Сегодня для меня это самое главное дело, и я готов слушать хоть до вечера.
После такого признания владыки, Зефар как будто бы даже помолодел лет на десять - морщины на его лбу сразу расправились, к худым щекам прилила кровь.
- Читай, Зефар, ты получишь награду за свои труды, - сказал Артаксеркс, потирая пальцами виски. - И постарайся ничего теперь не пропускать.
- Я уже получил награду, - чуть слышно прошептал Зефар, прежде, чем снова погрузится в мир прошлого. Пусть недавнего, но все равно уже прошлого. И они, эти прошедшие дни и ночи, существовали на листах только потому, что он записал эти события, сумел подобрать нужные слова, в точности запомнил настроения царя и его собеседников.
Особенно хорошо Зефару удалось то место, где он описывал пристрастный допрос двух загавощиков против трона, Гавафа и Фарры, которые уже на следующий день сознались под пытками в своем коварном замысле. Главный писец и теперь почувствовал дрожь в теле, когда читал царю об их признании, и, похоже, не только он один.
- Послушай, Зефар, а как я тогда наградил этого... Мар... Мардохея, который доложил начальнику стражи о заговорщиках? - вдруг спросил царь.
Зефар поглядел на царя с немым упреком: все же чересчур нетерпелив, молод и нетерпелив был Артаксеркс, и пытался подгонять даже строчки, стоящие каждая на своем месте, по-порядку.
Царский писец заглянул в конец страницы:
- По повелению царя, стражник по имени Мардохей получил новую шапку, а больше ему ничего не было сделано, - ответил Зефар.
- И это все? - удивился вслух Артасеркс.
Он вспомнил про золото, которое рассчитывал получить Аман Вугеянин за свое предательство, и сразу же помрачнел - слишом больно было пока царю даже думать об этом.
За окном уже давно распевали птицы, светило солнце - новый день вступал в свои права, но Артаксеркс все ещё пытался что-то отыскать во вчерашних днях, и никак не желал отпускать их от себя.
Зефар закончил чтение и ещё не успел перевести дух, как в царские покои тут же вошел слуга с докладом царю:
- Люди, желающие видеть царя, начали собираться во дворце, - сказал слуга, который каждое утро сообщал владыке имена тех, кто желал с ним срочно встретиться, и уже успел сколотить на своей скромной должности немалое состояние.
- Кто там пришел? - спросил царь.
- Аман Вугеянин явился во двор царского дома, чтобы поговорить с царем о каком-то срочном деле.
Услышав про Амана, царь скривил лицо и, похоже, даже улыбнулся, но это была очень странная улыбка, чересчур похожая на хищный оскал.
- Пусть войдет прямо сюда, в спальные покои, - приказал царь. - Скажи, что я с нетерпением ожидаю его и хочу...
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ДРЕВО АМАНА
...увидеть близко его лицо.
Аман Вугеянин и прежде нередко приходил по утрам к царю, чтобы вместе освежиться вином после ночного застолья, обсудить наедине кое-кого из вчерашних гостей, и просто весело начать день.
А после вчерашнего, более чем доверительного пиршества втроем с царицей Эсфирь, Аман и вовсе считал себя вправе запросто явиться к царю с любой просьбой. Царский везирь с самого утра дрожал от нетерпеливого желания как можно скорее расправиться с Мардохеем Иудеянином, повесить его на крестовине и наконец-то успокоиться.
Неужели царь не окажет своему другу, брату и главному советнику такую незначительную услугу? Нужно было не обращать внимания на намеки Каркаса, а давно попросить у царя голову Мардохея! Не дело начальнику стражи, этой мухе, пускаться в тяжбу с опахалом. Впрочем, теперь, когда Каркас узнает, что Аман Вугеянин вошел в близкое доверие ещё и к царице, он уже точно не посмеет вставать на его пути. А если посмеет, то потом сильно пожалеет об этом, очень, очень сильно...
Аман с хозяйским видом вошел во дворец и по привычке представил, что бы он здесь первым делом переделал, если бы на то была его воля. Особенно раздражали везиря греческие скульптуры, в свое время в большом количестве привезенные Ксерксом из разграбленных Афин и других вражеских городов. И даже не все выставленные в ряд скульптуры, а те, которые изображали обнаженных или полуобнаженных греческих мужчин - мускулистых, длинноногих, бородатых и совсем юнцов с гордо выпяченной грудью. Эти фигуры слишком явно напоминали живых людей. Так и казалось, что многие из этих каменных людей только что набрали полную грудь воздуха, и ещё просто не успели выдохнуть.
