Когда слуги Мардония расстелили повсюду персидские ковры, поставили золотые лежанки и начали подавать спартанским воинам великолепные, ароматные кушания, Павсаний призвал следом и своих слуг, чтобы они принесли для сравнения обычный обед лакедомонян и обратил внимание собравшихся на поразительную разницу.
"Только безумец, живущий в подобной роскоши, мог прийти в Грецию, желая отнять у нас жалкие крохи", - вот что сказал Павсаний, разыграв за столом перед своими поддаными, настоящий спектакль, небольшое поучительное представление.
И все, кто был в шатре, принялись громко насмехаться над глупостью и изнеженностью персов, похваляясь друг перед другом собственной выдержкой и простотой спартанских нравов.
Но на самом деле все было вовсе не так, это была лишь половина правды. Потому что в тот момент, когда Павсаний воочую увидел обычаи персов, он был настолько очарован увиденным, что говорил своим воиноначальникам вовсе не то, что держал у себя на сердце. Иначе разве он стал бы потом посылать Ксерксу тайные письма, обещая помочь установить господство персов над островами и договариваться о тайном союзе? Или разве вернул бы тогда Павсаний персидскому царю всех его родственников, попавших в плен, обманув спартанцев клятвами, что те ночью сами сбежали из его шатра? Говорят, Павсаний собирался даже жениться на одной из дочерей Ксеркса от вавилонской наложницы, чтобы укрепить с ним союз также и по крови - вот до чего дошло его расположение к бывшим заклятым врагам.
Артаксеркс слышал от отца, что уже через год после знаменитого сражения при Платеях, где Павсаний насмехался над персидской изнеженностью, он и сам начал наряжаться в богатые персидские одежды, завел себе копьеносцев и слуг из персов и мидийцев, приказывал своим стряпчим готовить только персидские кушания и сильно пристрастился к восточным сладостям.
Но все же ни Ксеркс, ни кто-либо из князей Персидских и Мидийских, и никто другой из персидской знати не верили, что Павсаний и впрямь, от всей души желает слиться с их народом. Кто знает, что было на уме у этого "островитянина"?
А тем более к тому времени в Персии стало широко известно одно греческое слово, непривычно звучащее для слуха, и совершенно темное для понимания - театр.
"Тайные глаза и уши" Ксеркса, промышляющие на греческих землях, неоднократно докладывали царю о существовании загадочных огромных помещений под открытым небом, где греки собирались вовсе не для пиршеств или охоты. А лишь для того, чтобы выслушивать какие-то комедии и трагедии, и там все говорится не по-настоящему, но в тоже время словами, похожими на правду, причем, эти слова почему-то вызывают то хохот, то слезы у многотысячной толпы людей.
Артаксеркс неоднократно расспрашивал об этом очевидцев и пытался понять, что же это такое - театр? Ничего подобного не было у других, известных ему народов, но смутно Артаксеркс догадывался, что все эти трагедии и комедии были связано какими-то тайными нитями и с превращениеми Павсания, и со странным нравом многих других греков и особенно - знатных афинян с их чистосердечными, но тем не менее на проверку лживыми обещаниями и умением быстро превращать печальное в смешное, или наоборот. Даже клейменные афинские рабы по сравнению с другими вели себя как-то странно, никогда не впадая в беспросветное уныние, словно бы смотрели со стороны на свою собственную участь - со стархом и ужасом, но, тем не менее, с живым интересом.
После того, как персидские воины под предводительством Мардония до основания сожгли и разрушили Афины, многие привезли с собой домой странные маски, найденные на развалинах - с прорезями для глаз и рта, с приклеенными волосами и без волос, с морщинами на лбу и с улыбающимися ртами, грозные и веселые... У Артаксеркса тоже до сих пор хранились несколько таких масок, когда-то привезенных в подарок Мардонием, хотя он никакого представления не имел, что с ними делать. Просто держал их в окованном серебром особом сундуке, вместе с иноземными ножами, головными уборами, птичьми перьями, и прочими подарками, которые принято было привозить царским детям из далеких походов по завоеванийю новых земель.
Но сегодня, когда Эсфирь за обедом сказала, что с одной из своих прислужниц-гречанок они вместе перевели на понятный царю язык греческую пьесу про персов, Артаксеркс сразу же вспомнил и про Павсания, и про эти запыленные маски, и про давнее свое желание самому увидеть или хотя бы понять, что это такое - трагедии и комедии "островитян".
- Я желал бы её тоже послушать, особенно из твоих уст. О чем же она? сказал Артаксеркс, ласково глядя на Эсфирь.
После того, как был назначен день для свадебного пиршества, Артаксеркс в мыслях уже считал Эсфирь своей супругой и настолько полюбил быть в её обществе, что они нередко вместе обедали, беседовали и гуляли по саду с будущей царицей, к неудовольствию некоторых евнухов.
Эсфирь покраснела и поневоле замешкалась:
- Думаю, это сочинение совсем не понравится моему господину, - сказала она тихо.
- Отчего же? Оно нескладно написано?
- Наоборот - даже чересчур складно, но в нем греки хвалятся своей победой над армией Ксерксом, прославляют себя самих и ругают персов. . Мы сделали перевод только для того, чтобы поупражняться в языке, но теперь я прикажу уничтожить свиток, чтобы никто больше его не прочитал.
- Не нужно слишком торопиться - для начала я желал бы послушать, о чем они там пишут, - более властно повторил Артаксеркс и Эсфирь уловила знакомые металлические нотки в его голосе.
Везде - и на троне, и за обеденным столом, и на ложе - он был царем, её властелином.
Никогда бы прежде Эсфирь не поверила, что сможет когда-нибудь по-настоящему полюбить персидского царя, царя царей. Но это на самом деле было так - впервые в жизни она любила мужчину, царя всех мужчин в мире, и теперь ей смешно было вспоминать о своем детском очаровании Мардохеем, который на самом деле был для неё хорошим воспитателем и добрым братом. Она и теперь продолжала любить его - как брата, а может быть - немного как отца, которого совснм не помнила.
Но только с Артаксерксом, царь персидским, своим мужем, она поняла, какое это великое счастье - быть любимой и желанной женщиной. Царь баловал её, дарил наряды и украшения и редкая ночь проходила, чтобы он не призывал Эсфирь к себе на ложе. Но не только это - Артоксерк нередко раскрывал перед ней свою душу, повторяя, что считает Эсфирь своей божественной половиной и не желает для себя никакой другой супруги или даже наложницы. Но иногда Артаксеркс внезапно делался строг, даже грозен - и в эти минуты Эсфирь любила его, кажется, ещё сильнее, потому что сразу же вспоминала, что её муж - царь, властелин половины мира, и ему нужно быть властным и непоколебимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101