в себя, и мог дойти до дворцовой площади, к своему дому. Никто не посмел задерживать такого важного, занятого человека, каким считался в Сузах Зефар, главный писец царских указов.
- Не к добру нам эта пасха, - лишь еле слышно проговорил самый старый участник трапезы в доме Талмона, древний Харим, когда за нежданным гостем затворилась дверь. Он один не хлопотал перед больным, потому что был уже так стар, что к праздничтому столу сыновья уже несколько лет выносили его на руках.
- Не было ещё на моей памяти пасхи, чтобы в такой день в дом притаскивали с улицы больного, да ещё из иноверцев, и сажали за общий стол, - бормотал тихо Харим. - Не к добру это, помяните мое слово, а если я не доживу до конца года, то и без меня убедитесь. Такое либо к великой засухе, либо к войне бывает, и скоро нам будет не до праздников.
...А Зефар к своему удивлению все же заснул этой ночью, но ему приснился странный сон.
Он увидел во сне своего покойного друга времен ученичества, Сиена, о котором не вспоминал многие годы - теперь же они вместе шли по узкой улочке, какие встречаются на окраинах в Сузах, но все же по незнакомой. Была вроде бы не ночь, но все-таки и не день, и дома вокруг были как будто бы похожи на городские, но все же другие, и среди них почему-то заметно возвышался дом Зефара, перенесенный из-за дворцовых стен в это странное место.
- Вот царский дом - здесь я служу, и здесь я самый главный, похвалился Зефар.
В прежние времена они только и делали, что хвалились с Сиеном друг перед другом всем, что только попадалось им в руки - перьями, книгами, ремнями, сумками. - Видишь, как я возвысился? Теперь я стал главным писцом у царя. А ты где служишь, Сиен?
- А я давно уже служу в Царстве мертвых, - ответил школьный товарищ. Пошли вместе, нам с тобой по пути.
Какое-то время они прошли молча - но словно бы остались стоять на прежнем месте. Дома и не приближались, и не удалялись. Но, похоже, Сиена это нисколько не беспокоило, и он даже еле слышно насвистывал, как всегда прежде это делал.
- Но где мы идем? Странное какое-то место - никого из людей не видно, зато над каждым домом как будто бы висит облако, ты тоже видишь? - спросил Зефар.
- Я-то давно вижу, неужто ты только сейчас разглядел? - похвастался в свою очередь Сиен. - Что тут непонятного? Людей нет, потому что все давно спят, ведь уже ночь наступила. Ты же и сам лег спать, разве не так? А облака - это их души.
- Души? Но прежде я никогда ничего такого не видел
- Эх, я вижу, ты так и остался, Зефар, таким же непонятливым, хоть тебя и назначили главным писцом, - присвистнул и весело рассмеялся Сиен, который теперь был жив, хотя и утонул когда-то давно, в отроческие годы, в горной реке. - Днем люди обычно много суетятся, много говорят, и только когда засыпают, их души и вся накопленная мудрость выходит наружу через поры их тел в виде сияния. Только ночью можно увидеть, кто и что из себя представляет на самом деле. Посмотри, над некоторыми домами сияние блестящее, как парча, и поднимается на большую высоту, а у других - как огонек тусклого светильника, толком и не разглядишь.
- Погоди, но как же так - ведь, получается, я сейчас тоже сплю в своем доме, ведь я же заснул - разве не так? - отчего-то испугался Зефар.
- Спишь, конечно, - согласился товарищ. - Но можешь увидеть свое сияние, вон оно, если, конечно, у тебя ещё хорошо видят глаза.
Зефар присмотрелся, прищурился - над царским домом, отведенном для архива и библиотеки, можно было различить достаточно сильное, но какое-то мутное свечение. Словно бы луч света силился, но никак не мог прорваться сквозь плотные облака никак не связанных месжду собой многочисленных строк из писем и царских указов, государственных документов и дворцовых счетов, преписанных его старательным почерком.
- Как же я сейчас вижу все это, если сейчас сплю в том доме?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101