Всякий раз, направляясь в утреннее время в спальные покои царя, Аману приходилось проходить мимо выстроенных в ряд мраморных мужей, и везирь чувствовал себя рядом с ними каракатицей, пузатым осьминогом, мохнатым пауком! Он испытывал желание искрошить скульптуры на мелкие куски, превратить когда-нибудь в пыль все эти проступающие из камня надменные улыбки, глаза, высокие лбы. На голых мраморных богинь Аман ещё мог время от времени поглядывать, и даже представлять, кто из них понравилась бы ему больше, хотя они тоже смотрели на него пустыми, равнодушными глазами, как на пустое место.
- Царь велел не дожидаться, и сразу зайти к нему в спальные покои, сказал Аману кто-то из слуг, а потом прибавил доверительным шепотом: Владыка сегодня всю ночь не смыкал глаз, он перечитывал книгу дворцовых записей.
"Подумаешь, удивил, я тоже плохо спал сегодня, - подумал Аман. - И не смогу заснуть, пока не этот иудей не будет болтаться на палке!"
Аман ещё по дороге приготовил свое утреннее приветствие царю. Сначала он будет долго нахваливать красоту, и величественные манеры царицы Эсфирь. Затем похвалит вчерашний пир у царицы, и скажет, что никогда в жизни не ел и не пил ничего вкуснее, и не сидел на скамье сразу между двух самых дорогих его сердцу людей...
Да, это он хорошо придумал - между двух самых дорогих людей! Можно даже прибавить, что у него чуть голова не открутилась, потому что он не знал в какую глядеть сторону и чьим речам внимать в первую очередь.
"Скажу, что в моем гареме нет ни одной такой красавицы и умницы, как царица Эсфирь, - решил Аман. - А потом нарочно ещё больше себя принижу, и скажу так: "Что поделать, где нет фруктов, и свекла за апельсин сойдет". Царю должны понравиться такие слова".
Примерно после третьей чаши вина Аман наметил для себя незаметно приступить к жалобам на недомогание, и рассказать, что есть один человек, простой страж, неприметный из людей, из-за которого у него, второго человека после царя, всякий день случается разлитие желчи и зуд во всем теле. Но, может быть, царь все же отдаст ему этого своего подданного, от которого все равно для всех один только вред и неприятности?
Аман бодро вошел в спальные покои царя, но тут его мысли мгновенно смутились. Что-то сегодня было не то, совсем не так.
Артаксеркс Великий полулежал, вытянув длинные ноги, на неприбранном ложе, и на столе возле него не было ни утренних блюд, ни вина, ни игральных костей, а лишь раскрытая, толстая книга, и ещё какие-то свернутые свитки, по всей видимости, письма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
После такого признания владыки, Зефар как будто бы даже помолодел лет на десять - морщины на его лбу сразу расправились, к худым щекам прилила кровь.
- Читай, Зефар, ты получишь награду за свои труды, - сказал Артаксеркс, потирая пальцами виски. - И постарайся ничего теперь не пропускать.
- Я уже получил награду, - чуть слышно прошептал Зефар, прежде, чем снова погрузится в мир прошлого. Пусть недавнего, но все равно уже прошлого. И они, эти прошедшие дни и ночи, существовали на листах только потому, что он записал эти события, сумел подобрать нужные слова, в точности запомнил настроения царя и его собеседников.
Особенно хорошо Зефару удалось то место, где он описывал пристрастный допрос двух загавощиков против трона, Гавафа и Фарры, которые уже на следующий день сознались под пытками в своем коварном замысле. Главный писец и теперь почувствовал дрожь в теле, когда читал царю об их признании, и, похоже, не только он один.
- Послушай, Зефар, а как я тогда наградил этого... Мар... Мардохея, который доложил начальнику стражи о заговорщиках? - вдруг спросил царь.
Зефар поглядел на царя с немым упреком: все же чересчур нетерпелив, молод и нетерпелив был Артаксеркс, и пытался подгонять даже строчки, стоящие каждая на своем месте, по-порядку.
Царский писец заглянул в конец страницы:
- По повелению царя, стражник по имени Мардохей получил новую шапку, а больше ему ничего не было сделано, - ответил Зефар.
- И это все? - удивился вслух Артасеркс.
Он вспомнил про золото, которое рассчитывал получить Аман Вугеянин за свое предательство, и сразу же помрачнел - слишом больно было пока царю даже думать об этом.
За окном уже давно распевали птицы, светило солнце - новый день вступал в свои права, но Артаксеркс все ещё пытался что-то отыскать во вчерашних днях, и никак не желал отпускать их от себя.
Зефар закончил чтение и ещё не успел перевести дух, как в царские покои тут же вошел слуга с докладом царю:
- Люди, желающие видеть царя, начали собираться во дворце, - сказал слуга, который каждое утро сообщал владыке имена тех, кто желал с ним срочно встретиться, и уже успел сколотить на своей скромной должности немалое состояние.
- Кто там пришел? - спросил царь.
- Аман Вугеянин явился во двор царского дома, чтобы поговорить с царем о каком-то срочном деле.
Услышав про Амана, царь скривил лицо и, похоже, даже улыбнулся, но это была очень странная улыбка, чересчур похожая на хищный оскал.
- Пусть войдет прямо сюда, в спальные покои, - приказал царь. - Скажи, что я с нетерпением ожидаю его и хочу...
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ДРЕВО АМАНА
...увидеть близко его лицо.
Аман Вугеянин и прежде нередко приходил по утрам к царю, чтобы вместе освежиться вином после ночного застолья, обсудить наедине кое-кого из вчерашних гостей, и просто весело начать день.
А после вчерашнего, более чем доверительного пиршества втроем с царицей Эсфирь, Аман и вовсе считал себя вправе запросто явиться к царю с любой просьбой. Царский везирь с самого утра дрожал от нетерпеливого желания как можно скорее расправиться с Мардохеем Иудеянином, повесить его на крестовине и наконец-то успокоиться.
Неужели царь не окажет своему другу, брату и главному советнику такую незначительную услугу? Нужно было не обращать внимания на намеки Каркаса, а давно попросить у царя голову Мардохея! Не дело начальнику стражи, этой мухе, пускаться в тяжбу с опахалом. Впрочем, теперь, когда Каркас узнает, что Аман Вугеянин вошел в близкое доверие ещё и к царице, он уже точно не посмеет вставать на его пути. А если посмеет, то потом сильно пожалеет об этом, очень, очень сильно...
Аман с хозяйским видом вошел во дворец и по привычке представил, что бы он здесь первым делом переделал, если бы на то была его воля. Особенно раздражали везиря греческие скульптуры, в свое время в большом количестве привезенные Ксерксом из разграбленных Афин и других вражеских городов. И даже не все выставленные в ряд скульптуры, а те, которые изображали обнаженных или полуобнаженных греческих мужчин - мускулистых, длинноногих, бородатых и совсем юнцов с гордо выпяченной грудью. Эти фигуры слишком явно напоминали живых людей. Так и казалось, что многие из этих каменных людей только что набрали полную грудь воздуха, и ещё просто не успели выдохнуть.
Всякий раз, направляясь в утреннее время в спальные покои царя, Аману приходилось проходить мимо выстроенных в ряд мраморных мужей, и везирь чувствовал себя рядом с ними каракатицей, пузатым осьминогом, мохнатым пауком! Он испытывал желание искрошить скульптуры на мелкие куски, превратить когда-нибудь в пыль все эти проступающие из камня надменные улыбки, глаза, высокие лбы. На голых мраморных богинь Аман ещё мог время от времени поглядывать, и даже представлять, кто из них понравилась бы ему больше, хотя они тоже смотрели на него пустыми, равнодушными глазами, как на пустое место.
- Царь велел не дожидаться, и сразу зайти к нему в спальные покои, сказал Аману кто-то из слуг, а потом прибавил доверительным шепотом: Владыка сегодня всю ночь не смыкал глаз, он перечитывал книгу дворцовых записей.
"Подумаешь, удивил, я тоже плохо спал сегодня, - подумал Аман. - И не смогу заснуть, пока не этот иудей не будет болтаться на палке!"
Аман ещё по дороге приготовил свое утреннее приветствие царю. Сначала он будет долго нахваливать красоту, и величественные манеры царицы Эсфирь. Затем похвалит вчерашний пир у царицы, и скажет, что никогда в жизни не ел и не пил ничего вкуснее, и не сидел на скамье сразу между двух самых дорогих его сердцу людей...
Да, это он хорошо придумал - между двух самых дорогих людей! Можно даже прибавить, что у него чуть голова не открутилась, потому что он не знал в какую глядеть сторону и чьим речам внимать в первую очередь.
"Скажу, что в моем гареме нет ни одной такой красавицы и умницы, как царица Эсфирь, - решил Аман. - А потом нарочно ещё больше себя принижу, и скажу так: "Что поделать, где нет фруктов, и свекла за апельсин сойдет". Царю должны понравиться такие слова".
Примерно после третьей чаши вина Аман наметил для себя незаметно приступить к жалобам на недомогание, и рассказать, что есть один человек, простой страж, неприметный из людей, из-за которого у него, второго человека после царя, всякий день случается разлитие желчи и зуд во всем теле. Но, может быть, царь все же отдаст ему этого своего подданного, от которого все равно для всех один только вред и неприятности?
Аман бодро вошел в спальные покои царя, но тут его мысли мгновенно смутились. Что-то сегодня было не то, совсем не так.
Артаксеркс Великий полулежал, вытянув длинные ноги, на неприбранном ложе, и на столе возле него не было ни утренних блюд, ни вина, ни игральных костей, а лишь раскрытая, толстая книга, и ещё какие-то свернутые свитки, по всей видимости, письма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101